Рыбак из Внутриморья - Урсула Ле Гуин

— Я пойду немного перекушу, — сказал он посланнице. — Эй, Реве! У тебя уже готово что-нибудь на завтрак?

Когда оба раба покинули комнату, Тейео повернулся к посланнице и протянул ей клочок бумаги, найденный на столе.

— Я получил это послание прошлым вечером, мэм, — сказал он. — И теперь мне приходится просить вас об одном одолжении. Не ходите на завтрашний праздник.

Осмотрев записку, она прочитала текст и зевнула:

— Кто вам ее передал?

— Я не знаю, мэм.

— А что значит: «Избран для убийства»? Неужели они не могли выразиться поточнее?

Помолчав около минуты, Тейео сдержанно ответил:

— У меня есть причины… причем очень серьезные… настаивать на том, чтобы…

— …я не посещала праздник. Верно? Вы это мне уже говорили.

Солли подошла к скамье у окна и села. Простыня распахнулась, приоткрыв ноги: голые коричневые ступни с пухленькими розовыми пятками и красивые стройные бедра. Тейео смущенно отвел взгляд. Повертев в руках клочок бумаги, она усмехнулась и язвительно сказала:

— Если вы считаете, что праздничная церемония настолько опасна, возьмите с собой еще одного охранника. Или двух. Но я должна быть там. Как вам известно, меня пригласил сам король. Мне предстоит зажечь на площади большой костер примирения. Похоже, это все, что они позволили сделать женщине на публике… Одним словом, я не могу отказать королю в его просьбе.

Она протянула Тейео смятый клочок бумаги, и веоту пришлось приблизиться к ней. Солли с наглой улыбкой смотрела ему в глаза. Она всегда улыбалась, когда отвергала его советы или отвечала отказом на просьбы.

— И кто же, по вашему мнению, хочет меня убить? Патриоты?

— Или староверы, мэм. Завтрашний день считается одним из их святых праздников.

— А ваши туалиты, значит, отняли его у них? Но при чем здесь союз Экумены?

— Я думаю, что, возможно, правительство Гатаи заинтересовано в подобной провокации. В качестве ответной меры они могли бы раз и навсегда разделаться с оппозицией и подпольем.

Солли беспечно рассмеялась и вдруг поняла смысл того, что ей сказали. Нахмурив брови, она желчно спросила:

— Вы считаете, что Совет использует меня как детонатор бомбы, которая уничтожит мятежников? Какие у вас доказательства, рега?

— Почти никаких, мэм, — ответил он после минутной паузы. — Разве что исчезновение Сана Убаттата…

— Сан заболел. Так сказал мне новый переводчик, которого прислали на замену. Старик почти бесполезен, но вряд ли представляет собой какую-то угрозу. Так, значит, это все ваши доказательства?

Тейео промолчал, и она раздраженно закончила:

— Сколько же вас просить: не вмешивайтесь в мои дела без должных оснований! Ваша паранойя, вызванная войной, не должна распространяться на людей, с которыми я контактирую. Контролируйте себя, пожалуйста! Завтра вы можете взять с собой одного-двух охранников, и этого вполне достаточно.

— Да, мэм, — ответил Тейео и ушел. В голове у него звенело от гнева. Сбежав с крыльца, он вдруг вспомнил, что новый переводчик называл ему другую причину, по которой заменили Убаттата. Старик говорил, что Сана отозвали для выполнения каких-то религиозных обязанностей. Однако веот не стал возвращаться. Он знал, что это бесполезно.

Подойдя к охраннику, стоявшему у ворот, Тейео попросил его задержаться еще на час, а затем торопливо зашагал по улице, словно пытался уйти от гладких коричневых бедер Солли, ее розовых пяток и наглого развратного голоса, которым она отдавала ему приказы. Морозное солнечное утро обещало покой и умиротворение. Над улицами развевались праздничные флаги, а выше, почти касаясь неба, сияли горные вершины. Шум рынка, суета и толпы людей могли сбить с толку кого угодно. Но Тейео шел вперед, и его черная тень, знавшая все о тщетности жизни, скользила по камням, как клинок из тьмы.

— Рега выглядел очень встревоженным, — сказал Батикам своим теплым шелковистым голосом.

Солли засмеялась, пронзила плод ножом и, разрезав его, положила дольку фрукта в рот макила.

— Реве! Неси нам завтрак! — крикнула она, усаживаясь напротив Батикама. — О, как я проголодалась! Наш солдафон впал в один из своих фаллократических припадков. Он еще ни разу меня не спас. А ведь это его единственная функция. Бедняга выдумывает истории о террористах и пытается напугать ими других. Как бы мне хотелось выскрести его из своих волос. Хорошо, что хоть Сан больше не вертится рядом. Он цеплялся за меня как клещ, подсунутый Советом. Теперь бы избавиться от рега, и здравствуй, полная свобода!

— Рега Тейео — человек долга и чести, — сказал макил, и в его тоне не было иронии.

— Разве рабовладелец может быть человеком чести?

Батикам посмотрел на Солли с укором, и его ресницы затрепетали. Она не понимала взглядов уэрелиан. Их красивые глаза казались ей загадкой.

— Мужчины во дворце просто помешаны на разговорах о чистоте своей драгоценной крови, — сказала она. — И, конечно же, чести «их» женщин.

— Честь — это великая привилегия, — ответил Батикам. — Мне ее очень не хватает. Я даже завидую реге Тейео.

— Нет, черт возьми! Их честь — это ложное чувство собственного достоинства. Она похожа на мочу, которой собаки метят свою территорию. Если тебе и есть чему завидовать, Батикам, то только свободе.

— Из всех людей, которых я знаю, ты единственная никому не принадлежишь и не являешься собственницей. Вот настоящая свобода. Но мне интересно, понимаешь ли ты это?

— Конечно, понимаю, — ответила она. Макил улыбнулся и стал доедать свой завтрак. Солли уловила в его голосе какие-то новые нотки. Смутная тревога породила догадку, и она тихо спросила:

— Ты скоро оставишь меня?

— О-о! Посланница звезд читает мои мысли. Да, госпожа. Через десять дней наша труппа отправляется в турне по Сорока государствам.

— Ах, Батикам, мне будет не хватать тебя! Ты стал для меня здесь единственной опорой… единственным человеком, с которым я могла поговорить или насладиться сексом…

— А разве это было?

— Было, не часто, — со смехом ответила она. Ее голос немного дрожал. Макил протянул к ней руки. Солли подошла и села к нему на колени. Наброшенный халат упал с ее плеч.

— О, прекрасные груди посланницы, — прошептал он, касаясь их губами и лаская рукой. — Маленький мягкий живот, который так хочется целовать…

Реве вошла с подносом, поставила его на стол и тихо удалилась.

— А вот и твой завтрак, госпожа, — сказал Батикам, и Солли, вскочив с его колен, вернулась в свое кресло.

— Ты свободна и поэтому можешь быть честной, — произнес Батикам, очищая плод пини. — Не сердись на тех из нас, кто лишен всех прав на подобную роскошь.