Уильям Теккерей. Его жизнь и литературная деятельность - Николай Александров

Теккерей очень любил общество, но не столько многолюдные собрания, сколько небольшой круг близких знакомых, с которым мог беседовать просто и чувствовать себя непринужденно. Он состоял членом в трех клубах и большую часть свободного времени проводил в них. «Теккерей, – говорит Троллоп, – не был, что называется, блестящим собеседником, и сомнительно, чтобы он когда-нибудь блистал в обществе. Если он бывал желанным гостем на всех торжественных обедах, так это не потому, что он был хорошим рассказчиком или вообще умел занимать общество. Только тогда, когда Теккерей бывал вместе с двумя-тремя хорошими приятелями, он и сам чувствовал себя хорошо, и другие чувствовали себя с ним прекрасно. Но даже в таких случаях он бывал интересен не столько своим разговором о разных современных вопросах, сколько своими комическими выходками и замечаниями. Комизм не оставлял его никогда, даже в те моменты, когда грусть особенно одолевала его. Он любил украшать свою речь цитатами из Горация или собственными стихами, которые в каждом данном случае сочинял экспромтом. Теккерей был большой мастер быстро сочинять стихи. Он мне раз даже прислал чек на пять фунтов и семнадцать шиллингов, написанный стихами».

Великий писатель не любил долгих споров о сухих материях и часто посреди такого разговора вдруг просил у своих собеседников позволения спеть комическую песню. Он беседовал всегда очень добродушно, а если подшучивал иногда над кем-нибудь из своих приятелей, то в очень мягкой форме. Зато в тех случаях, когда ему приходилось сталкиваться в обществе с какой-нибудь несимпатичной ему личностью, шутки его бывали иногда очень злы. В Бостоне он однажды жестоко уязвил довольно почтенного, но крайне претенциозного писателя, которому пришлось сидеть против Теккерея на одном торжественном обеде. Американский писатель держал себя с чрезвычайной важностью и за обедом все время серьезнейшим образом рассуждал о любви. Теккерею это наконец надоело, и он к ужасу всех и к величайшему смущению своего визави вдруг выпалил так: «Ведь до чего, сударь, должен был дойти свет, когда старые чудовища со сломанными носами, как мы с вами, вдруг стали рассуждать о любви». Особенно нелюбимых людей Теккерей преследовал не только сарказмом, но и карикатурами. Он таким путем выжил из своего клуба одного члена, который был и ему и всем крайне противен. Сатирик рисовал карикатуры на него повсюду, где только мог, на всех клочках чистой бумаги, которые ему попадались в клубе. Он представлял его таким, каким он был, когда сидел спиной к публике, и хотя на карикатурах этих лица совершенно не видно было, однако все сразу узнавали оригинал. Господин, которого преследовал Теккерей, долгое время оставался совершенно равнодушным к этим карикатурам на него, но наконец одна из них, наиболее жестокая и меткая, заставила его выйти из состава клуба, к великому удовольствию Теккерея и других.

О замечательном комизме Теккерея можно судить по следующему курьезному случаю. Когда он был в Бостоне, кому-то пришло в голову пригласить его послушать доклад в одном тамошнем ученом обществе. Он пошел, и его посадили на почетное место рядом с докладчиком. Но реферат оказался чрезвычайно длинным и скучным. Теккерей не вытерпел, встал посреди чтения со своего почетного места и вышел в соседнюю пустую комнату, дверь в которую была отворена. Усевшись там, он стал оттуда мимикой показывать своему приятелю, оставшемуся в зале заседания, чего он стоил за то, что пригласил его на такое скучное собрание. Он повалил воображаемое лицо (приятеля) и стал неистово колотить его; недовольный этим (так как доклад все еще продолжался), он выстрелил в него из воображаемого револьвера; наконец, к величайшему смущению своего приятеля, разыграл мимикой сцену из «Гамлета», когда спящего короля отравляют впусканием яда в уши его.

Теккерей страшно не любил произносить спичей на больших обедах и вообще торжественных речей. Всякий раз, когда ему предстояло произносить какую-нибудь речь, он в продолжение нескольких дней до этого обыкновенно чувствовал себя очень плохо и страшно волновался. Одна мысль о подобном положении способна была испортить настроение его духа. Да он и не был красноречивым. Когда ему пришлось однажды открывать одно заседание вступительной речью, он вдруг остановился в середине ее, со страшно смущенным видом уставился в противоположную стену, затем опустил обе руки в карманы своих панталон и, не говоря ни слова, сел на свое место, к величайшему изумлению всех присутствовавших. «Я надеюсь, – говорил он, бывало, по поводу своей слабости, – что скоро наступит время, когда спичи будут произноситься специально для этого назначенными лакеями. Признаюсь, что я испытываю всегда ужасный страх накануне подобной операции, чувствую себя необыкновенно глупым во время исполнения ее и всегда уверен в том, что буду страдать головной болью и расстройством желудка на другой день после нее».

Теккерей очень любил природу, но предпочитал всегда наслаждаться ею в тиши уединения. Даже тогда, когда ему приходилось гулять со своими детьми, он любил удаляться на время от них и наедине предаваться наслаждению природой. Но как бы ни был великий сатирик тронут величием и красотой, даже тогда, когда слезы подступали к глазам его от восторга, он не мог не замечать смешных сторон, не мог не посмеяться сквозь слезы, не поиронизировать. Он никогда не любил декламаций и громкого выражения восторга.

Теккерей обладал замечательной способностью по одному взгляду на человека угадывать его характер. Один приятель его рассказывает, как он однажды, сидя в театре в Бостоне, куда приехал лишь накануне и где почти никого не знал, определял характеры всех проходивших мимо него лиц и даже рассказывал биографии некоторых из них, причем его предположения, по крайней мере, относительно тех лиц, которые были знакомы его собеседнику, оказывались в значительной степени верными.

То, что всех близких знакомых Теккерея более всего очаровывало и трогало в нем, – это его необыкновенная любовь к детям. Он не мог видеть ребенка без того, чтобы все лицо его тотчас же не засияло умилением и радостью. Когда один из американских приятелей однажды спросил его, где, по его мнению, прежде всего стоит побывать в Лондоне, он без малейшего колебания ответил: «В приюте для бедных детей». Теккерей сам часто посещал этот приют, и, по его собственному признанию, время, которое он проводил там, было самым счастливым в его жизни. Он молча любовался там игрой детей или со слезами на глазах слушал их пение в церкви приюта. Он так же часто посещал некоторые детские школы Лондона, где училось много детей. Ему доставляло величайшее удовольствие раздавать бедным детям золотые монеты. При такой любви к детям вообще удивительно ли, что его любовь к собственным детям была безгранична и доставляла ему главную отраду в жизни?.. До чего доходила его любовь к детям вообще, показывает следующий характерный случай. Один из его приятелей, подходя однажды к его дому, к величайшему своему удивлению, увидел его шагающим в страшном волнении по тротуару перед домом своего друга скульптора Марочетти, жившего рядом с ним. На вопрос, что с ним случилось, Теккерей, едва удерживаясь от того, чтобы не разрыдаться, сообщил, что как раз в это время умирал ребенок Марочетти, которого тот страшно любил. Он потом весь этот день был в ужасно подавленном состоянии.