Сережка — авдеевский ветеран - Гарий Немченко

И тут Егорка с благодарностью об отце подумал: хорошо, что папка Конону не очень-то верит, что наговоры на Егорку не очень слушает. Он-то, папка, вообще Конона за хвастовство недолюбливает, это точно…

Егорка припомнил, как прошлой зимой Пётр Васильич купил лицензию на лося и вместе с Кононом да ещё с одним охотником из посёлка приехали они в Узунцы на неделю — почти на все зимние каникулы…

И вот однажды вечером вернулись уже из тайги и отец с Петром Васильичем, и третий охотник, а Конона всё нету и нету…

А потом вдруг вбегает он в избу, глаза у него горят, весь трясётся:

— Айда, — кричит, — за мной: ухайдакал!..

Пётр Васильич и тот, третий, засуетились, а отец спокойно так говорит:

— Ты хоть бы ухо принёс, что ли… Чтоб веселее шлось.

А Конон бьёт себя в грудь, петухом кричит:

— Мне не веришь?

Отец плечами пожал, говорит:

— Ну, пошли…

И Егорка тоже на лыжи встал, побежал следом.

По изволоку поднялись они на некрутой разлом — тут, недалечко, — и там Конон прибавил ходу. Подбежал потом к глубоченным лосиным следам, кричит:

— Видишь, какой был бычина?..

Отец говорит:

— Почему — был?.. — а сам вроде смеётся.

Конон хмыкнул: ну, погоди, мол…

Пошли по следам дальше, он всё первым бежит, потом оборачивается, кричит, довольный:

— Ну, теперь понятно, почему — был… Смотри!

И Егорка тоже увидал на белом снегу и большое кровавое пятно, и красные брызги поменьше, и дальше по следам капли…

Пётр Васильич удивился:

— Смотри-ка: попал!

Конон снова ударил себя в грудь:

— А вы думали?..

— А почему ты за ним дальше не пошёл? — спросил отец. — Дальше-то твоего следа не видно…

Конон вроде бы даже возмутился:

— А что я его — дотащу один?.. Я за подмогой сразу…

Отец усмехнулся и спрашивает:

— Так ты откуда стрелял?

— Во-он от сухой берёзки. — Конон показывает. — А бык стоял тут, около калины…

— Да-а, — смеётся отец. — Тут-то и промахнуться негде… Мог бы, конечно, и попасть.

Обиделся Конон:

— Что ты хочешь сказать, Андреич?..

Отец говорит:

— А то хочу сказать, что не дал ты зверю хорошенько поужинать… Он вот стоял себе у куста, калинку мороженую пожёвывал. Набрал полон рот, а тут Виктор Михалыч Конон — ба-бах!.. Зверь думает: связываться — у него ружьё. Ещё случайно застрелит… Убегу-ка, думает, от греха. Калинку-то выплюнул — и тягу!

— Да ты что, Андреич?

Снял отец варежку, сгрёб со снега в ладошку красные сгустки, потом протягивает: пожалуйста!

Егорка тоже к ладони подался, а на ней — жёваная калина: и красная мякоть, и шелушки, и семечки…

Было-то потом смеху!

Вечером, когда медовушки выпил да обижаться на шутки уже перестал, Конон сказал:

— Конечно, поторопился я — не прицелился… Да тут меня знаешь как затрясло, когда увидал: лось же!..

А отец наклонился к нему, тихонечко спрашивает:

— А если медведь?

«А если и правда медведь?» — думает теперь, засыпая, Егорка…

И ему уже другое видится: как бредёт по тайге отпущенный на вольную волю Миха… Как на маленькой поляночке носом к носу сталкивается он с Кононом, а тот вроде бы берёт его за загривок и спокойно так говорит: «Что, боишься меня, тайга?.. Ты Виктора Михалыча Конона бойся!..»

Рано утром в интернат приехали шефы — трое молодых монтажников, одетых в зелёные брезентовые куртки с эмблемой на рукаве. На эмблеме в жёлтом кругу чёрным была нарисована маленькая домна, а над нею — стрела крана с большим, похожим на вопросительный знак крюком…

Сначала один из монтажников спиной подходил к клетке, обеими руками поманивая за собой машину, которая медленно шла в узком проходе между железобетонными плитами и уже привезённой с берега на зиму длинной металлической лодкой. Потом машина развернулась, подалась к клетке задним бортом и стала. И двое других монтажников открыли борт и сбросили на землю большую бухту толстого стального троса, пару кусков троса потоньше и несколько мотков бечевы, а потом вниз полетели широкий монтажный пояс, какие-то металлические пруты и крючья, а под конец — перетянутая шпагатом стопка новых брезентовых рукавиц…

— А чего это вы, дядя, будете делать? — спросил у одного монтажника Венька Степаков.

И тот как будто бы удивился:

— Как — чего?.. Будем вашего Потапа переводить в новый дом…

— А как вы его будете переводить?..

— А вот увидишь…

— Не, дядь, правда, а как?

Но тут прозвенел звонок, а из-за угла школы показался Пётр Васильич, и ребята нехотя пошли в класс…

На перемене, конечно, все снова бросились к Михе и увидели, что монтажники сидят на мотках бечёвки и покуривают, а между клеткой и новым зверинцем по земле туго натянут стальной трос.

Около троса, сунув руки в карманы, уже стоял Венька Степаков, и, когда ребята подбежали, он будто бы равнодушно сказал:

— А я знаю, как его поведут…

Веньку окружили.

— Расскажи, Вень!..

— А ты чего, всё время тут был?

— Он с пол-урока…

— Ага, он бритвочкой нарочно дренчал, его Лиля Иванна и выгнала…

— Ну, расскажи — как?

Венька помолчал, повоображал ещё немножко, потом сплюнул на трос и снова равнодушно — чего ж, мол, тут особенного? — сказал:

— Да как?.. Вот так и поведут. Пояс на него монтажный наденут — вот как…

— На медведя?

— Да брось ты, Венька!

А Венька спокойно продолжал:

— От пояса тросик пойдёт, а на конце — кольцо, а кольцо это наденут на этот вот большой трос…

— Как Бобик на цепи будет?

— Это чтобы он не убежал, если чего, — объяснил Венька. — А ещё к поясу верёвку привяжут — вот там на поясе тоже кольца специально для них приделали… И за верёвку потащат…

— Да как же на медведя-то пояс, Степак?

— Да уж наденем, будь спокоен, — пообещал Венька.

Видно, бренчать лезвием он собирался и на следующем уроке…

В пятом классе «В» была история, и Виталий Сергеевич сказал, что спрашивать он не будет, будет только рассказывать, но слушали его невнимательно, многие посматривали в окно, из которого был виден новый зверинец — не ведут ли уже Мишана?..

Егорка Полунин от окна сидел далеко, а потому посматривал на своих друзей Олега и Володьку… у них по лицам всегда видно, — если в интернате во дворе что-нибудь такое интересное происходит… Но у Олега лицо было совсем скучное, а у Володьки даже расстроенное, и Егорка подумал, что Володька оттого и расстраивается, оттого и злится, что ему нечего пока сказать всем тем, кто, как и Егорка, смотрит на него, новостей ожидает…

А новостей не было — видно, на медведя никак не могли надеть монтажный пояс.

Да и как его, в самом деле, наденешь?..

Егорка даже позавидовал сейчас Степакову Веньке: того небось давно уже выгнали, стоит он себе около монтажников и смотрит, что они делают…

Может быть, бритвочкой побренчать?.. Или попроситься выйти?

Но тут Егорка вспомнил, как мама, наклонившись над ним, говорила: «На той неделе решил собраться отец да съездить…» Отец, правда, пока не приезжал, всё с пчёлами перед зимой, видно, никак не может управиться, но управится — всё равно приедет…

Но дело даже не в этом, просто Егорка вообще-то и представить себе не мог, как это он сидел бы вот так за партой и с глупой ухмылкой на лице бренчал бы бритвочкой: что ж у него — не все дома?..

И снова на перемене ребятишки окружили клетку…

Теперь все увидели, что один монтажник стоит над дырой на крыше и на двух тонких верёвочках держит высоко над полом раскрытый широкий пояс. Выберет этот монтажник момент, когда Миха перестанет ходить из угла в угол, и опускает пояс ему на спину, а двое других, которые за металлической сеткой с разных сторон стоят напротив самой клетки, — эти двое длинными крючками тут же пытаются этот пояс на Михе застегнуть.

Да что ж Миха — ждать будет?.. Приподнимется он тут же, и пояс с него соскользнёт, а медведь опять начнёт шагать по клетке, переваливаться то на одну, то на другую сторону…

Пётр Васильич снова бросит Михе бумажный шарик побольше, тот приостановится, начнёт его громко обнюхивать да катать когтистой своей лапой, пытаясь развернуть, — а тут монтажник, что наверху, снова тихонечко опускает свой пояс. Ложится он Мишке на спину, и двое других тут же просовывают в клетку свои крючки.

Около клетки, упираясь ладонями в колени, горбится Конон, приседает, шею вытягивает, командует:

— Так-так!.. Пряжку чуть-чуть левей, так… Теперь тот конец… эх!

Один монтажник обернулся и говорит Конону:

— Между прочим, друг, нас на зрение каждый год проверяют…