Вторжение - Флетчер Нибел

Лиз пересекла лужайку и остановилась рядом с Уиггинсом, который, скрестив ноги, сидел в тени кроны.

— Кто позволил вам взять этот альбом? — потребовала она ответа.

— Никто. — Её напор смутил его. — Я нашёл его в библиотеке.

Она знала, где именно… на нижней полке, где лежал альбом её школьного выпуска и другие ежегодники Четем-холла. На их страницах были выцветшие строки давних пожеланий, которые сейчас напоминали о несбывшихся надеждах, о тех пиках, на которые так и не удалось взойти, о той юной девочке, которой она когда-то была. Там же лежал альбом с её свадебными снимками в смешном сатиновом переплёте, когда-то белом, а теперь пожелтевшем. Снимки собрала её мать и, аккуратно расположив каждый из них в центре страницы, преподнесла ей этот дар в первую годовщину свадьбы. Неужели Уиггинс лапал и его тоже? И разглядывал запечатлённые часы и минуты, давно ушедшие в прошлое, как человек, нашедший шкатулку с сокровищами, копается в ней?

— Это наши снимки, — сказала Лиз. В гневе она не могла найти подходящие слова. — И они не для всеобщего обозрения.

Уиггинс смущённо улыбнулся.

— Да, но… это всего лишь фотографии.

— Будьте любезны вернуть их мне, — протянула она руку.

Уиггинс растерянно поднялся и передал ей альбом.

— Не из-за чего сходить с ума, — сказал он.

— Буду благодарна, если вы оставите наши личные вещи в покое, — сухо сказала Лиз.

Она отошла, опасаясь, что если останется ещё на секунду, то просто взорвётся, и тогда её решимость относиться к захватчикам с юмором вплоть до подхода помощи уже не поможет. Вернувшись в библиотеку, она нашла два школьных ежегодника и свадебный альбом и, сложив все четыре тома, засунула их в ящик письменного стола Тима. Она стояла ещё несколько минут, пытаясь разобраться в своих чувствах и эмоциях. Если бы только эти чёрные забрались в дом с целью грабежа. Если бы только они вынесли телевизор, деньги, её кольца и браслеты, пусть даже серебро и исчезли бы с добычей в ночи, — эту неприятность ещё можно было бы пережить. Но час идёт за часом, она не может сдвинуться с места, и ей остаётся лишь копаться в воспоминаниях, выворачивая себя наизнанку, бессильная перед той безымянной силой, что ворвалась в Фейрхилл. И если таков метод Бена Стила, он мог бы найти себе соперника и покруче.

Но всего через полчаса, когда ей удалось обрести спокойствие, другой инцидент вывел её из себя. Как обычно, в полдень дети подняли галдёж, как всегда, преувеличивая снедающее их чувство голода. Лиз сварила сосиски для всех четверых и уступила кухню Маршу, который согрел несколько банок бобового супа и сделал сандвичи с ветчиной для своих соратников. Он залез в холодильник, исследовал его содержимое, заглянул в морозильник и вылез оттуда с сообщением, что припасов в нём хватит им на неделю, так что они могут не притрагиваться к своим пайкам. Такое хозяйское поведение на её кухне, попытка распоряжаться её запасами еды было опять-таки бесцеремонным. Затем она увидела, что Марш листает её блокнот с кулинарными рецептами, рядом с которыми она оставляла довольно ехидные замечания по адресу тех приятельниц, что пытались обучать её кулинарному мастерству. Её жизнь постепенно препарируют и расчленяют, словно она насекомое, пришпиленное к лабораторному столу. Ну как Тим не поймёт! Почему он не может положить конец этому жестокому вторжению в их жизнь?

Но большую часть этого душного напряжённого дня Тим был занят другими аспектами возникшей перед ними проблемы. Он пытался представить себе мотивы, которыми руководствуется захватчик номер один. Поведение Стила после вспышки в библиотеке и его слёз обескураживало Тима. Чёрный руководитель группы захвата не упоминал ни о документах, ни о том, что время идёт, и критический срок близок. Вместо этого он стал играть и дурачиться с ребятами, а потом, рассевшись с ними под дубом, пустился им рассказывать какую-то длинную историю. Его сказки очаровали Скотта и Холли. К полудню дети не скрывали, что полны любви к нему, а Скотт в присутствии Харви Марша даже назвал его «дядя Бен».

— Дядя Бен! — откликнулся Марш. — Лучше, чтобы Чили не слышал, как ты кого-то из нас называешь «дядя», а то он надерёт тебе задницу.

— Почему? — спросил Скотт.

— Неважно, — ухмыльнулся Марш. — Если ты хочешь его как-то называть, то говори лучше «братец Бен».

— Но он же взрослый, — запротестовал Скотт. — А все взрослые — это «дяди».

— И я это знаю, — сказала Холли.

— Я тебе всё сказал, парень, — продолжал стоять на своём Марш. — И не говори потом, что я тебя не предупреждал.

— Знаешь что, — предложил Стил. — Зови меня просто Бен. Как и Питер Уилсон.

По мере того, как жара сгущалась, Тиму начало казаться, что всё вокруг столь же иллюзорно, как пресловутый Питер Уилсон. Если Фейрхиллу и угрожала опасность, не было никаких видимых примет её. Пейзаж был полон сонного покоя, листва лишь чуть подрагивала, не в силах пошевелиться от зноя, фильтры в бассейне издавали ровное журчание, на западе клубились белые башни кумулюсов, а Холли, наотрез отказавшаяся идти наверх для послеобеденного сна, мирно задремала на травке под деревом. Если не считать цвета кожи, Стил ничем не отличался от десятков гостей, которые летом приезжали в Фейрхилл со всех концов, от Нью-Йорка до Филадельфии. Как и подобает гостю, он был столь же вежлив, ненавязчив и тактичен. Что же до остальных чёрных, они практически не попадались на глаза, прячась в своих укрытиях, и Тим вот уже несколько часов не видел зловещего Чили Амброса.

Но под этой безмятежностью крылось напряжение, и по мере того, как оно росло, Тим испытывал всё большее возбуждение. Ему даже не пришло в голову выпить, что он обычно позволял себе по воскресным дням. Он не ощущал приступов тоски, которые давали знать о себе едва ли не каждый день. Ему казалось, что в любую минуту может случиться какая-то неожиданность не лучшего толка. В таком тревожном состоянии он и находился, когда во второй половине дня увидел Стила и Амброса, которые, встретившись на лужайке за домом, о чём-то совещались. Разговор их длился пару минут, после чего Амброс направился по тропинке, которая через лес вела к ручью. Эта сцена заставила Тима вспомнить, что крайний срок близок, а он так и не успел серьёзно поговорить с Лиз. Он ждал каких-то слов от Стила, но их так и не последовало. Он снова испытал странное чувство — ему казалось, что Стил хочет заполучить от него Фейрхилл одним лишь усилием воли.

Холли уже проснулась, и дети, расположившись под дубом, болтали с Пёрли Уиггинсом. Лиз была где-то в доме. Тим поднялся из шезлонга, что стоял у бортика бассейна и отправился искать её. На нём были купальные трусики.

Он нашёл её в гостиной. Она сидела в кресле, покрытым чехлом, лицом к окну, что позволяло ей наблюдать за детьми. Вид у неё был усталый и подавленный. На лице, блестящем от испарины, не было косметики, длинные волосы нуждались в щётке и, потеряв прежнюю строгую осанку, она сидела, обмякнув в кресле. Тим присел на скамеечку для ног, обтянутую гарусом.

— Не надо, Тим, — машинально сказала она. — У тебя мокрые плавки. — Она протянула ему журнал, который лежал у неё на коленях. — По крайней мере, подложи его.

Он подсунул журнал под ягодицы.

— Нам стоит побеспокоиться не только об этом. Стил требует, чтобы к шести часам я подписал документ о передаче им нашего дома. И уже минуло пять.

— А ты ещё не сказал ему «нет»?

Тим кивнул. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

— Тим, неужели ты, в самом деле, обдумывал мысль, не отдать ли им Фейрхилл?

— Нет. — Он замялся. — Но в любом случае я бы не мог это сделать без твоего согласия.

— Почему? Я ничего не понимаю. Стил что-то говорил о моих интересах. В чём они заключаются? Это же твоя собственность, не так ли?

— Да, но по законам штата Нью-Джерси, жена должна дать согласие на продажу или передачу мужем того места, где она живёт. Это и называется защитой интересов наследников. Тебе это объясняли несколько лет назад, но ты забыла.

— Какая чуткость! Очень интересно. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Тим, как я говорила прошлым вечером, всё очень просто. Мы соглашаемся и подписываем всё, что они от нас требуют, а на следующей неделе рассказываем полиции и прокуратуре, что подписали под давлением.

— Нет, — тихо сказал он. — Этого я делать не буду.

— Ради Бога, почему?

— Потому что я поставлю свою подпись — вот почему. И отказываться от неё я не могу.

— Ты, в самом деле, считаешь, что и они будут придерживаться таких этических красивостей?

— Скорее всего, нет. Но я говорю о себе.

— Самое подходящее время для вопросов чести, — с горечью сказала она. — Впрочем, она тут совершенно не при чём. Я не пойду Стилу навстречу, будь он даже единственным человеком на земле.