Гельголанд. Красивая и странная квантовая физика - Карло Ровелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это старая идея. На Западе она встречается в последних диалогах Платона. В «Софисте» Платон задается вопросом о том, должны ли вневременные идеи вступать в отношение, чтобы иметь смысл, и вкладывает в уста главного персонажа диалога, чужеземца из Элеи, знаменитое совершенно реляционное – и жутко неэлеатическое – определение реальности: «Вот и говорю: пусть что бы то ни было естественно имеет силу хоть однажды только или сделать что-нибудь другое, или пострадать хоть чуть-чуть от малейшей причины – тогда все это действительно есть; такое, полагаю я, определение существующего, – что оно есть не иное что, как сила»116. Я так и слышу, как кто-то тихо шепчет, что Платон всего в одной фразе все и сказал…
Даже из этого очень краткого и отрывочного обзора видно, что мысль о том, что мир соткан не из объектов, а из отношений и взаимодействий, высказывалась неоднократно.
* * *Возьмем какой-нибудь объект, например стоящий передо мной стул. Он реален и действительно находится передо мной – в этом нет никакого сомнения. Но что значит, что это нечто – объект, сущность или стул – реально?
Понятие стула определяется его назначением: мебель, созданная для того, чтобы на ней сидеть. Оно предполагает наличие человека, который сидит. Речь не о стуле самом по себе, а о том, как мы его себе представляем. Это никак не отменяет того, что стул существует как объект, обладающий очевидными физическими свойствами – цветом, твердостью и т. д.
Но с другой стороны, и эти свойства относительны и связаны с нами. Цвет возникает в результате взаимодействия спектра отраженного от поверхности стула света с конкретными рецепторами сетчатки. Большинство других видов животных не видят такие цвета, как мы. Спектр отраженного от стула света есть результат взаимодействия атомов стула и освещающего его света.
Итак, стул – это объект, независимый от его цвета. Если его подвинуть, то сместится целиком… На самом деле и это, строго говоря, не так: стул состоит из опирающегося на каркас сиденья, которое поднимается, когда я беру его. Стул представляет собой множество соединенных вместе деталей. Что превращает это множество в объект, нечто единое? Именно та роль, которую это множество играет для нас…
Если попробуем найти стул-в-себе, независимый от его отношения к внешнему миру и, в частности, к нам, то такой стул мы не найдем.
В этом нет ничего таинственного: мир не разделяется на самостоятельные сущности. Это мы для нашего удобства разделяем его на объекты. Горная цепь неотделима от отдельных гор: именно мы разделяем цепь на так впечатляющие нас части. Наши бесчисленные – если не все – определения относительны: мать является таковой потому, что у нее есть ребенок, планета – это планета потому, что обращается вокруг звезды, хищник является таковым потому, что существует добыча, положение бывает относительно чего-то. И время тоже определяется через отношения117.
Все это не ново. Но от физики требовали твердой опоры для привязки этих отношений – некой реальности, лежащей в основе или служащей фундаментом для мира отношений. Казалось, что классическая физика с ее идеей движущейся в пространстве материи, которая характеризуется первичными свойствами (форма), лежащими в основе вторичных свойств (цвет), вполне справляется с этой ролью поставщика первичных составных частей мира, которые могут рассматриваться как существующие сами по себе и выступают в качестве основы взаимодействия сочетаний и отношений.
Открытие квантовых свойств мира – это открытие того, что физическая материя не способна играть эту роль. Фундаментальная физика действительно описывает элементарную и универсальную грамматику, но эта грамматика не состоит просто из движущейся материи, обладающей собственными первичными свойствами. Пронизывающая мир относительность проникает и в эту элементарную грамматику. Никакую элементарную сущность невозможно описать иначе, как в контексте того, с чем она взаимодействует.
Мы оказываемся без опоры. Если материя, обладающая определенными и однозначными свойствами, не является элементарной субстанцией мира, если предмет познания – это часть природы, то что же является элементарной субстанцией мира?
На чем основывать нашу концепцию мира? Из чего исходить? Что является основополагающим?
История западной философии в значительной степени представляет собой попытку ответить на вопрос о том, что является основополагающим. Это поиск первичного начала, из которого можно вывести все остальное: материя, Бог, дух, атомы и пустота, платоновские формы, априорные формы знания, субъект, абсолютный дух, элементарные моменты сознания, явления, энергия, опыт, ощущения, язык, верифицируемые высказывания, научные данные, фальсифицируемые теории, герменевтические круги, структуры… Список длинный, и ни одна из предложенных основ так и не смогла убедить всех.
Попытка Маха взять за основу «ощущения», или «элементы», вдохновила ученых и философов, но и она, в сущности, представляется не более убедительной, чем любая другая. Мах мечет громы и молнии в адрес метафизики, но на самом деле создает свою собственную метафизику, более легкую и гибкую, но все же метафизику: элементы и функции. Реализм явлений, или «реалистический эмпиризм»118.
Пытаясь понять смысл квантов, я искал в философских текстах концептуальную основу для понимания странной картины мира, предлагаемой этой невероятной теорией. Я нашел очень хорошие мысли, резкую критику, но ничего, что могло бы меня окончательно убедить.
Однажды я наткнулся на текст, который меня поразил, и я завершаю эту главу, в которой не может быть никаких выводов, рассказом об этом знакомстве.
Я пришел к нему не случайно: мне неоднократно приходилось беседовать о квантах и их реляционной природе с людьми, которые спрашивали меня: «А вы читали Нагарджуну?»
* * *Когда меня в десятый раз спросили, читал ли я Нагарджуну, то решил прочесть его. Это мало известный на Западе, но при этом весьма важный труд – один из фундаментов индийской философии, и я не знал про него исключительно из-за моего удручающего и так характерного для западного человека невежества. Название этого труда состоит из труднопередаваемых индийских слов: Mulamadhyamakak arika, которые переводят по-разному, например «Основополагающие строфы о Срединном пути». Я прочел его в аннотированном переводе американского аналитического философа119, и он произвел на меня глубокое впечатление.
Нагарджуна жил во II веке. Существует бесчисленное количество толкований этого текста и множество комментариев к нему. Такие древние труды представляют интерес именно в связи с последующей цепью их прочтений, которые обогащают текст, привнося дополнительные уровни смысла. В древних текстах нас в первую очередь интересует не то, что изначально хотел сказать автор, а
