Черный Баламут. Трилогия - Генри Олди

Определить варну[37] человека, что возник на тропинке словно из ниоткуда, было затруднительно. Плотное дхоти цвета песка облегало бедра и выглядело дешевым, но чистым и опрятным — словно незнакомец и не прятался только что в колючих зарослях ююбы, окружавших тропинку. Обнаженный торс перетягивали кожаные ремни в чешуе из бронзы, на поясе висел короткий кинжал с листовидным клинком, а руки привычно сжимали копье-двузубец.

«Точь-в-точь Марут из дружины Владыки!» — мелькнуло в голове Ганги и почти сразу погасло.

Незнакомец не был похож на божественного дружинника и даже на земного кшатрия. Как и вообще на профессионального воина. Скорее ополченец, поднабравшийся опыта в десятке схваток. Или разбойник.

Говорят, немало лихих людей развелось нынче в холмах юго-восточной части Курукшетры.

— Мы следуем своей дорогой, добрый человек, — приветливо, хотя и туманно сообщил Ушанас, ничуть не смутясь и уж тем более не испугавшись.

— И куда же ведет ваша дорога, уважаемые? — от разбойника-ополченца было не так-то просто отделаться.

— Туда, добрый человек, — указал мудрец рукой вперед и чуть вправо.

Именно в этом направлении изгибалась тропинка.

Продолжая загораживать тропу, человек с оружием обдумывал полученные ответы. На смуглом лице его, выдававшем изрядную толику дравидской крови в жилах, мало-помалу проступала обида. Вроде бы от него ничего не утаили — но в то же время ничего и не сказали!

— А кто вы сами будете, уважаемые? — додумался он наконец до следующего вопроса, осторожно потрогав бородавку на мочке уха. И хитро подмигнул: дескать, теперь попробуйте увильнуть, словоблуды! Бедняга даже не подозревал, с какими Словоблудами он имеет дело.

На этот раз ни один из мудрых наставников не успел ответить вооруженному незнакомцу. Потому что из-за спины Ганги выскочил всеми позабытый пятилетний Гангея и, сверкая глазенками, дерзко осведомился:

— А ты кто такой, невежа?! Почему на дороге у нас стоишь? Может, ты вовсе не добрый человек, а злой? Где копье взял? Украл? Ты кшатрий? Злой кшатрий?

Этот бурный поток встречных вопросов явно сбил с толку стража тропы. Однако последние слова мальчишки вдруг вызвали у него улыбку: будто расщелина открылась под утесами высоких скул и прямым строгим носом.

«Темная, почти черная кожа и арийский нос? — отметил про себя Брихас. — Вне сомнений, дитя смешения варн…»

Богиня же, в свою очередь, разволновалась не на шутку. Ткнет сейчас ребенка копьем, с улыбочкой, или древком поперек спины огреет! Вдали от своего земного русла Ганга была почти беспомощна перед грубым насилием. Это Громовержцам хорошо или всяким Разрушителям, а мы себе течем тихонько, никого не трогаем… Веселый разбойничек тоже ничем не мог повредить богине — будь Ганга без сына! Зато проклятие бешеного мужа… Сама потащила малыша на Поле Куру — значит, и ответ ей держать!

Одно утешало богиню: присутствие наставников. Только безумец рискнет поднять руку на дваждырожденных — и то не всякий безумец! За убийство брахмана новых воплощений не полагается…

И сквозь беспокойство нет-нет да и пробивалось удивление: личного Жара-тапаса любого из стариков хватило бы, чтоб испепелить сотню бандитов со всеми их ремнями и копьями. Что ж они медлят, крохоборы? Жадничают?!

— Злой кшатрий? — Улыбаясь, страж прислонил копье к ближайшему кусту и присел, намереваясь погладить мальчишку по голове.

Гангея хотел было отстраниться, но в последний момент почему-то передумал.

— Злые кшатрии здесь больше не живут! — успокоил незнакомец ребенка. — Теперь на Курукшетре живет добрый Рама-с-Топором!

— Вот к этому аскету, известному своим кротким нравом, мы и направляемся, милейший, — немедленно вмешался Брихас. — Мы — двое смиренных брахманов, и эта добродетельная женщина с малолетним сыном.

Страж тропы окинул наставников более благосклонным взглядом, узрел наконец, что старики безоружны, а головы обоих давным-давно облысели, и лишь на макушке у каждого, согласно традиции, сохранилось по длинной пряди волос. Ниже затылка свисает сивый клок…

— Я вижу, вы говорите правду, — заключил он, кусая длинный ус. — Прошу прощения, что задержал вас, уважаемые! Следуйте спокойно своим путем — здесь вас никто не тронет. И да пребудет с вами милость Синешеего Шивы!

Ушанас пробормотал в ответ что-то крайне благочестивое, и вскоре вся процессия скрылась за поворотом тропы.

— Верно мыслишь, Юпакша, пусть себе идут, — громыхнул из гущи ююбы утробный бас. — Коли они и впрямь те, за кого себя выдают, то Рама-с-Топором будет рад встрече с собратьями по варне. А ежели старичье — лазутчики проклятой кшатры, то божественному топорику без разницы, кого рубить: деда, бабу или щенка длинноязыкого…

Юпакша согласно ухмыльнулся, еще раз посмотрел вслед скрывшимся путникам и нырнул обратно в заросли, мгновенно растворясь в них.

— Дядя Ушанас, дядя Ушанас, а куда делись злые кшатрии? — маленький Гангея тем временем дергал за одежду одного из наставников, прыгая вокруг старика.

Ушанас не отвечал. Он предчувствовал, что мальчик и без того очень скоро получит ответ на свой вопрос. Скорее, чем хотелось бы.

Так и случилось.

Оглушительный грохот они услышали еще издалека: словно некий гигант яростно рвал в клочья туго натянутую ткань небосвода.

Треск. Затихающие раскаты. Снова треск, но уже строенный, с крохотными запаздываниями между сотрясениями — мечется в синеве, терзает слух…

— Прадарана, — прислушавшись, заключил Ушанас, после чего многозначительно ткнул перстом куда-то на юго-запад.

Брихас только кивнул и ускорил шаг, пытаясь справиться с одышкой. Одышка побеждала.

— Дядя Брихас, а что такое «Прадарана»? — тут же заинтересовался неугомонный Гангея. В ожидании ответа он скакал на одной ножке вокруг наставников и громко цокал языком.

— Оружие такое, малыш, — нехотя пояснил Брихас, втайне завидуя юности собеседника и его блаженному неведению относительно темных сторон жизни. — «Грохочущие стрелы».

— А почему они грохочут? — Мальчишка клещом вцепился в наставника — не отодрать! — Почему стрелы? — вопросы сыпались градом. — Или притворяются стрелами?!

— Потому что это… волшебное оружие. — Словоблуд чуть замялся, прежде чем ответить, и вырвал из ноздри длинный седой волос, сморщившись при этом на манер сушеной фиги.

— Вроде перуна Индры?

— Да, вроде.

— Вроде трезубца Шивы?

— Да, вроде.

— Вроде…

— Угу.

— А мне на него можно будет посмотреть?

— Можно, можно, — криво усмехнулся Ушанас, и точное подобие его усмешки отразилось на лице второго наставника. — Сейчас и посмотрим, парень! Сдается мне, это наш Рама балует. Больше некому.

— Мама, мама! — радостно запрыгал Гангея вокруг настороженно молчаливой богини. — Ты слышала? Мамочка, мы идем к великому Парашураме, чтобы он показал мне «Грохочущие стрелы»!

Нельзя сказать, чтобы Ганга пришла в восторг от подобного заявления. Лишь плотнее сжала губы и двинулась дальше по тропинке.

Туда, где в страхе примолкли птицы и зверье, оцепенело застыли деревья, внимая громовым раскатам: гневный Рама-с-Топором, любимец Шивы-Разрушителя, рвал в клочья небо, обрушивая его на головы ненавистной кшатры.

Глава III

СКАЗАНИЕ О ДОБРЫХ ДЯДЯХ

Когда им навстречу из чащи выскочил человек, Ганга споткнулась и вскрикнула. Так и не привыкла, бедолага, что из этих дебрей люди объявляются чаще, чем следовало бы…

Встречный был весь в крови: обильно сочась из рассеченного плеча, сок жизни заворачивал несчастного в драгоценную кошениль. Искаженное смертным ужасом лицо выглядело неестественно белым в сравнении с запекшимся пурпуром. От страха? От потери крови? От того и другого одновременно? Очень походило все это на закат в Гималаях: багрец солнца и белизна снегов. Только страшнее. Рвань одеяний, некогда богатых, болталась рыжими лохмотьями, единственный наруч на правой руке был помят и ближе к локтю прорублен, а в кулаке беглец мертвой хваткой сжимал обломок лука.

Человек бросил безумный взгляд на четверых путников, как рыба, открыл-закрыл рот — и сломя голову кинулся в кусты. Вскоре треск веток и топот затихли в отдалении.

На сей раз промолчал даже Гангея. Лишь сморщил нос и тихонько прицокнул языком, но совсем не так, как минуту назад, прыгая вокруг наставников, и все четверо в напряженной тишине, оглушающей после былого грохота, двинулись дальше. Казалось, затих даже ветер.

Потом впереди из тишины возникли разом, будто родившись и мигом заявив о себе: звон оружия, хриплые выкрики, глухие удары ног оземь — и перед путниками открылась широкая поляна.