Осенняя женщина (Рассказы и повесть) - Александр Яковлев

А мне было нормально. Я сидел в тихой кухне и не испытывал никаких ра-зо-ча-ро-ва-ний. И правильно, Ленка, так держать, ну их псу под хвост!

Но вскоре и меня сморило. Я пошел к Ленке в комнату и лег ей под бок. Она сонно прижалась ко мне. В раскрытую настежь форточку задувало с похоронным привываньем. Где-то по улицам подбирался к домам Новый год. В наших телах еще оставалось тепло, и мы согревали друг друга.

И не испытывали никаких разочарований... ваний... ани... ни...

ЗА ГОРОДОМ

Денек серенький, из последних февральских. Над дачным поселком застыл тяжелый сырой воздух. Черные сучья берез брезгливо сыпят капелью. Изредка заполошно кричит промокшая ворона. Вдалеке, над сторожкой, радуя глаз, расползается веселый желтоватый дымок над трубой.

Из глубины поселка осторожно выползает легковая машина. Глянцевый, с голубоватыми прожилками наст дороги, словно противень жиром, смазан талой водой. Зеленый жигуленок крадется робко, страшась кюветов, где сторожит добычу жадный, набухший снег.

На одном из узеньких перекрестков машина делает неоправданно лихой поворот. Багажник заносит, и заднее колесо срывается с дороги, попадая в вязкую обочину, где уже проступила из подо льда глина. Жигуленок еще не верит в случившееся, отчаянно ревет двигателем, яростно вращает колесом, угодившим в цепкую западню, и все глубже зарывается им в грязь и ледяную крошку.

Так продолжается пару минут. Затем машина затихает и открывается дверца. Водитель растерянно оглядывается и пробует толкнуть автомобиль, упираясь плечом в переднюю стойку. Тщетно. Сверху на него ругается ворона. Водитель плюет с досады, садится за руль и скорее от бессилия, чем от веры в успех, какое-то время гоняет движок. Легковушку окутывают смрадные выхлопы.

В стоящей сразу за кюветом избушке, похожей скорее на баню, хлопает входная дверь. На крыльце появляется рослый мужик в полушубке, с непокрытой лохматой головой. Молча подходит к машине, упирается красными ручищами в багажник, командует:

- Трогай!

Два мощных толчка, и жигуленок на свободе. То бишь, всеми четырьмя колесами уверенно стоит на дороге.

Не выключая двигатель, водитель выскакивает из машины.

- Вот спасибо большущее! Без вас мне бы век тут куковать. Сигарету хотите?

Мужик отчего-то морщится и неожиданно грубо говорит:

- Да пошел ты со своей сигаретой! Садись в свой драндулет и проваливай. Всю избу мне провонял выхлопами. Теперь вот окно открывать, проветривать, а потом обратно топить? Итак с похмелья башка трещит! Еще ты тут...

- Простите, - теряется под таким напором водитель. - Но вы поймите, я же не виноват. Ну, автомобиль, дело такое... Не я же его изобрел...

- Да ты уедешь наконец или нет? Стоит тут, базарит и продолжает дымить! Совесть есть? Думаешь, если у меня не хоромы, а хибара, так можно выпендриваться? Что за народ пошел? Сплошные козлы!

- Послушайте, - не выдерживает наконец водитель. - Вы все-таки выбирайте выражения. Я, конечно, вам благодарен, но... но есть же всему предел. Вы что же себе думаете...

- Ах, мать твою! - срывается мужик и делает решительный шаг вперед.

Водитель сжимает кулаки и занимает оборонительную позицию.

Но мужик обходит и его, и машину с другой стороны, с силушкой налегает на капот и ... толкает машину назад. Жигуленок послушно скатывается в ту же рытвину, из которой только что выбрался. А мужик, ни слова не говоря, скрывается в избе.

Водитель, придя в себя от минутного замешательства, прыгает за руль и в ярости вдавливает педаль газа до упора. Двигатель злобно ревет, поднимается завеса выхлопных газов. Этот кошмар длится недолго - машина бастует, глохнет.

И снова над поселком тишина. Медленно расползается смрадный газ. Изредка бестолково бранятся вороны.

ГДЕ ТЫ БЫЛ ВО ВРЕМЯ ДОЖДЯ?

Летом под Звенигородом есть тихая станция Скоротово. Как и большинство приезжающих сюда дачников, я не знаю, существует ли она зимой. Пытаясь убежать от Москвы подальше, железная дорога в Скоротове вытягивается в одну колею. Так что всегда немножко тревожно - возвращаются ли ушедшие дальше, в Звенигород, электрички?

Дневная тишина тяжела запахом многих трав. Лишь изредка ветер из леса подмешает к ней терпкий дух разогретых на солнце шпал.

Белые пенистые островки тысячелистника, желто-сиреневый брачный наряд иван-да-марьи, редкое рябоватое золото зверобоя, прячущего свою целебную силу среди чернобыльника... Все это мои новые знакомые, которых я, городской житель, с неясной страстью разгадывал сначала в книгах, а потом уже на воле. Я прочитал ради них много хороших и умных книг. Но больше умных, потому что, увидев вдруг склоненную над травами старушку, я вспомнил: "... запрещается собирать растения у железнодорожного полотна".

Я ничего не сказал старушке, прошел мимо.

А через несколько метров я встретил и ее внучат: одного лет шести, другого - трех. Светлые-светлые волосы их были, казалось, омыты лесными дождями и согреты теплым дыханием придорожного разнотравья. Белоголовики, как я тут же окрестил их для себя, набирались бабкиной мудрости, что-то старательно выискивая в цветах и зелени. А мне для этого пришлось прочесть много умных и хороших книг. Но все-таки больше умных, потому что, пройдя немного, услыхал я топоток сзади и, оглянувшись, встретил полный недоумения взгляд белоголовика большенького.

- Здравствуйте, - сказал он.

- Ну конечно, - сказал я. - Извини. Здравствуй.

Отвернулся и шагнул было. Но топоток, возникнув вновь, настиг меня и смолк, когда я, роясь в прочитанном, во всем, прочитанном мною, оглянулся.

- До свидания, - прошептал он укоризненно. Рядом с ним крепкой подпорочкой стоял младший.

- Ах ты, Господи помилуй, - сказал я тоже шепотом, чтобы не испугать этот маленький мир наш. - До свидания, до свидания.

О губительна, бабка, мудрость твоя!

Я прибавил шагу, как всегда, пытаясь убежать от того, что не понял с первого раза.

Хорошо, что у нас есть дела, которые ждут нас и подгоняют. И мы все сваливаем в память, надеясь и искренне веря, что придет время, и мы во всем разберемся и поймем... Будто если это и в самом деле произойдет, нас кто-то похвалит и даст нам покой...

Меня ждали на даче. Ждали мои друзья и, может быть, любовь моя. И я спешил, соединенный с ними тайным заговором горожан, боящихся поодиночке леса, реки, гор, но привыкших издали восхищаться ими.

Сойдя с насыпи, прежде, чем уйти в лес, я оглянулся. Столбик с километровой отметкой и линия железной дороги оставались сзади, как граница.

Сколько раз давал себе зарок не курить в лесу. Дыши, ведь легкие в городе... И что-нибудь из умной книги. Но нет, нет. Страшно. Запахи леса сильнее запахов трав, в крови моей, душат сердце, дурманят голову. Если и остался леший в лесу, то часть его - в запахах. Они закружат, заведут, и никогда не отыщешь дороги. И уже тогда, найдя в лесной голытьбе души родственные, я забуду язык умных книг, но познаю слова сокровенные... Страшно...

Как бы осерчав на робость мою, лес зашумел, призывая ветер, заплел тропы корнями, показал ненадолго, как отвергнутую мною награду, островок синего неба... И будет гроза тебе карой... Успел заметить краем глаза каплю "волшебной" росы на ладони манжетника...

... В ожидании грозы мир сузился до размеров нашей с тобой комнаты. Закрыть все окна, форточки, двери для покоя домашних, как они кричат: гроза, гроза! сквозняк, все побьет... и поднимается милая всем суматоха, и что-то обязательно разбивается. Ждать. Но молния... но гром... Ждать. Молния. На мгновение застынут, выхваченные из темноты, книжные полки и мертвенно-бледные корешки книг, одеяло на твоих коленях, диковинным белым цветком прижатая к груди твоя раскрытая ладонь. Гром. И все затихнут в терпеливой и тихой радости, что вот произойдет, вот кончится, и тогда, после теплого шального ливня, открыть все окна ( какой запах, ты только вдохни; озон; фу, как скушно; хорошо, не озон, "Шанель"; обиделась).

Я знаю, зачем лесу нужен ливень. Это: промочить листья и травы, напитать их новыми запахами; это: добраться до моих папирос... "Здравствуйте. - До свидания". Сколько раз говорили мне цветы и травы, открываясь и закрываясь каждый день, терпеливо ожидая встречи и ответы. И ты, Ты - радуясь (здравствуй) и обижаясь (до свидания)... Ничего, я научился курить в дождь. Ничего, авось, глухота моя мне же и во спасение. Дайте подумать, пока идет дождь... Гром и молния. О чем подумать? Как спрятаться от грозы? Забыл. Читал, но забыл. Как не заблудиться в лесу? Забыл... Вспомню. Если бы ты сейчас была здесь. Ты ведь не вскрикиваешь притворно при грозе. Право же, в лесу можно забыть о всей той дряни, что так быстро пристает к тебе в городе. Ты обиделась? Напрасно, я же вижу, как ты пытаешься противостоять. Ты у меня молодец. Стойкий оловянный солдатик... Страшно.

Разве мы не в лесу? В городе? Хорошо, пойдем гулять, я же знаю, ты любишь гулять вечером после дождя. И чтобы я обязательно нарвал тебе цветов с клумбы в нашем скверике. Это не воровство?