Плаха. 1917–2017. Сборник статей о русской идентичности - Александр Щипков

«Освободившись же от греха, вы стали рабами праведности» (Рим. 6:18).

«Но кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нём, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своём действии» (Иак. 1:25).

Вне теоцентрического понимания свободы, обеспечивающего это понятие необходимым метафизическим фундаментом, как свободы во Христе эта ценность «повисает в воздухе» и превращается в собственную противоположность – в чистый произвол, то есть в тотальную зависимость от своей греховной природы и оправдание этой зависимости, чем в конце концов стал современный либерализм.

«Если Бога нет, то всё позволено» – и ничто, кроме грубой физической силы со стороны не может ограничить этот произвол. Так прежде христианская ценность, поднятая на знамёна секулярных революций, оказалась девальвирована до уровня популистского клише и лишилась своего смысла.

Аналогичная инволюция в эпоху Модерна произошла с идеей равенства, возведённой в абсолют идеологией социализма, особенно в таком её радикальном изводе, как коммунизм. Выявлением религиозных и даже реакционных корней социализма занимались очень многие мыслители; достаточно назвать такие имена, как Н. Бердяев, И. Шафаревич, М. Агурский, А. Безансон и др.

В отличие от весьма скудного широкой мыслью и потому скучного либерализма, социализм имеет бурную историю своего развития, начиная с той «утопической» фазы (Мор, Кампанелла, Сен-Симон и др.), когда его религиозность совсем не скрывалась, так что впоследствии многие левые политики любили бравировать такими заявлениями, как «Христос был первым коммунистом» или «первым социалистом», и даже не допускали мысли, что здесь возможно какое-то противоречие.

В действительности идея равенства коренится в христианстве только в том смысле, что все люди онтологически равны – они в равном отношении являются образами Божиими и в равном отношении призваны в Царствие Божие. Кроме того, самым страшным грехом в христианстве, грехом всех грехов полагается гордыня, выражающаяся в желании возвыситься над всеми окружающими, что считается нормальным в язычестве, но недопустимо в Церкви Христовой. Именно об этом говорит сам Христос: «Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так…» (Мф. 20:25).

Опять же, как в случае со свободой, христианская идея равенства может быть адекватно осознана только в теоцентрическом контексте – как равенство во Христе, где нет уже ни «иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского» (Гал. 3:28). И так же как свобода, равенство здесь не является целью, это только условие для обретения праведности и блаженства, а в пределе – спасения и обожения.

Поэтому единственный, не деструктивный извод социализма, который мог бы сохранить христианскую идею равенства, – это «христианский социализм», который до недавнего времени был одной из ведущих европейских идеологий наряду с «христианской демократией». Однако во второй половине XX века многие партии и проекты с соответствующими названиями настолько поддались либеральным тенденциям, что либо отказались от неполиткорректного прилагательного «христианский», либо лишили его какого-либо отличительного смысла (подобно партиям ХДС/ХСС в Германии). В этом отношении в постсоветской России мы наблюдаем обратную крайность, когда коммунистические партии и движения часто стремятся засвидетельствовать свою верность русскому православию, но категорически не хотят пересматривать свой марксизм-ленинизм и менять названия своих организаций.

Наконец, третья ценность французской триады – Братство – составила самую большую проблему в постреволюционную эпоху. Христианское Братство в точном смысле слова – это братство во Христе, то есть кафоличность (соборность) членов Его Церкви, объединённых общей верой и общими Таинствами. Здесь нельзя не заметить, что робеспьеровское Fraternité возникло в ещё более узком контексте «братства» масонских лож, как и почти вся символика Французской революции, а в секулярном значении оно превратилось в «братство людей во всем мире», но никак не братство по крови или почве.

Однако сакрализация национального начала в романтизме завершилась национализацией сакрального в постромантизме, а воспевание низовой, органичной, народной религиозности обернулось концепциями «официальной народности». Зеркальным отражением лозунгов «Свобода, Равенство, Братство» стала консервативная триада «Православие, Самодержавие, Народность», немыслимая в средневековую эпоху.

Консерватизм – идеология, которая призвана была выражать христианские ценности и формировать политическое христианство. Вместо этого сегодняшний консерватизм зачастую представляет собой либо «превращённую форму» обычного национализма, либо бесцветно-политкорректную защиту сложившегося status quo, которую даже идеологией назвать нельзя.

Дехристианизация и русский консерватизм

История политических идеологий Модерна – это история нуклонной секуляризации тех ценностей, на которых они были основаны. Поэтому сегодня можно констатировать, что если возможна какая-то новая христианская метаидеология, способная адекватно ответить на все вызовы современности, то она должна слагаться из идей всех трёх христианских субидеологий – христианского либерализма, христианского социализма и, разумеется, христианского консерватизма, который будет играть в этом процессе ведущую роль.

Одно глобальное обстоятельство способствует этому возникновению – это очевидный конец эпохи Модерна, реабилитация религиозного мировоззрения в Постмодерне и затянувшийся кризис последнего. Мы вступаем в постсекулярную эпоху, которую предрекал Николай Бердяев, называя её «Новым Средневековьем» и, одновременно, в эпоху нового подъёма России, бывшей в XX веке главным оплотом секуляризма в мире, а теперь ставшей последним оплотом консервативных ценностей в Европе.

Главной идейной интригой ближайших лет будет вопрос о том, какая версия русского консерватизма окажется доминирующей и определяющей лицо России в XXI веке. В связи с этим необходимо заметить, что у иных русских консерваторов есть вполне предсказуемый соблазн «списать» свою идеологию с западных образцов, особенно в надежде на понимание американских и западноевропейских правых. Идея такого прямолинейного копирования могла бы быть вполне оправдана, если бы западный консерватизм во всём отвечал основам православного мировоззрения и нужно было бы только перенести его политическую проекцию на отечественную почву. Но, к сожалению, западный консерватизм, в особенности американский, по ряду существенных параметров расходится с православным мировоззрением не меньше, чем западный либерализм и западные левые, а следовательно, расходится с самим Христианством.

Западный консерватизм, возникнув как идеология реакции на вызов Модерна, в итоге стал одной из идеологий самого Модерна, существующей только в контексте взаимодействия с этими идеологиями. В отличие от западного консерватизма, русский консерватизм преимущественно стремится быть политическим выражением православного мировоззрения, и хотя он испытал серьёзное влияние различных исторических контекстов (романтического, петербургского, советского, либерального и т. д.), он всё равно пытается сохранить основную путеводную нить во всех тупиках и закоулках – православное вероучение. Этому способствовал Московский Патриархат, утвердивший на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года беспрецедентный документ – «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», где общецерковная позиция по всем основным социальным вопросам изложена достаточно объёмно.

Если сравнивать западный, особенно американский консерватизм, и русский консерватизм, то можно обнаружить следующие принципиальные отличия.

1. Экология. Отношение к природе в западном консерватизме сведено к чисто утилитарному восприятию мироздания как средства для насыщения и развлечения человека, поэтому излюбленным хобби западных правых является охота, в то время как с православной точки зрения человек может покуситься на жизнь любого животного только в целях безопасности и выживания, помня о том, что «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим. 8:23) по вине человеческого грехопадения. Русский консерватизм экологичен, потому что воспринимает природу как творение Божие и дар Божий человеку.

2. Война. В западном консерватизме очень заметны апология агрессии и насилия и оправдание откровенного милитаризма, без которого консервативный стиль Запада просто непредставим. Эта тенденция обнаружила себя во время Крестовых походов и создания военно-монашеских орденов, неизвестных восточному православию. В отличие от Запада и исламского мира, Византия не знала культа воинов и воспринимала любую войну как вынужденную меру, которую нужно по возможности избегать. Русский консерватизм очень слабо поддаётся милитаристской романтике и любую победу празднует как освобождение от врага, а не подавление его.