Истокологик - Орсон Кард

Он нашел часть своего ответа, хотя еще этого не осознавал. Структура, связывающая всех детей, была тем элементом, который превращал людей в человечество, хотя Лейел не мог сказать, почему. Индексация ничего не значащей фразы позволила ему по-новому взглянуть на всю проблему. Нет, всеобщая культура детей не являлась новой идеей. Просто он никогда не думал, что она имела отношение к вопросу об истоках человечества.

Именно это имел в виду индексатор, делая ссылку на детский стишок? Индексатору привиделось то же, что и ему?

Возможно, но, скорее всего, нет. Фраза о том, кем мы можем стать, подвигла индексатора на мысль о трансформации: был цветок, оторвали лепестки, нет цветка. А может, он подумал о том, как человечество расселялось по Галактике, с планеты на планету, и вспомнил о ракетах, которые стартовали с одной планеты, какое-то время летели в межзвездном пространстве, а потом опускались на другую планету. Кто знает, какие ассоциации вызвал этот стишок у индексатора?

Кто знает, почему ей приспичило связать стишок с этой фразой его вопросника?

Вот тут Лейел осознал, что думал он о Дит. По его разумению, именно она нашла эту связь. У него не было ни малейшего основания полагать, что это ее работа, но в его сознании она олицетворяла всех индексаторов.

Она присоединилась к ним, стала одной из них, и, когда шла работа над индексом, она выполняла часть этой работы. Именно это и означало: стать частью общности, все работы ее членов становились, в известной степени, твоей работой. В общий труд индексаторов Дит внесла свою лепту, следовательно, она по праву считалась автором всей работы.

Вновь перед мысленным взором Лейела возникла некая структура, топологически невозможная структура, сворачивающаяся в себя, каждая часть которой являлась одновременно и краем, и серединой. Единая структура, но каждая ее часть содержала в себе ее целиком.

Но, если такое возможно, тогда Дит, присоединившись к библиотекарям, присоединила к ним и Лейела, поскольку Лейел находился внутри ее. Следовательно, придя в Библиотеку, она не покинула его. Наоборот, вплела его в новую структуру, и он, вместо того чтобы что-то потерять, что-то приобрел. Он стал частью новой общности, потому что она была ее частью, и потерять Дит он мог, лишь отвергнув ее.

Лейел прикрыл глаза руками. Помнится, мысли об истоках человечества привели его к раздумьям о собственной семейной жизни. Тогда он еще подумал, что находится на границе открытия, но вновь погряз в самокопании.

Лейел убрал ссылки на ракету и цветок, вернулся к основному документу, попытался сосредоточиться на его вопросах.

Бесполезно. Индекс затягивал в себя, рассеивал внимание, требовал, чтобы он отвлекся от частностей в поисках общего. Он читал об использовании инструментов и научно-техническом прогрессе, о том, что по этому признаку нельзя отделить людей от животных: последние тоже делали инструменты и учили других их использованию.

И внезапно индекс подсунул ему старинную страшную сказку о человеке, который хотел стать величайшим гением всех времен и уверовал в то, что помешать достигнуть величия ему могут лишь часы, которые он тратил на сон. Поэтому он изобрел машину, которая спала вместо него, и все у него получалось очень даже хорошо, пока человек не осознал, что машине снятся все его сны. Тогда он потребовал, чтобы машина рассказала, что ему снится.

И машина выдала фонтан удивительных, потрясающих мыслей, в которых было неизмеримо больше мудрости, чем в тех, что приходили в голову человека во время бодрствования. Человек взял кувалду и разбил машину, чтобы вернуть себе свои сны. Но, вновь начав спать, он и близко не смог подойти к ясности мыслей, свойственной машине.

Разумеется, человек никогда не опубликовал то, что написала машина: не мог он выдать творение машины за работу человека. А после того как человек умер от отчаяния, люди нашли текст, написанный машиной, и подумали, что написал его этот человек, но по каким-то только ему ведомым причинам оставил в столе. Они напечатали текст, и человека признали величайшим гением всех времен.

Эта сказка повсеместно считалась страшной, потому что речь в ней шла о машине, крадущей часть человеческого сознания и использующей ее для уничтожения человека. Такой сюжет давно уже стал расхожим.

Но почему индексатор сослался на эту сказку в ходе дискуссии о создании инструментов?

Размышления привели Лейела к мысли о том, что эта сказка тоже представляла из себя некий инструмент. Совсем как машина, которую изобрел человек.

Рассказчик отдал свои мечты сказке, а когда люди услышали ее или прочитали, его мечты (его кошмары) зажили своей жизнью в их сознании. Ясные и четкие, страшные и правдивые, эти сны так и воспринимались людьми. И, однако, если бы он попытался сказать им то же самое, напрямую, не облачая истину в форму сказки, люди подумали бы, что его идеи глупы и мелки.

Вот тут Лейел вспомнил слова Дит о том, как люди воспринимают истории об их общности, как примеряют их на себя и используют эти истории для формирования своей собственной духовной автобиографии.

Они помнят, как делали то же самое, что и герои историй и легенд, они стараются примерять на себя характер героев, и, пусть это им не удается, стремятся к установленному ими же идеалу. Сказки и легенды становятся человеческой совестью, человеческим зеркалом.

Вновь, как и много раз до этого, он оборвал эти размышления, прикрыв глаза руками, стараясь отсечь (или запереть внутри) образы структур и зеркал, миров и атомов, пока, наконец, не открыл глаза и не увидел сидящих перед ним Дит и Зей.

Нет, склонившихся над ним. Он лежал на низкой кровати, а они опустились рядом на колени.

— Я болен? — спросил Лейел.

— Надеюсь, что нет, — ответила Дит. — Мы нашли тебя на полу. Ты совершенно вымотался, Лейел. Я же говорила тебе: ты должен есть, должен спать. Ты уже далеко не молод, нельзя тебе столько работать.

— Я только начал.

Зей рассмеялась:

— Послушай его, Дит. Я предупреждала тебя, что он увлечется и потеряет счет времени.

— Ты работаешь с индексом уже три недели, Лейел.

Последнюю ты даже не возвращался домой. Я приношу тебе еду, но ты ничего не ешь. Люди разговаривают с тобой, но ты забываешь об этом, уходя в какой-то транс. Лейел, я жалею о том, что привела тебя сюда.

Лучше бы я не предлагала обратиться к услугам индексаторов…

— Нет! — воскликнул Лейел и попытался сесть.

Поначалу Дит старалась уложить его, настаивая на том, что ему необходим отдых. Но Зей помогла Лейелу сесть.

— Пусть говорит. Если ты — его жена, это не значит, что тебе дано право затыкать ему рот.