Trust. Опека - Чарльз Эппинг

Момент истины.

– Ja? – Полицейский говорил на резком швейцарском немецком. У него была неряшливая трехдневная щетина – совсем как у того полицейского в аэропорту. – Was wusch? Да? Что нужно?

Его стол был отделен высокой перегородкой, и поэтому полицейский был похож на судью, готового вынести приговор бедным просителям внизу.

Руди передал ему банковские документы.

– Посмотрите это, – обратился он к полицейскому по-английски. – Меня зовут Рудольф Тоблер, и мы подозреваем, что было совершено преступление.

Он произнес магическое слово: преступление. Полицейский тут же схватил документы и стал читать.

– Это опекунский счет, открытый еще до начала Второй мировой войны, – объяснял Руди. – Счет в цюрихском банке «Гельвеция». На мое имя. И я думаю, что кто-то похитил с него деньги.

Полицейский внимательно просмотрел документы.

Теперь было понятно, что Руди не блефует. Алекс легонько коснулась его плеча.

– Простите меня. Может, нам уйти?

Руди возмущенно повернулся к ней.

– Ты просто прелесть! – Он говорил достаточно громко, чтобы слышал полицейский. – Это ведь ты затеяла. А теперь хочешь, чтобы я все прекратил! И что же мне теперь делать? Сказать, что это шутка? Чтобы и волки были сыты, и овцы целы?

Полицейский за конторкой кого-то позвал из задней комнаты. Тот человек носил не форму, а деловой костюм, был гладко выбрит и больше походил на бухгалтера, чем на полицейского. Он внимательно стал просматривать документы.

В комнате было жарко и душно. Алекс заметила, что во всем помещении нет ни единого окна. Казалось, что это могила, полностью отгороженная от внешнего мира.

Мужчина в костюме стал разговаривать с Руди на швейцарском немецком. Алекс подалась вперед, чтобы слышать, о чем они говорят, но не поняла ни слова. Однако в одном она была более или менее уверена: ее имени никто не упоминал.

– Где ваш Vermögensausweiss? – спросил полицейский.

– В чем дело? – Руди заговорил по-английски. – Это мне дали в банке.

– Тут лишь наличные. – Полицейский тоже перешел на английский. – Вам необходимы оставшиеся документы. – Он говорил медленно, как будто разговаривал с несмышленым ребенком. – Вам необходим Vermögensausweiss.

– О чем он спрашивает? – не поняла Алекс.

– Не знаю. О каких-то других документах. Какой-то Verögensausweiss, кто его знает, что это такое.

Алекс припомнила, что она читала о Vermögensausweiss в своем учебнике на работе. И тут ее осенило.

– Думаю, он имеет в виду выписку о ценных бумагах, – прошептала она Руди.

– Ты хочешь сказать, что мне ее в банке не дали?

– Очевидно, нет. – Алекс вспомнила, что в банке «Гельвеция» тщательно разделяют коммерческие и инвестиционные банковские операции. Каждый счет имеет две выписки: о наличных деньгах и о ценных бумагах.

– Думаю, вы должны попросить ее.

Руди взял Алекс за руку и вывел из полицейского участка.

– Какой же я дурак! Мне следовало догадаться и спросить об остальных выписках.

– Типичный случай, правда? – Алекс вышла на улицу, залитую яркими лучами полуденного солнца. – Швейцарские банкиры ничего не дадут, ничего не скажут, пока ты их сам об этом не спросишь.

Руди Тоблер вышел из парадных дверей банка «Гельвеция», держа в руке толстую пачку бумаг.

– Вот они. – Он отдал документы Алекс. – Все имущество на моем счете внесено в список в алфавитном порядке. Итого тридцать семь страниц.

Пока они шли по оживленной улице, Алекс просмотрела бумаги.

– Тут полно «голубых фишек».[31] «AAA» – Автомобильная ассоциация Америки, самые высокодоходные ценные бумаги на любом мировом рынке. – Алекс быстро пролистала страницы и сложила в уме итоговые суммы в различной валюте.

– По крайней мере, теперь мы знаем, что деньги не украли.

– Невероятно. – Руди наклонился посмотреть. – И сколько здесь?

– Похоже – триста девяносто семь.

– Триста девяносто семь чего?

– Миллионов, Руди. – Она вернула ему документы. – На счету почти четыреста миллионов долларов.

Глава 13

Цюрих

Понедельник, день

– Mersi vielmals! – Руди спрятал свой сотовым в карман. – Это жена Охснера. Она сказала, что коронер не обнаружил следов насильственной смерти.

Он вел Алекс по Бюрклплац к каменной площадке, выходя щей на озеро. На горизонте поднимались снежные вершины Альп.

– Теперь, думаю, все ясно.

Руди остановился возле статуи Ганимеда[32] с большим орлом на плече.

– Охснер, вероятно, запаниковал, когда понял, что мы вот-вот узнаем о его махинациях в 1987 году. – Он положил руку на ступню статуи. – После того как я сказал ему о коле, он, скорее всего, предположил, что скоро я доберусь до счета. А вернувшись в Базель, понял, что рано или поздно ею уловку разгадают.

Руди замолчал, наблюдая, как внизу небольшой пароходик швартуется у причала прямо под ними.

– Я лишь жалею, что перед смертью он не рассказал мне, что случилось с моим отцом.

– Но ведь он вам рассказал!

– Да? А я не верю, что мой отец покончил с собой. И до тех пор, пока у меня не будет причин думать иначе, я хочу точно знать, что произошло.

– Возможно, вы никогда этого так и не узнаете. – Алекс придвинулась к Руди. – Есть вещи, которых лучше и не знать, верно?

Руди не сводил взгляда с озера.

– Я всегда считал, что однажды узнаю наверняка… – Он обернулся к Алекс. – Ой! Я вот о чем подумал! Неужели в банке не хранятся все операции с компьютером? Возможно, есть записи, датированные 1987 годом?

– Говорят, что каждые несколько лет компьютер чистят, удаляя ненужную информацию.

– А на самом деле?

– Не знаю. Судя по банку «Гельвеция», можно предположить, что такая информация хранится где-то на диске. Однако в этом они никогда не признаются. Но я уверена, любой банк немало заплатил бы нам, чтобы добраться до старых кодов восьмидесятых…

– Погоди минутку! У тебя же есть доступ к банковскому компьютеру, так ведь? Ты можешь раздобыть всю необходимую информацию!

– У меня нет доступа к банковским документам. У меня доступ лишь к кодам – той части компьютера, которая указывает ему, какую конкретную операцию выполнить.

– Неужели ты не можешь залезть в компьютер, чтобы предоставить мне, клиенту, нужную информацию?

– Не могу. Извините. – Алекс протянула ему руку. – Мне пора. Я сказала на работе, что задержусь, но это не значит, что меня не будет все утро.

– Ты возвращаешься на работу? После того что мы только что пережили?

– Мне очень жаль. У меня работа.

– Постой. – Руди взглянул на часы. – Ты все равно не будешь работать. Сейчас обед. – Он улыбнулся. – Ну давай. Позволь угостить тебя обедом. Я не хочу есть один, во всяком случае, сегодня.

Руди указал на красивую старую гостиницу справа, на берегу озера.

– Это «Баур-о-Лак». Там один из лучших ресторанов в Цюрихе. Можно даже пообедать на воздухе – в саду. Что скажешь? Я угощаю тебя в знак благодарности за помощь. После всего, во что я втянул тебя утром, это меньшее, что я могу сделать.

Руди двинулся к гостинице.

Стоимость аперитива, который пила Алекс, и салата с фуа-гра во много превосходила расходы Алекс на питание. Руди настоял на том, чтобы заказать «Брунелло ди Монтальчино деи Анджели» – самое дорогое вино, какое нашлось в меню.

– Повезло. – Алекс наблюдала за тем, как аккуратно им наливают вино. – Теперь у вас есть счет на сумму больше чем треть миллиарда долларов. Можете всю оставшуюся жизнь так питаться.

– Но это не мой счет. Или ты забыла?

– Верно, но вы же знаете, что в любой момент можете снять с него деньги. Кто вам помешает?

– Ты забыла. – Он подняла бокал за здоровье Алекс и сделал большой глоток. – Полиции все известно обо мне. И о счете.

– Как будто им не все равно. – Алекс отпила из своего бокала. Вино было превосходным.

– И все же я так и не могу до конца поверить, что столько денег лежало – столько денег лежит сейчас – на счету! – Руди поднял бокал и посмотрел вино на свет. – Не могу поверить, что один человек мог доверить другому такую уйму денег.

– Уверена, когда счет открывали, денег, скорее всего, было не так много. – Алекс быстро подсчитала в уме. – Предположим, что активы, которые оказались в руках твоего отца, росли лишь на пять процентов в год, это меньше, чем убеждал нас Охснер, – все равно в 1930-х нужно было иметь не больше нескольких сотен тысяч долларов, чтобы сегодня получить 397 миллионов, даже несмотря на обвалы рынка, если только все время вкладывать проценты и дивиденды в акции.

– Правда?

– Чудеса математики. Экспоненциальный рост, как назвал это Охснер. Забыли? Проценты начисляются на проценты, и сумма растет в геометрической профессии. Это все равно что начать с одного цента и каждый день в течение месяца удваивать сумму. По истечении тридцати дней получится больше миллиона. – Она сделала большой глоток. – Во что я не верю, так это в то, что никто в банке никогда не связывался с вами. В Штатах вас завалили бы ежегодными отчетами, ходатайствами об оформлении доверенности, декларациями о доходах. Моя мать пачками получала подобную ерунду, не имея средств, о которых стоило бы упоминать. А что уж говорить о сотнях миллионов долларов, вложенных в акции и облигации! Не может быть, чтобы вам хоть что-то не присылали.