Служба Смерти - Натали Лавру

Единственного жеста непослушания мне хватило, чтобы потерять над собой контроль. Я кошкой бросилась на Дилана, царапала и пинала его ногами, пока не устала.

«Ты убил моего ребёнка! Ты отнял у меня возможность растить детей! Мне не нужна такая жизнь! Мне не нужен ты! Сдохни! Сдохни! Я хочу, чтоб ты сдох!» — безмолвно вопила я.

На смену гневу пришла истерика. Я пыталась представить, как это — жить без детей, и от этого мне захотелось скорее умереть.

Кашель и стоны Дилана всё ещё раздражали меня, и перенесённые побои ничуть не искупили его вины передо мной и детьми. Ещё одна вещь не давала мне успокоиться: я не только слышала мысли Дилана, но и знала, что у него болит, включая духовные муки. Нет, его боли я не чувствовала физически, и всё же воспринимала её на каком-то другом уровне.

Я копила в себе злость до утра. В голове безумным калейдоскопом мелькали отрывки из жизни Дилана, но трудно и почти невозможно было уцепиться за какую-то конкретную из них.

Снова и снова я задавалась вопросом: можно ли было избежать размолвки? Если можно, то как? Мне следовало превратить себя в овощ и жить только ради детей? Или обманывать себя и делать вид, что я безумно счастлива? Даже сейчас, когда моя человеческая жизнь закончилась, я не знала, как нужно было правильно поступить.

Последние два года Дилан меня не любил, но следил за мной и был убеждён в моей неверности. Мы давно перестали доверять друг другу, а тут попались в ловушку каким-то сатанистам и теперь вынуждены знать друг о друге всё.

Меня мучил бесполезный, но довольно надоедливый вопрос: если бы я открыла Дилану своё противозаконное «хобби», можно ли было бы избежать всего этого? Есть хоть один вариант реальности, где у нас была бы нормальная крепкая семья?

На стене бодро тикали часы, так что, несмотря на отсутствие окон, я знала, который час. И чем дольше тянулось время, тем неспокойней становилось мне: «Нужно заставить Дилана сделать это, пока никто не отобрал у меня пистолет…»

«Дилан! Встань!»

Он поднял голову и вздрогнул. Взгляд его был драматически отрешённым, что тоже невероятно бесило.

«Живее!»

«Я ничего не ел уже неделю, я не могу быстрее…» — был ответ.

«Ты всё равно сдохнешь, зачем тебе еда? — я протянула ему пистолет. — В голову. Вот сюда, — я прислонила дуло к своему лбу. — Ну! Жми на курок!»

«Я не…»

«Видеть тебя для меня хуже смерти. Избавь меня от себя. Выстрели уже, наконец!»

Он зажмурился и нажал на курок. Я не успела почувствовать боль. Грохнуло так, что гул ещё долго отражался от голых бетонных стен.

Дилан всхлипывал, держа моё тело у себя на коленях, а затем, пока никто не появился на пороге, пустил вторую и последнюю пулю себе в висок.

Смерть была похожа на пустоту, из которой нас снова вытащили, словно это был всего лишь обморок. Пистолет с двумя боевыми патронами лежал в тумбочке не просто так. Они знали, что мы не умрём…

С нами игрались. Более того, этот «аттракцион» у чистильщиков назывался «тренировка смертью». Первые разы ты восстанавливаешься несколько часов, потом, с опытом, полная регенерация происходит за несколько минут, в зависимости от степени повреждений.

Я очнулась первая, на койке, прочно пристёгнутая к поручням. Ощущения были такими, словно я перебрала с алкоголем и меня вот-вот вырвет.

На соседней койке лежал точно так же пристёгнутый Дилан, след от выстрела на его виске ещё не успел затянуться.

В палату вошли трое, Альгиса среди них не было. Один подошёл ко мне, бесцеремонно, как мяч, повертел мою голову, а затем приложил её о железное полотно койки. Я удержала сознание, но в глазах замелькали белые точки.

— Эта ожила, что с мужиком? — спросил первый.

— Пока труп, — ответили ему.

— По**й, тащите. Когда очнётся, будет ему сюрприз.

Я поняла, что задавать вопросы бессмысленно. Повлиять на ситуацию не удастся. Нас поволокли по коридору, затем спустили в подвал и посадили в разные камеры, разделённые толстой, как в тюрьме, решёткой. Пол был сырой и холодный, но у меня хотя бы были свободны руки и ноги.

Дилану снова не повезло: ему свели локти за спиной и пристегнули к решётке так, чтобы я видела его лицо, но без возможности дотянуться. Его колени стояли на полу, а туловище и голова безвольно повисли.

Прошло не так много времени, когда послышались слабые стоны. Дилан был похож на покойника, и мне бы хотелось, чтобы это было так. Но минуты тянулись, и стенания становились всё громче и чаще. Дилан ещё не понял, что жив, он находился на грани бессознательного состояния, а я отчётливо слышала каждое из его ощущений: тянущая боль в плечах, свинцовая голова, затёкшие ноги…

Когда он пришёл в себя, я подумала, что стоны были не такими уж раздражающими. Он начал без конца повторять моё имя, и слово «заткнись» на него не действовало. Когда в его горле совсем пересохло, он стал хрипеть, и никто ещё не произносил моего имени настолько безобразно…

Я ждала чьего-нибудь появления, как манны небесной. Как только к нам спустились двое чистильщиков, я потребовала, чтобы Дилана заткнули. Мне стоило бы догадаться, что если меня и послушают, то сделают это на свой лад.

Дилану перевязали тряпкой рот, затем отцепили его от решётки и прибили ему руки толстыми гвоздями к деревянной балке на стене так, чтобы ноги не доставали до пола.