Желать невозможного - Екатерина Островская

Тут снова очнулась Дина Александровна:

– А я прослушала: дом в Барвихе он кому отписал?

Илья поднялся из кресла и подал руку матери:

– Дом в Барвихе тоже Ленке, а мы с тобой с сегодняшнего дня будем жить на улице.

– На какой улице? – переспросила Дина Александровна.

Похоже было, что и у нее снесло крышу.

Они вышли из кабинета, навстречу им шагнул Менжинский, который, заглянув в лицо босса, догадался – что-то не так.

– И все равно я ничего не поняла, – недоуменно посмотрела на Илью мать. – Что случилось?

Но поскольку сын молчал, она обратилась к Менжинскому:

– Ленечка, может, вы мне объясните: почему Боря все оставил посторонним людям?

Всю дорогу, возвращаясь в Барвиху, ехали молча. Дина Александровна задремала, Илья хотел проснуться, чтобы избавиться от кошмара, а Менжинский не решался заговорить первым. Незадолго перед тем, как въехать в резиденцию, Дина Александровна открыла глаза и объявила всем, о чем, видимо, размышляла только что:

– Я поняла, почему он так сделал. Потому что Борис знал, что я тебя люблю больше. Вот он и отомстил. А я тебя люблю больше потому, что ты – мой младшенький. И от любимого мужчины.

Отцы у Бориса и Ильи были разные. Евсей Давыдович Флярковский – родной отец Ильи – усыновил Бориса, дав ему свою фамилию и отчество. А отец Бориса был арестован по подозрению в спекуляции черной икрой в особо крупных размерах, но до суда не дожил – ночью поскользнулся на полу в камере следственного изолятора и ударился виском о шконку. Следствие закрыли, и суда не было: своих подельников отец Бориса не сдал.

Когда вошли в дом, Илья бросил Менжинскому:

– Жди меня в кабинете!

Какое-то время он провел с матерью, уложил ее в постель и накапал в рюмочку двадцать капель валерьянки.

Дина Александровна выпила лекарство залпом и поморщилась.

– Какая Ленка на самом деле оказалась! А ведь тихоней притворялась!

Понятно было, что Елена здесь ни при чем, и все равно Илья почувствовал резь в груди, словно кто-то невидимый и жестокий подкрался внезапно и полоснул по сердцу острым кривым кинжалом.

– Ну, ты понял, – произнес Илья Евсеевич, стремительно войдя в бывший кабинет брата, а теперь непонятно чей, – понял, да? Ничего Борис нам не оставил. Ни копеечки – ни матери, ни мне!

– Кто же наследник? – спросил Менжинский.

– Бывшая жена Елена… То есть нет: официальный наследник – сын Бориса от брака с Еленой, Олег: ему сейчас лет пять или шесть.

– Поскольку мальчик несовершеннолетний, то управлять всем будет бывшая жена, – подсказал Менжинский.

– Как ты это себе представляешь? – взорвался Илья Евсеевич. – Чтобы девчонка со вшивым педагогическим образованием руководила концерном, чьи активы превышают два миллиарда баксов?!

Он сказал «девчонка» и вспомнил, что Лена почти ровесница ему – младше на несколько лет. Потом вспомнились триста миллионов на счетах Бориса, и стало совсем тошно.

– Если бывшая жена – не дура, а зная немного Бориса Евсеевича, смею предположить, что дуре он не оставил бы все свое состояние, то, следовательно, она понимает, что ей не справиться со всей этой махиной…

– К тому же это чужое, а не ее, – подхватил Илья Евсеевич, понимая, к чему клонит начальник его безопасности, – вероятно, мне следует предложить ей отступного. Такую сумму, чтобы она задохнулась от счастья. Сказать, что у концерна сейчас сложные времена, долги, необходимость перевооружения производства, забастовки работников, проблемы с налогами, наезды бандитов, происки конкурентов и прочая муть. И за все отвечать будет номинальный владелец. Если хочет взвалить на себя гору неразрешимых проблем, то пожалуйста. А так она получает пару миллионов долларов…

Илья посмотрел на Менжинского, который прищурился недоверчиво.

– Хорошо, предложим пять миллионов. Будет ломаться, дадим десять, но ни копейки больше.

Таких денег у Ильи не было, и Менжинский об этом знал.

– В счет наследства отдадим квартиру в Питере и дом в Комарове, – продолжил Илья Евсеевич, – а пять миллионов я как-нибудь наскребу. Хотя будем начинать с малого. Она согласится и на пару.

Флярковский замолчал, выдохнул воздух – стало немного легче.

– Вот что, Леня…

Илья Евсеевич посмотрел на Менжинского.

– Сколько времени тебе потребуется на то, чтобы разыскать Елену?

– Через час буду знать, где она зарегистрирована. А реальное пребывание – к вечеру.

– Займись. Она, насколько я знаю от Бориса, перебралась в Петербург в свое время. Может, и сейчас там живет. Поищи и не тяни – встречайся и сделай так, чтобы она согласилась. Только много не сули.

22

Они возвращались с прогулки. Олег вел Алика за руку. Настя с дочкой шли рядом. Подойдя к подъезду, увидели стоящий у крыльца черный автомобиль с тонированными стеклами. Когда проходили мимо машины, Иванову показалось, что за ними внимательно наблюдают.

С Настей Олег встречался теперь ежедневно. Она работала на дому и брала Олежку к себе на целый день; из больницы Иванов заезжал к ней, они выходили на прогулку, после которой возвращались в Ленину квартиру и ужинали. Вернее, ужинал один Олег, а дети пили молоко или чай. Вот и сейчас Настя разогревала еду, а Иванов наблюдал и слушал, о чем переговариваются дети в комнате. До кухни доносился лишь голосок маленькой Леры, а что отвечал Алик, слышно не было, хотя смысл разговора был понятен.

– Я бы тоже собаку завела, – говорила Лера, – да мама не хочет, она их очень боится. А чего их бояться – собаки ведь только преступников кусают.

После небольшой паузы девочка сказала:

– А твой папа собак не боится. Эх, мне б такого папу!

Олег услышал, и ему стало приятно. Выходит, дети и о нем говорят. Хотя обычно, оставаясь наедине с ним, Олежек почти все время молчал и на все вопросы отвечал только кивком или тихими «да» или «нет».

Но с собакой и в самом деле надо что-то решать.

В этот момент в дверь позвонили.

Олег открыл и увидел перед собой крепкого мужчину лет пятидесяти в хорошем темном костюме. Виски у мужчины были седыми, а взгляд цепким.

– Я бы хотел поговорить с Еленой Вячеславовной, – сказал незнакомец.

Олег растерялся и ответил первое, что соскочило с языка:

– А ее нет.

Незнакомец не поверил и посмотрел за спину Иванова, в глубь квартиры, откуда доносились детские голоса и запахи ужина.

– Позвольте, я пройду.

Мужчина шагнул вперед, но на его пути встал Иванов.

– Нет, – твердо произнес Олег.

– Вы боитесь? – усмехнулся мужчина.

Усмехнулся нехорошо, будто заранее знал, что в квартире все равно окажется.

– Нет, – ответил Олег, – но в квартиру вас не пущу. Во-первых, я вас не знаю, а во-вторых, Елены нет – она умерла.

– Но я же вас только что видел с ней… – начал было человек, но осекся. – А мальчик? Олег жив? – встревоженно спросил он.

– Господь с вами!

Незнакомец достал из кармана визитку и протянул Олегу, который принял ее, но разглядывать не стал.

– Олег дома? – спросил мужчина.

Иванов кивнул, и вдруг ему показалось, что перед ним бывший Ленин муж.

– А вы кто ему? – спросил тот.

– Я – опекун, – ответил Иванов и добавил: – И отец.

– Давно Елена Вячеславовна умерла?

– Скоро месяц будет.

– Мои соболезнования, – произнес человек.

Не прощаясь, он повернулся и начал спускаться вниз по лестнице, хотя кабина лифта, на которой он поднялся, стояла на этаже.

Олег вернулся на кухню, и Настя спросила:

– Кто приходил?

Ему захотелось ответить: «Неприятности», но ответил просто, что ошиблись. Посмотрел на визитку, которую держал в руке:

«Санкт-Петербургский филиал концерна «Фармаком»

Менжинский

Леонид Иванович

Начальник отдела безопасности».

Название концерна было ему известно, да и фамилия показалась знакомой. Но думать об этом не стал, спрятал визитку в карман, а вскоре приступил к ужину. Потом уложили спать Олежку, после чего Настя с дочкой отправились домой, а Иванов пошел их провожать. Довел их до дверей квартиры, где Настя, прощаясь, чмокнула его в щеку.

Он возвращался к ребенку через детскую площадку, присел на скамеечку, достал сигарету, чтобы не дымить в доме, и затянулся. Настя во всем помогала ему. Если бы не она, Иванов просто не знал бы, что делать. Отдать ребенка в детский сад, а потом мчаться за ним после работы, готовить еду, играть – на все это его бы точно не хватило. И потом, вряд ли в детском саду Олежек чувствовал бы себя уютно. Иванов думал о Насте, прекрасно понимая, что кроме чувства благодарности у него к ней есть еще кое-что, в чем пока не хотелось признаваться. Он хотел подняться и идти домой. И тут к скамейке подошел человек одних лет с Ивановым, держащий в руках две бутылки пива.

Человек поздоровался запросто, так, как будто они были давно знакомы:

– Привет, сосед!