Османская Турция. Быт, религия, культура - Рафаэла Льюис

В первый день отец приводил ребенка в школу со словами, обращенными к учителю: «Его плоть – ваша, а кости – мои», что означало: «Накажите его, если он заслуживает этого, но верните мне его здоровым». Ребенок целовал учителю руки и приступал к обычной школьной жизни. Но первый день часто становился маленьким праздником. Иногда мальчика сажали на низкорослую лошадь, и он под детское пение и восклицания мужчин совершал объезд гробниц святых, чтобы дать традиционные обеты и испросить у них благословения. Наставником школы, назначаемым смотрителем мечети от вакфа, был набожный человек обычно небольших интеллектуальных способностей, но детям надлежало относиться к нему не иначе как с благоговейным почтением, – так и было, особенно в бедных кварталах, где знания ценились чрезвычайно высоко, а родители посылали учителям скромные подарки. Порой в школе появлялись талантливые частные учителя, нанятые либо современно мыслящим руководством вакфа, либо группой родителей, но в общем учителя не поднимались над средним уровнем.

Школа представляла собой большую комнату с письменным столом и местом для наставника – в одном конце помещения. По обе стороны от учителя находились его палка для ходьбы и связки палочек для обучения счету, в углу помещался длинный тонкий прут, которым он мог стегать по спине детей, – словом, от наставника уберечься было нельзя, хотя он спокойно сидел на своей подушке, скрестив ноги. За небольшие проступки ученика наказывали тем, что заставляли стоять некоторое время на одной ноге, подняв вверх руки. Когда мальчик хотел выйти из класса, он должен был встать перед учителем на расстоянии одного фута и поднять руку, тогда ходжа позволял выйти. Затем мальчик переворачивал висящую на стене дощечку с надписью «гитти» («вышел»), а возвратившись, перевертывал ее на прежнюю сторону с надписью «гелди» («пришел»). Ученикам разрешалось выходить из класса только по одному, чтобы занятый или дремлющий учитель мог легко контролировать их отсутствие. Ученики сидели, скрестив ноги, на полу, новички в первом ряду, и повторяли наизусть то, что выучили. Учеба строилась полностью на заучивании, чему помогало покачивание взад и вперед. Сначала они учили алфавит, затем цитировали Коран, а потом распевали его. Ученики усваивали правильные жесты, положения тела и интонации намаза. Когда наступал знаменательный для мальчиков день – учитель счел их знания удовлетворительными, – их отсылали утром домой, и это рассматривалось как большая честь. Уличные прохожие, заметив мальчишку, с гордым видом идущего по улице со школьным ранцем в необычное время, останавливались, чтобы поздравить его, а в доме в связи с этим царила радостная суматоха. Ко времени, когда ребенок овладевал определенными навыками в каллиграфии, возможно, отчасти в чтении, а также некоторыми простыми математическими правилами, знания его учителя обычно уже были исчерпаны. На этом образование многих детей завершалось.

По утрам всю неделю, за исключением пятницы, дети ходили в школу, но учеба часто прерывалась разными каникулами по поводу религиозных, цеховых, государственных и семейных праздников. Часто, особенно весной, организовывали поездки учеников на телеге, запряженной быками, на пикники за город. Поездки оплачивались из средств вакфа; дети бедных семей обеспечивались по этому случаю новой одеждой и обувью из того же источника. Существовали определенные рынки, которые торговали готовой одеждой специально для таких случаев, – ведь обычно платье шилось портным на заказ, как бы ни был беден заказчик. Другая экскурсия, совершить которую считали своим долгом ходжа и ученики, происходила в засушливый сезон, когда особенно нуждались в их помощи. Они уезжали за город и совершали очень древний обряд вызова дождя, манипулируя камнями, лошадиными черепами или другими предметами в соответствии с обычаями, принятыми в данной местности. После этого они выворачивали свою одежду наизнанку, школьный наставник произносил молитву для вызова дождя, а дети свободно опускали руки раскрытыми ладонями вниз, говоря: «Аминь». Затем общине оставалось уповать на милость Аллаха.

Поскольку учеба никак не контролировалась, неудивительно, что уровень преподавания в коранических школах оставался невысоким. Существовало несколько лучших начальных школ. Одни были созданы орденами дервишей для детей своих последователей, другие финансировались частными лицами, но при этом имелась система образования, доступная всем. Хотя дети из самых бедных семей обычно рано заканчивали учебу и начинали работать, те из них, которые стремились продолжить образование в медресе, могли это делать без всяких затрат со стороны родителей. Мальчики, продолжавшие учебу после достижения 12-летнего возраста, ходили на занятия улема в мечети, где уровень преподавания был гораздо выше. Эти занятия продолжались от утренней молитвы до времени открытия магазинов, рынков и учреждений, тогда многие мальчуганы шли помогать своим отцам или пытались заработать немного денег поденно. В медресе они могли изучить грамматику арабского и персидского языков, этику, заучить наизусть стихи, продвинуться в арифметике. Мальчики из богатых семей обычно продолжали свое образование, а школьники из семей среднего достатка, которые не становились, подобно отцам, торговцами, постепенно готовились к освоению других профессий. Большинство сыновей ремесленников, торговцев и, в меньшей степени, канцелярских работников вскоре становились подмастерьями и учениками в сфере деятельности своих отцов, а вступление в полноправные члены ремесленного цеха считалось знаменательной вехой в жизни многих молодых людей. Будущим канцеляристам приходилось подвергнуться не слишком сложному экзамену, включавшему оценку способности разрезать и складывать конверты, а школьникам, которые привыкли хранить в чернильницах коконы тутового шелкопряда, удерживавшие чернила в емкости и не позволявшие им проливаться, приходилось демонстрировать способность пользоваться писчими принадлежностями.

Однако мальчики, решившие стать учеными, стремились получить высшее образование в различных медресе, качество преподавания в которых зависело от щедрости финансирующего фонда. При всех государственных мечетях имелись медресе, в одном Стамбуле таких учебных заведений насчитывалось, видимо, до 85. Продолжительность обучения зависела от того, как далеко хотел продвинуться ученик в карьере богослова. Преподававшиеся предметы в основном относились к теологии; рациональным дисциплинам, таким, как астрономия, математика или естествознание, уделялось немного времени. Большое внимание уделялось медицине в силу ее гуманистического значения, но улемы противились всем новым идеям, и их консерватизм, наряду с неприязнью к печатному слову, как новации, противоречащей религии, делали распространение новой и полезной информации фактически невозможным. Рабы в дворцовой школе, видимо, ориентировались в светских дисциплинах гораздо лучше, чем студенты высших медресе.

Девочки редко получали образование, их учили дома шитью и вышиванию, или они помогали матерям по дому либо в сельскохозяйственных работах. Очень немногие из них умели читать и писать, хотя знали молитвы наизусть и усваивали многое из традиционных ремесел, о чем заботились взрослые женщины.

Важнейшим событием в жизни мальчика являлся обряд обрезания, о котором в Коране не упоминается, но который считался обязательным для мусульман мужского пола. Обряд носил исключительно светский характер и не предусматривал каких-либо особых молитв. Некоторые младенцы проходили обряд обрезания на сороковой день после рождения, но большинство – в возрасте между пятью и двенадцатью годами, и чаще всего в возрасте 7–8 лет. В семьях, где имелось два или более мальчика приблизительно одинакового возраста, их подвергали обрезанию в удобное время вместе, часто к обряду и сопровождавшим его торжествам привлекали ребят из бедных семей, достигших подходящего возраста. За несколько дней до знаменательного события мальчики надевали тюбетейки из голубого сатина и ленты поверх шелковых рубашек, чтобы даже посторонние на улицах знали о приближении обряда обрезания и желали ребятам всего наилучшего. В это время также принимались всевозможные меры против влияния дурного глаза. В некоторых восточных провинциях известны случаи, когда мальчики надевали женские платья и украшения, покрывали свои лица платками, чтобы силы зла приняли их за существ женского пола, не заслуживающих какого-либо внимания. Однако большинство мальчиков находили это трусостью и считали, что это время, когда следовало продемонстрировать свою смелость, – ведь они скоро перейдут в разряд настоящих мужчин.

В один из дней приходил специалист по обрезанию и готовил для обряда комнату. Мальчик надевал новую шелковую рубаху и жесткую тюбетейку, украшенную блестками. Он становился на стол, раздвинув ноги. Один мужчина крепко держал его за лодыжки, другой связывал его руки за спиной. Обрезание быстро производилось при помощи острого лезвия, а рана прижигалась древесной золой. Когда требовалось оперировать нескольких мальчиков, в комнату впускали по двое-трое. Мальчиков призывали состязаться друг с другом в стойкости. Из своих укрытий выбегали акробаты и клоуны, чтобы отвлечь внимание детей, снаружи дома ходил взад и вперед барабанщик, громко стуча, как в знак того, что момент обрезания наступил, так и для того, чтобы заглушить крики оперируемых. Мальчиков укладывали по двое-трое в одну постель. Пространство между простынями посыпали мелкими черными семенами для защиты от дурного глаза. Тюбетейками покрывали пораженные места, чтобы их не касалось постельное белье. К обрезанным приходили гости, поздравляя их с возмужалостью и принося подарки. В этом случае дом украшали, его хозяин выставлял самое обильное и изысканное угощение и устраивал самые дорогие развлечения, какие мог себе позволить. Женщины дома и гостьи наблюдали за празднеством из-за занавески. С этого времени мальчик окончательно исключался из гарема и становился одним из представителей мужского состава семьи. Его воспитание и будущее полностью переходило в ведение отца семейства. Совершением обряда гордилась вся семья.