Афганская бессонница - Николай Еремеев-Высочин

А раз так — вперед!

— Давайте уточним все же: что мы должны сделать, чтобы получить камень? — спросил я.

Малек коротко переговорил с Гадой.

— Вы совершенно уверены, что сможете сделать так, что его сына отпустят?

— Если я смогу сегодня как-то связаться с Душанбе, завтра к вечеру, самое позднее послезавтра, его сын будет на свободе, а дело будет закрыто.

Снова короткие переговоры.

— А какие гарантии?

— Подумайте, как сын командира Гада может связаться с ним, когда окажется на свободе. Когда командир Гада в этом убедится, он отдаст мне камень.

Переговоры.

— Командир Гада хочет еще, чтобы вы дали его сыну сто пятьдесят тысяч долларов. Столько стоил товар, который у него отобрали. Иначе его убьют его товарищи — ну, те, на кого он работает.

— На это может потребоваться больше времени, — сказал я. — Я не уверен, что такие деньги можно достать в Душанбе. Вполне возможно, их придется привезти туда из другого места.

Вряд ли мне удалось здесь напустить туману. Все прекрасно понимали, в каком городе могли интересоваться изумрудом.

Выслушав перевод, Гада, раскладывая руками невидимые кучи, изложил свою схему.

— Он предлагает так, — перевел Малек. — Его сына освобождают — он достает камень. Сын говорит ему, что получил деньги, — он отдает изумруд вам.

Ну уж нет! Сына, если командир Гада нарушит договор, можно будет попытаться снова поймать. А за деньги как я отчитаюсь?

— Нет, я предлагаю другую схему. Сын говорит ему, что он на свободе, командир Гада отдает мне камень. Он всегда сможет помешать мне улететь отсюда с изумрудом. Потом сын говорит ему, что деньги получил, и я спокойно улетаю.

Гада выслушал мое предложение и кивнул.

— А насколько я могу быть уверен, что получу камень? — спросил я. — Ведь его сына уже освободят!

Малек перевел. Командир Гада выпрямился и ударил кулаком себя в грудь. Из того, что он сказал, я понял слово «Аллах».

— Он клянется честью офицера, жизнью своего сына и Аллахом, что выполнит обещание, — перевел Малек и добавил для меня: — Такими вещами здесь не бросаются. По крайней мере, жизнью сына.

— Ну а если ему просто не удастся получить камень? Или ему помешают?

Малек понял, что значит «помешают».

— Изумруд охраняют его люди. Но если его все же убьют… Не знаю! Вы же понимаете, что он сделает все, чтобы освободить сына. Вам придется рискнуть!

Действительно, в конце-то концов! Как будто я в своей жизни занимался чем-то другим!

4. Контакт с Душанбе

Кто-то, наверное, решил, что я блефовал. Что я просто придумал, как можно обвести эту Гаду вокруг пальца. Нет! Эта часть операции как раз была продумана. Разумеется, никто не мог предположить, что нам предложат обменять изумруд на заключенного, но тылы у меня были обеспечены.

В Таджикистане, который с трудом выходил из гражданской войны, позиции России были сильны, как ни в одной другой бывшей советской республике. Да-да, с одной стороны, там по городу на БТР открыто разъезжали боевики с автоматами. Но, с другой стороны, южную границу страны защищали российские пограничники, которых прикрывала целая дивизия. Так что сына командира Гады захватили наши люди, и, даже если они передали контрабандиста местным властям, забрать его оттуда они смогут.

Не знаю, по какой причине, но Контора передала мне на связь в Душанбе не своего сотрудника, а офицера ГРУ. Не исключено, что у наших там никого не было в тот момент или просто у военных возможностей было намного больше. Человека звали Лев, не знаю, настоящее это было имя или кодовое. Он, как и многие офицеры штаба 201-й дивизии, жил в той же гостинице «Таджикистан», в которой мы останавливались по пути на сопредельную территорию. Мы практически каждый вечер ужинали в одно и то же время в ресторанчике в подвале гостиницы и со второго вечера стали раскланиваться. Только мои товарищи не знали, что мы потом еще несколько часов проведем вместе, прорабатывая различные варианты. Но, поскольку жизнь всегда нас переиграет, вариант с обменом изумруда на заключенного, повторюсь, нам в голову не пришел.

Льва — он был в звании майора и в гостинице ходил в форме — я вызвонил по его мобильному в вечер прилета. Мы обменялись кодовыми фразами, потом поужинали за соседними столиками, изучая друг друга взглядами. А после еды, распрощавшись со своими, я зашел к нему в номер.

Лев был крепким, жилистым, с жидкими бесцветными волосами и удлиненным лицом эпилептоида. Когда я говорю «эпилептоид», это не значит, что он болел эпилепсией. Это такой психологический тип — тип людей, любящих во всем порядок, размеренность и неукоснительность. Эпилептоиды кучкуются в армии, милиции, тошнотворных учреждениях типа налоговых контор, а также в профессиях, требующих сосредоточенности и терпения, например среди ювелиров или часовщиков. Психика у них вязкая, как смола. Начав какое-то дело, они не могут его не закончить. Принявшись вас в чем-то убеждать, они будут делать это до сих пор, пока вы не сдадитесь. Такие люди не изобретут ничего нового, но если существует соответствующий устав, закон, инструкция или техническая спецификация, вы можете быть уверенными, что они от них не отступят.

Эпилептоидам хорошо с себе подобными. Среди людей, с которыми я общаюсь, таковых не наблюдается. Более того, принадлежность моего связного к этому психологическому типу напугала меня настолько, что я связался с Эсквайром. После чего Лев получил формальное и категорическое указание выполнять, не подвергая их анализу и улучшению, любые мои просьбы — как если бы это был Устав внутренней службы. А в случае, если это превышает его возможности, немедленно обращаться непосредственно к Эсквайру.

Лев отчаянно скучал. Семья его оставалась в Москве, и долгие вечера он с товарищами заполнял бесконечными преферансными пулями под любимый напиток старших советских офицеров. Он и меня встретил бутылкой армянского коньяка. Забытый вкус! Трехзвездочный настолько напоминал мою советскую юность, что мы взяли за правило распивать бутылочку на двоих при каждой встрече. Ему-то теперь я и собирался звонить.

…Мы с предводителем басмачей ехали в «Тойоте» на базу Масуда. Гада вел сам, резкими движениями бросая джип в новом направлении на каждом повороте. Видно было, что к гидроусилителю руля он привычен не был. Всю дорогу мы вели оживленный диалог. Из его длинной речи я улавливал немногое: Ариф, Душанбе, сын. На что я ему неизменно отвечал по-русски:

— Да что ты волнуешься, отец? Выпустим мы твоего пацана. Не знаю, надолго ли он сумеет воспользоваться своей свободой, но на этот раз его, считай, пронесло.

Мы проехали к штабному домику, тому самому, в котором сидели связисты и где жил и работал Асим. Это мне не нравилось, но телефонов-автоматов в Талукане не было, да и я сомневался, был ли здесь хотя бы еще один спутниковый. У Масуда-то несомненно был.

Я уже придумал, что делать, если я пересекусь с кем-то из знакомых. Я скажу, что мне нужно срочно позвонить в Душанбе по поводу зарядника, который не удалось починить. А ближе всего к гостевому дому была казарма, в которой я и обратился к командиру Гада.

К счастью, хотя русского журналиста наверняка уже многие знали в лицо, на меня никто не обращал внимания. Приближался заход солнца, и по коридорам сновали возбужденные люди, тащившие блюда с рисом, мясом, соусом, лепешки и термосы с чаем. Похоже, меню у всех было одно и то же.

Мы с Гадой прошли в помещение, служившее командным пунктом. Здесь стоял ноутбук, принтер и даже факс, видимо, подключаемый к тому же спутниковому телефону. Вы знаете, как выглядит этот телефон? Точно как ноутбук, только его надо покрутить, чтобы поймать сигнал, и еще к нему приделана телефонная трубка.

Я написал на бумажке номер мобильного Льва, и парнишка в камуфляже с едва пробивающимися усиками набрал его с клавиатуры компьютера. Я тут же забрал бумажку, хотя это было глупо — номер наверняка остался в памяти. На экран выскочило окно, в котором черточками обозначался прогресс соединения. Потом ноутбук пикнул, и парнишка протянул мне трубку. В ней звучал голос Льва.

— Лев, привет, — сказал я. — Это Павел.

Не зная, в каких условиях мне удастся выйти на связь, мы договорились обойтись без всяких паролей. Голоса друг друга за время общения мы уже хорошо усвоили, как в трезвом состоянии, так и в не очень.

— Слушаю, Паша! Как там у тебя?

— Лучше, чем можно себе представить. Записывай.

Мы со Львом в гостинице за чередой рюмок коньяка разработали достаточно подробный код. Если мне нужно будет сообщить какое-то имя, я передам его по буквам как маршрут, по которому нужно разослать мою последнюю статью. В данном случае он был необычайно извилист, меня мотало из стороны в сторону по всей нашей некогда необъятной стране: Актюбинск — Рига — Иркутск — Фергана, а потом Горький — Анапа — Донецк — Алупка. Второй момент что он, этот «маршрут», сейчас делает: сидит в Душанбе, ясно, где там сидят. Третий, что с ним надо делать: освободить. Не позднее завтрашнего вечера, чего бы это ни стоило.