Маникюр для покойника - Дарья Донцова

Филимонова бросилась улаживать дело. Мальчишка-продавец, получивший неплохой «гонорар», пожалел студента и был готов забрать заявление. Милиционеры, умасленные суммой «на лекарства», сменили гнев на милость… Но из СИЗО Володя мог выйти только по постановлению суда, а заседание назначили аж на 13 декабря. Судья, к которому Галина Антоновна попала на прием, только развела руками:

– Дело вашего сына и выеденного яйца не стоит, но закон есть закон, ждите зимы.

– Но сейчас только май! – в ужасе воскликнула мать. – Что же ему, из-за глупости почти восемь месяцев в камере находиться.

– В другой раз умнее будет, – отрезала служительница Фемиды, – заседания расписаны, места нет!

В отчаянье Галина Антоновна кинулась по знакомым – искать пути подхода к каменному судейскому сердцу. И тут, на ее счастье, Юрий присоветовал Константина.

Катуков молча выслушал историю и дал телефон адвоката, Зверевой Тамары Леонидовны. Галина Антоновна понеслась к даме. Та спокойно произнесла:

– Четыре тысячи долларов – и в конце мая получите свое сокровище.

Так и вышло. Двадцатого мая состоялся процесс. Суровая судья недрогнувшим голосом зачитала приговор – год с отбытием в колонии общего режима. Галина Антоновна чуть не упала в обморок, но потом услышала, что Вовочка тут же попадает под амнистию и отпускается прямо в зале суда.

– Господи, – воскликнула Галина Антоновна, успевшая к тому времени полностью опустошить фляжку, – всю оставшуюся жизнь за Костю молиться буду!

– Скажите, – поинтересовалась я, – а вас Костя ни о чем не просил?

Филимонова улыбнулась:

– Просил, и очень часто.

– О чем?

– Я работаю гинекологом в больнице, – разоткровенничалась пьянчужка, – вот и посылал ко мне пациентов. Один раз девочку двенадцати лет, в другой – даму без документов. Впрочем, мои услуги хорошо оплачивались, а что имел Константин за посредничество, меня мало волнует.

– Документы никакие не передавал?

– Мне? Нет! Кстати, вот…

И дама протянула триста долларов. Наверное, у Кости такса такая была за спрятанные вещи.

Недрогнувшей рукой я взяла приятно хрустящие бумажки. В конце концов, моя работа тоже должна быть оплачена.

По дороге домой я разменяла одну купюру и получила ворох сторублевых банкнот. Так здорово было ощущать их в кошельке! Раньше деньги не вызывали у меня особых эмоций, они просто всегда были. Зарплата малоизвестной арфистки не слишком велика, когда-то я получала сто – сто двадцать рублей в месяц, а потом вообще перестала зарабатывать, сев на шею Михаилу. Сегодня же в кармане лежала огромная сумма, полученная исключительно в результате собственной находчивости, и я решила устроить праздник.

Для начала выбрала самую большую коробку мозаики, из полутора тысяч кусочков, потом прихватила чипсы, несколько новых книжек, крабовые палочки и бутылку пепси.

В мясном ряду огромный, слегка полноватый мужик вопил:

– А ну, кому мясо, свининка парная, налетай, дешево отдаю, прям бесплатно…

Я подошла к прилавку и осведомилась:

– Чего так орешь?

– Да бес с ним, – отозвалась тщедушная женщина, сидевшая рядом, – как разговеется, так и визжит, ровно кабан недорезанный. Мы уже привыкли, а покупатель пугается, никто около него поэтому и торговать не хочет! Вы возьмите у меня, правда, дешево отдам, билет на поезд в кармане, по пятьдесят рублей, идет?

Цена – просто даром, даже на оптушке за перемороженную грудинку хотят шестьдесят пять. Но что можно сделать с окороком? В голову пришла гениальная мысль.

– Скажите, как быстро и вкусно приготовить свинину? Вот вы, например, куда ее деваете?

Продавщица не удивилась и ответила:

– Беру лопатку или почечную часть и пеку.

– Как?

– Просто в духовке.

– Куплю самый большой кусок, – пообещала я, – только расскажите подробней, совершенно не умею готовить, а за мясо в первый раз берусь.

Торговка улыбнулась:

– Слушай. Моешь свининку, потом делаешь в ней ножом дырочки и засовываешь туда дольки чеснока, солишь, перчишь…

– Сколько?

– Да щепотку-другую. Потом заворачиваешь все в фольгу, аккуратненько, чтоб дырок не было, лучше в два слоя, – и на противень. Часа через полтора-два пальчики оближешь.

– И все?

– Все.

– Давайте этот, – ткнула я пальцем в изумительно красивый, прямо картинный шматок.

Баба вздохнула:

– Хочешь совет?

– Ну?

– Этот не бери.

– Почему, такой симпатичный?

– Здесь рынок, – пробормотала торгашка, разворачивая мясо и показывая хитро спрятанные жилы, – не обманешь, не продашь! Мясо завсегда вели со всех сторон показать. А самый мягкий вот тот.

И она ткнула железной вилкой в малопривлекательный, на мой взгляд, ломоть. Решив поверить, я приобрела предлагаемое и понеслась по рынку дальше.

В квартиру влетела, полная энтузиазма. В кармане много денег, в сумке – продуктов, а в голове – рецепт свинины.

Спустя два часа собаки прочно сели у духовки, изредка шумно вздыхая. Противень, вынутый из духовки, источал немыслимый аромат. Я развернула фольгу, пар вырвался наружу. Рейчел нетерпеливо гавкнула, а мопсы затрясли жирными хвостами и начали подвывать. Примчавшийся Кирюшка откусил кусочек и застонал:

– М-м-м, вкуснее ничего в жизни не ел!

Впрочем, оказалось, что Сережка и Юлька тоже ранее никогда не пробовали запеченную лопатку. Они даже не заметили, что картошка разварилась в лохмотья, так увлеклись поеданием мяса.

– Ну, Лампадель, – бормотал Сережка, – ну, угодила! Плакать хочется, как вкусно.

Я оставила их подъедать последние крошки и пошла к телефону. Фирсов Петр Мокеевич оказался дома и категорично велел:

– Если хотите вернуть часики, приезжайте прямо сейчас, утром, около семи, улетаю.

– Но уже поздно, раньше девяти я не доберусь…

– Тогда придется потерпеть до возвращения, два месяца.

Стеречь шестьдесят дней антикварный брегет, крышку которого украшают крупные, страшно похожие на настоящие, камни? Ну уж нет!

– Диктуйте адрес.

– Новопеределкино, – донеслось в ответ.

Я так и села! Ничего себе, да мне не добраться до богом забытого района к полуночи.

– Ох и не фига себе! – внезапно завопил Сережка. – Откуда в коробочке столько денег?

– Это на хозяйство! – крикнула я, влезая в сапоги.

Честно говоря, черная замша выглядела не лучшим образом. Тонкую ткань покрывали белесые пятна. Да уж, подобная обувь просто не приспособлена для долгих походов по слякотным московским улицам, но других сапог у меня нет. Может, взять денег и купить новые? Хотя и эти еще пока поносить можно, вполне целые, только с виду страшные, лучше, наверное, приобрести Кирюшке качественные джинсы, старые уже совсем обтрепанные…

Сережка молча смотрел на мои мучения с «молнией», потом спросил строго:

– Лампа, где взяла баксы?

– Заработала.

– Где?

Я со стоном выпрямилась и поинтересовалась:

– Какая разница?

– Большая.

– Мне вернули долг.

– А куда сейчас собираешься?

– По делам, – уклончиво сообщила я, застегивая пальто.

– Надо же, – хмыкнула пришедшая Юля, – получили вторую маменьку, тоже хитрит и что-то скрывает! Надеюсь, Лампа не вляпается в неприятности, как Катя.

– Когда вернешься? – не успокаивался парень.

Я прикинула в уме путь туда-назад и ответила:

– Наверное, около полуночи, но не волнуйтесь, если позже.

– Ладно, – пробормотал Сережка и потянулся за курткой.

– А ты куда? – насторожилась я.

– Знаешь, Лампадель, не могу же я дать погибнуть человеку, столь изумительно готовящему свинину. Так и быть, поработаю у тебя шофером.

– Не надо, – испугалась я, – иду на свидание с мужчиной!

– Хоть с китайским императором, – хмыкнул Сережка, застегивая куртку, – не боись, свечку держать не стану, внизу посижу, в «Форде», милуйся со своим мужиком сколько душе угодно.

– Это деловая встреча…

– Лампадель, ты катастрофически нелогична, – бубнил Сережка. – Сначала уверяешь, будто свиданка, потом, что дела… От такого несоответствия в моей голове роятся гадкие подозрения, а желание не отпускать тебя далеко без поводка только крепнет.

Он вытолкнул меня за дверь. Во дворе «шофер» принялся обхлопывать карманы, потом горестно вздохнул и заорал:

– Юлька, сбрось ключики!

Из форточки вылетела связка и брякнулась около капота.

– А что, Катя часто попадает в неприятности? – спросила я, когда Сережка, притормозив у светофора, принялся раскуривать сигарету.

– Ага, – ответил любящий сын, – прямо из дома выпустить нельзя. Просто чучело, а не мать. У других, поглядишь, родительницы как люди – сто кило весом, сидят дома, щи варят. А наша, – он махнул рукой, – мрак.

– Она ведь хирургом работает? Аппендицит, грыжа, да?

– Нет, щитовидную железу оперирует, ювелирная работа, не всякий мужчина такую выполнит, между прочим, имеет высшую категорию, к ней больные в очередь толпятся, только… – И он захохотал, выпуская клубы.