Изумруды пророка - Жюльетта Бенцони

Некоторое разнообразие в беседу внесло появление лейтенанта Макинтира, который, как и всегда каждый вечер, зашел в бар «Царя Давида» пропустить стаканчик. Еще более прокаленный солнцем, которое окончательно сожгло ему кожу на носу, офицер настолько обрадовался, увидев Морозини и Видаль-Пеликорна, что заговорил на ломаном французском.

— Все в большой порядок! — объявил он. — Я уже прибыть из Эйн-Геди, откуда взять автомобиль и…

— Говорите по-английски, старина, — посоветовал Альдо. — Вам легче будет точно выразить свои мысли. Значит, вы забрали армейскую машину? И как? Никаких затруднений?

— Какие там могли быть затруднения? Несчастный старикашка, который там живет… Халед, по-моему?.. Так вот, этот бедный старик так до сих пор и не понял, почему вы решили уйти из крепости пешком, даже не попрощавшись с ним, тогда как он… он… Как он сказал?.. Он погружен в скорбь…

— В скорбь? А почему, господи боже мой?

— По случаю исчезновения трех его сыновей… Он говорит: «Свет очей моих…» И вот они бросили его посреди ночи — той самой ночи, когда вы сами ушли из Масады, — и забрали с собой и дромадеров, и все деньги — совсем немного! — сколько у него было… Если бы вы только видели этого бедолагу! Просто смотреть больно!

Несчастный старик? Бедолага? Больно смотреть? Ни Альдо, ни Адальбер не могли себе представить Халеда в такой роли. Надо было быть очень наивным, чтобы поверить в его горе… Или араб — великий артист?

— Что ж, мне очень жаль его, но я счастлив, что для вас все кончилось хорошо.

— Счастливы? Что-то не похоже! — заметил лейтенант, который все-таки был не совсем слеп. — У вас огорченный вид. Какие-то неприятности?

— Пока не знаем. Но уже девять, а мадемуазель дю План-Крепен еще не вернулась из города.

— Девять часов вечера — это совсем не позднее время. Может быть, она задержалась у друзей?

— Нет здесь у нее никаких друзей, — раздраженно сказала маркиза. — Она совершенно одинока и проводит свое время в поисках живописных уголков, где можно было бы написать этюд… Бог знает, куда она отправилась сегодня! Во всяком случае, она давно уже должна была прийти!

Из красного Макинтир внезапно стал зеленым.

— Вы полагаете, что и она… Как наша дорогая княгиня… Боже мой! Надо немедленно отправляться на ее поиски! Я думаю, что надо разделить город на участки и каждому искать в своем, мои товарищи вам помогут, — с горячностью произнес лейтенант, как по волшебству, на глазах превращаясь в гневного воителя. — Надо обыскать Старый город, и в первую очередь квартал Меа-Шарим.

— Этого мало, — вздохнул Адальбер. — Надо обыскать весь Иерусалим. Мало ли куда ей заблагорассудилось податься…

Мари-Анжелину искали всю ночь, к розыску подключились двое однополчан Макинтира, но не было ни малейшего следа пропавшей, никто ее не видел, никто о ней не слышал. И только на рассвете, когда перламутровый туман окутал город и умирающий от усталости Альдо вернулся в отель, и он, и только что присоединившийся к нему Адальбер просто-таки застыли перед открывшимся им зрелищем. На площадке лестницы, свернувшись калачиком, лежала Мари-Анжелина, рядом с ней был аккуратно поставлен ее этюдник, поверх него лежал колониальный шлем…

— Ничего себе картинка! — удивился Адальбер. — Слушай, что она здесь делает?

— Ты же видишь: спит!

Альдо хотел было разбудить Мари-Анжелину, сначала тихонько позвал ее, потом стал трясти за плечи… Тщетно! Единственное, чего он добился: План-Крепен перевернулась на другой бок — так, словно почивала у себя в постели, — и что-то невнятно пробормотала. Именно в этот момент в нос друзьям ударил резкий запах.

— Но… Но она же пьяная!

— Отличный диагноз! Можно подумать, она искупалась в виски: просто пьяна в стельку… Остается узнать, где она так нализалась…

— Вопросы будем задавать потом. А сейчас надо отнести ее в спальню, пока сюда не сбежались все постояльцы отеля. Возьми шлем и этюдник, а я понесу Анджелину.

Морозини взвалил спящую старую деву себе на плечо, вошел вместе с ней в лифт, поднялся на третий этаж и в конце концов опустил свою ношу на кровать в номере, дверь которого была не заперта по очень простой причине: на этот раз госпожа де Соммьер решила «коротать время» в номере План-Крепен.

— Тихо, тихо! — предупреждающе шепнул Альдо. — Не шумите, тетя Амелия, ничего особенного не случилось: она попросту мертвецки пьяна…

— А я и не собиралась шуметь. Я вообще никогда не поднимаю шума из-за пустяков. Единственное, что мне хотелось бы знать: в каком кабаке она смогла дойти до такого состояния…

— Здесь не так уж много кабаков, — сказал появившийся в эту минуту на пороге комнаты Адальбер. — Должно быть, это произошло у кого-то дома… Но ведь она терпеть не может виски!

— Меня бы удивило, если бы она полюбила его после этой ночи, — заметил Альдо, рассматривая лицо Мари-Анжелины и нюхая ее одежду. — Ее явно заставили пить: вот у нее синяк на подбородке, а одежда пахнет виски… Спустись-ка на кухню, там уже наверняка включили плиту, и попроси сделать кофе, да покрепче! А пока мы ее разденем и уложим. Мы с тетей Амелией…

— Нет уж, тетя Амелия в одиночку! — запротестовала старая маркиза. — Я охотно приму твою помощь, пока речь идет о верхней одежде, но что касается белья… Это — мое дело. Бедняжка умрет от стыда, если узнает, что ты видел ее голой! С нее станется посыпать голову пеплом и обойти босиком, хорошо если не во власянице, все окрестные соборы…

— Вы очень плохо знаете женщин, тетушка! Все зависит от того, что скрывается под ее одеждой. Ладно-ладно, не надо кричать, я уже отвернулся.

Чуть позже переодетая в трогательный пеньюар нежно-розового цвета, стянутый на запястьях и вокруг шеи розовыми ленточками, Мари-Анжелина мелкими глоточками пила крепчайший кофе. Впрочем, она тут же и отдавала выпитое, и все начиналось сначала. Кроме того, Альдо и Адальбер, поддерживая старую деву с двух сторон, время от времени заставляли ее пройтись туда-сюда по комнате. А она протестовала с тем большей энергией, чем дольше продолжалось исцеление.

Когда наконец она оттолкнула своих лекарей, чтобы самостоятельно усесться в кресло, все вздохнули с облегчением: самое трудное осталось позади. Адальбер спустился вниз, чтобы сообщить помощникам по розыску План-Крепен хорошую новость (разумеется, не уточняя деталей!) и пригласить их поужинать вместе в тот же вечер. Заодно он заказал обитателям третьего этажа довольно плотный завтрак…

Поднявшись, он обнаружил, что Мари-Анжелина с закрытыми глазами по-прежнему сидит в кресле, прямая, словно аршин проглотила, и при этом безудержно рыдает, поливая обильными слезами свой трогательный розовый халатик. Ее отчаяние, похоже, сильно раздражало маркизу, а Морозини изо всех сил старался успокоить безутешную женщину.