Непредвиденная опасность - Эрик Амблер

— В Чикаго, — еле слышно, даже как-то робко пробормотал Залесхофф.

Девушка рассмеялась.

И голос у нее приятный, и смех тоже, подумал Кентон, но тут брат сердито покосился на Тамару и даже стукнул кулаком по столу.

— Прекрати, Тамара, прекрати сейчас же! — Он обернулся к Кентону. — Вы правы, — сказал он и растерянно пожал плечами. — Видите ли, я в ту пору был еще очень молод. Мальчишеская эскапада, ничего более. Но было это в тысяча девятьсот двадцать пятом, друг мой, и в Чикаго. — И он как-то не очень убедительно рассмеялся. — Имя вы запомнили, все правильно, а вот факты переврали.

— Что ж, — заметил Кентон, — ничего удивительного. Когда вас выдворяли из Чикаго, я был прыщавым юнцом. И до настоящего момента, пока вы сами не заговорили, никогда и ничего о вас не слышал. И даже имени не знал.

Залесхофф откинулся на спинку стула и громко засопел. Девушка заговорила первой.

— Так вы хотите сказать, мистер Кентон, — она с трудом подавляла смех, — что вы понятия не имели о том, что мы жили в Америке, и просто придумали всю эту историю о моем брате?

Кентон кивнул:

— Да, придумал. Оба вы говорите по-английски с американским акцентом, говорите так же бегло, как и я. Отсюда вывод: очевидно, что несколько лет вы провели в Америке. К тому же у меня были все основания предполагать, что брат ваш работает на советское правительство. Вот и захотелось немножко подразнить его. Ну и эта история с депортацией показалась мне наиболее вероятной.

— Что ж, я буду… — начал Андреас Прокович Залесхофф, но сестра его перебила:

— В тысяча девятьсот девятом наш отец был тайно убит Охранкой. Мама бежала с нами из Баку через Мексику в Америку, я тогда только-только родилась. Но там она так и не удосужилась обзавестись нормальными документами, и когда у Андреаса начались неприятности с полицией из-за этой самой пропаганды, все это тут же всплыло наружу, и нас депортировали. Вскоре мама умерла, мы с братом лучше говорили по-русски, чем по-английски, вот и решили попросить советское гражданство. Все очень просто.

— Если ты, Тамара, закончила со всеми этими фамильными откровениями, — сердито бросил ее брат, — я бы предпочел переговорить с мистером Кентоном сам. — Он обернулся к журналисту. — Итак, мистер Кентон, мы вроде бы ответили на ваш вопрос. И теперь вам известно, кто я такой. Может, тогда соблаговолите ответить на мой? Как вы оказались в отеле «Джозеф»?

Кентон призадумался, потом сказал:

— Что ж, думаю, вреда от этого никому не будет.

Он начал описывать свою встречу с Захсом, и Залесхофф слушал его очень внимательно. Затем журналист объяснил, по каким причинам принял предложение Захса, и поведал о том, что видел в отеле «Джозеф». Однако когда он перешел к разговору с «полковником Робинсоном», русский начал перебивать его, задавая все новые и новые вопросы. Что именно он сказал? Упоминалась ли в разговоре нефть? Насколько далеко простиралось доверие «хозяина» к Майлеру? А когда Кентон упомянул о влиятельных знакомых полковника в Лондоне, в глазах у Залесхоффа вспыхнул огонек и он возбужденно пробормотал что-то сестре по-русски. Намерение полковника ехать в Прагу тоже весьма его заинтересовало.

— Ну а затем, — добавил уже в самом конце Кентон, — на сцене появляетесь вы. Но вот как и почему, не имею ни малейшего представления.

— Ну, это очень просто объясняется! Я видел, как люди Саридзы выносят вас из отеля «Вернер». Чуть позже обыскал ваш номер. В одном из карманов пальто нашел небольшой клочок бумаги, вырванный из записной книжки. Там значилось два адреса, оба написаны по-русски. Первый: отель «Джозеф». Второй: вилла «Песчик». Так назывался дом, где я вас нашел.

— Но как вы вообще узнали о моем существовании?! — воскликнул Кентон, а затем вдруг его осенило. — Наверное, тот отвратительный тип с физиономией как из теста, которого Захс называл нацистским шпиком, работал на вас?

Залесхофф смотрел загадочно.

— Кто убил Захса? — не унимался Кентон.

Русские обменялись многозначительными взглядами. Залесхофф пожал плечами:

— Кто его знает…

— Ладно, — раздраженно бросил Кентон, — пока это опустим. Есть еще информация, которая вас интересует? — с изрядной долей иронии произнес он.

У него вдруг сильно заболела голова.

— Пожалуй, мистер Кентон, — мурлыкнул Залесхофф. — Еще всего два вопроса.

— А именно?

— Мне удалось подслушать через окно конец вашей беседы с Саридзой перед тем, как вас увели в подвал. Скажите, мистер Кентон, почему вы отказались отдать фотографии и спасти тем самым свою жизнь? Что заставило вас сказать «нет» и выносить издевательства этого садиста Майлера?

Кентон усмехнулся.

— Видите ли, Залесхофф, — начал он, — мой отец был ирландцем, а мама — француженкой. И я с удивлением обнаружил, что унаследовал от родителей два странных качества — упрямство и крайнее отвращение к насилию.

Русский взглянул на сестру.

— Ты поняла, Тамара? Я ведь рассказывал тебе, что они с ним вытворяли.

Девушка кивнула. Брат снова обратился к Кентону.

— Последний вопрос, — сказал он. — Где можно найти эти фотографии?

Кентон судорожно пытался сообразить. Судя по всему, Залесхофф слышал не весь его разговор с полковником и ничего не знал о кафе «Шван».

— Так вы и вправду не знаете?

Залесхофф медленно покачал головой. И Кентон почти физически ощутил исходящую от него враждебность, которой было отмечено самое начало их разговора.

— В таком случае, монсеньор Залесхофф, — ответил он, — я собираюсь поторговаться с вами.

— Вот как?

— Да. За последние двадцать четыре часа со мной произошло множество крайне неприятных событий. Хотелось бы как-то компенсировать все это.

Губы русского сжались в тонкую полоску, челюсть агрессивно выдвинулась вперед.

— Сколько? — тихо спросил он.

Кентон изобразил крайнее изумление.

— Господи, нет, не деньги! Вот уже в третий раз мне предлагают подкуп за пачку каких-то совершенно неинтересных снимков. Я был о вас более высокого мнения, монсеньор, — с упреком добавил он.

Залесхофф потемнел лицом.

— Ближе к делу, будьте добры!

— Конечно. Я репортер. И незадолго до того, как встретился с этим злосчастным Борованским, как раз ломал голову над тем, где бы раздобыть новую историю, занимательную и свеженькую, не затасканную всеми этими ребятами из новостных агентств и иностранными корреспондентами в Европе. И вот теперь мне кажется, я напал на золотоносную жилу. И мне страшно хочется узнать как можно больше о высокопоставленных друзьях Саридзы в Лондоне. Кто они такие, что собой представляют, почему так интересуются Бессарабией и Румынией. Мне также хотелось бы знать, имеет ли к этому отношение нефть и в чем тут ваш интерес. Хочу знать весь цимес, всю подноготную, технику дела, уж не знаю, как еще вы называли все это в Чикаго, в обмен на фотографии. Ну, как вам такое предложение?

Залесхофф смотрел мрачно.

— Боюсь, мистер Кентон, вынужден вас разочаровать. И еще, надо сказать, я нимало удивлен тем, что человек с вашим опытом выдвигает такое предложение. Поверьте, я не располагаю никаким сенсационным материалом, который мог бы вас заинтересовать. — На губах Залесхоффа играла еле заметная улыбка. — Может, ты, Тамара, что-нибудь придумаешь?

— Так вам нужны фотографии или нет?

— Да, мистер Кентон, нужны, но я не уполномочен делать заявления прессе. В любом случае дело это носит чисто коммерческий характер. Никакой политической подоплеки в нем нет.

— Сильно сомневаюсь!

— Да никакая газета не станет публиковать столь неинтересный материал!

— Интересен он или нет, я смогу сказать вам только после того, как узнаю факты.

Настала долгая пауза, затем заговорила Тамара.

— Думаю, Андреас, — начала она, — нам следует найти какой-то компромисс с мистером Кентоном.

Русский пристально смотрел на журналиста секунды две-три. Потом пожал плечами:

— Что ж, ладно! Думаю, разницы никакой.

— Никакой разницы? — Кентону эта последняя фраза показалась странной.

Но Залесхофф объяснять не стал.

— Остается лишь сожалеть, — злобно прошептал он, — что кое-кто не оставил мистера Кентона доблестному капитану Майлеру, чтобы тот отточил на нем свое искусство.

Рашенко принес чай в стаканах. Залесхофф выдавил в чай ломтик лимона и долго задумчиво помешивал его ложечкой.

Потом наконец поднял глаза.

— Вы должны понимать, мистер Кентон, — со всей прямотой начал он, — что мое отношение к этому делу носит чисто случайный характер. Я частное лицо, советский гражданин с деловыми интересами в Швейцарии. И ограничиваются они импортом станков и прочего промышленного оборудования.

Залесхофф умолк.

— Тем не менее, — продолжил он, отпив глоток чая, — советский гражданин, равно как и граждане других стран, пребывающие за границей, в определенных обстоятельствах всегда готов ставить интересы своего государства выше личных, в данном случае деловых. Когда по целому ряду причин, которые, думаю, вам нисколько не интересны, мне было поручено помочь в довольно щекотливом вопросе, затрагивающем чисто деловые интересы нашей страны, у меня не было другого выбора, кроме как согласиться. Именно этим, мистер Кентон, — добавил он с некоторым вызовом в голосе, — и объясняется моя позиция в данном вопросе.