Закрытый перелом - Виталий Владимиров

Люся не видела этого слова и не понимала его значения, а по звукам, казавшимся столь ощутимыми в тишине комнаты, ясно представляла себе, что делает Михаил.

Он постоял за ее спиной, потом тихо подошел к платяному шкафу, скрипнула дверца, переоделся в спортивный костюм, глухо грохнув вешалкой по задней стенке шкафа, и снова остановился сзади нее.

Пауза не могла быть бесконечной, раздражение мутной ленивой волной вскипело в Люсе и она откинулась на спинку стула. И тут Михаил положил ей на руки, как ребенка, букет хризантем.

Они пахли мокрым холодком и легкой земляной затхлостью.

Люся прижала цветы к груди и обернулась. Раздражение на мгновение стихло, словно удивленно затаилось. Михаил сел рядом на кровать.

— Ты голодный? — спросила Люся, разглядывая цветы. — И где ты их достаешь?

— Спасибо, я сыт, — последовательно ответил на ее вопросы Михаил. — Я поел на заводе, вполне сносно. А цветы… Бабка какая-то к проходной приходит, приносит то астры, то хризантемы.

— Может быть, я тебя все-таки покормлю? — спросила Люся безо всякого желания, и цветы ей почему-то показались уже не подарком, они потеряли ореол своей таинственности, от них даже пахло не мокрым холодком, а затхлостью старческих рук.

— Спасибо, я же сказал, что не хочу есть, — чуть удивился Михаил, он не любил повторять дважды одно и то же.

— А как у тебя на работе? — Люся положила цветы на край стола.

— Рассказывай…

— Дела?.. — пожал плечами Михаил. Хотя на первых порах по приезде в Ленинград Люся заставляла Михаила описывать свой рабочий день, он выдавал ей только точную, но сухую информацию без личной эмоциональной оценки, и поэтому Люся давно перестала интересоваться его служебными делами.

В данном случае вопрос насторожил Михаила, но поскольку речь зашла о работе, он счел возможным использовать момент и осторожно добавил:

— Наверное, придется ехать в Чимкент…

— Опять? — в упор посмотрела на него Люся. — Ты же только что оттуда…

— Десять дней как, — уточнил Михаил. — Звонили. Автоматика барахлит. Ты знаешь, тут есть какая-то необъяснимая закономерность — пока сам сидишь рядом, то все в порядке. Стоит уехать, как все кувырком. Правда, когда я там сижу, то проверяю каждый шаг эксплуатационников. Уверен, что и сейчас можно легко найти причину неполадок. Но искать ее надо мне — за меня этого никто не сделает. Думаю, за неделю управлюсь. Плюс дорога.

— У тебя каждый раз на неделю, а выходит на две, если не больше, но уж во всяком случае не меньше.

— Это же работа, — миролюбиво сказал Михаил. Подобные разговоры с Люсей случались и раньше. — Ты пойми, мы задумали на заводе и делаем по идее очень красивую вещь, а Чимкент согласился ее испытать, может быть, даже внедрить, если получится, я тебе уже объяснял это. Что же теперь бросать все на полпути? Нелогично. Я понимаю, что скучновато тебе одной… Можешь сходить в Русский музей в воскресенье, пока меня не будет. Там выставка икон из запасников открывается. У нас экскурсия будет от завода, записать тебя?

— Холодно мне, Миша, — Люсей овладела тупая апатия и усталость. — И тошнит…

— Ты, наверное, съела что-нибудь несвежее, — насторожился Михаил. — Давай вызовем врача.

— Да я их сроду не любила и знать не хочу, — нехотя покачала головой Люся. Ей уже стало тошно не столько физически, сколько от бессмысленного, как ей казалось, разговора. В то же время остановиться она не могла.

Накопилось.

— Зря, — сказал Михаил. — Специалист есть специалист. Посмотрят, сделают анализы, найдут причину.

— А что ее искать?.. Есть причина, Мигуэль, есть, — Люся неожиданно для себя самой назвала Михаила Мигуэлем на испанский манер, но это ее не рассмешило, а наоборот, придало какую-то горькую торжественность ее словам.

— Впрочем, это неважно, — с равнодушным видом добавила она. — Не имеет значения…

Настало время встревожиться Михаилу. Но он не потерял самообладания, а стал методично докапываться до истины, как и привык это делать, решая чисто производственные задачи.

— Как неважно? Как не имеет значения? — пытливо переспросил он.

— Значит, ты знаешь причину, но не говоришь.

— Да не хочу я ничего говорить, отстань от меня, — уже со звонкой слезой в голосе сказала Люся.

— Кому же говорить, как не мужу? — настаивал Михаил. — Если не говоришь, значит, не доверяешь. Почему?

— Умному мужу и говорить не надо. Сам догадаться должен. Или сообразить.

— Предположить, вычислить я могу, конечно, но гадать не могу и не умею… — Михаил немного задумался. — Тошнит, значит? А ты не падала, головой не ушибалась?

— Нет, — коротко обронила Люся.

— В таком случае сотрясение мозга отпадает, — продолжил Михаил. Может быть все-таки отравление?

— Да я уже неделю как не ем ничего, — почти зло выпалила Люся.

— Непонятно… — Михаил подумал еще немного. — Беременность тоже отпадает…

— Почему ты так решил? — тихо спросила Люся.

— Потому что этого не может быть, — уверенно сказал Михаил. — Здесь у нас с тобой все очень точно рассчитано.

— Точно? Очень? — ехидно спросила Люся.

— Конечно, — также уверенно сказал Михаил. — Если только ты не изменила мне с кем-нибудь.

Люся опешила. Все, что угодно, но такого она просто не ожидала от Михаила. Как он мог так подумать!? Михаил же, сам того не замечая, продолжал добивать ее своей неумолимой логикой.

— Что же тут необъяснимого? Я постоянно в командировках…

И тут Люсю прорвало:

— Не человек, а глыба льда какая-то! Все у него рассчитано, все у него по полочкам. Ты, наверное, и радуешься по графику и цветы мне носишь не от души, а потому, что так положено. Тебе бы с компьютером жить, а не с живым человеком — вот машина тебе бы не изменила. Даже медовый месяц у нас с тобой был всего три недели, не как у всех, потому что по расчету больше не выходило. Непробиваемый — я уж и так, и эдак — бесполезно. Перепутаю тебе все нарочно, книги твои на полках переставлю — нет, он молча поставит все по местам, будто и не было. И все. Ну, как же так можно?! Как же так можно беспросветно жить?! Человек в футляре — вот ты кто! И он еще подозревает меня! Нет, вы подумайте! А может я хочу иметь ребенка? Будет хоть с кем поговорить…

Михаил слушал все, что говорила Люся как бы со стороны. Для него было полной неожиданностью и истерика Люси, и многое другое, о чем она в пылу ему наговорила, потому что по его расчетам такого конфликта с женой не могло быть. С точки зрения Михаила, оснований для такого скандала никаких не было и даже его слова о мнимой измене Люси были лишь аргументом, доводом в споре, величиной очень маловероятной, но теоретически возможной и допустимой. Михаил тут же понял, что такого никак не следовало говорить Люсе и учел это на будущее, он отметил про себя, что зря молча наводил порядок на своей книжной полке после устраиваемого ею кавардака, но главное, что уяснил для себя Михаил — это то, что, действительно, могут рухнуть его так тщательно выстроенные планы.

— Погоди, Людмила, так же нельзя, — Михаил называл Люсю полным именем только в ответственные моменты или в те редкие минуты, когда на нее сердился. Сейчас он хотел таким образом вернуть разговор в спокойное русло.

— Я просто напомню тебе, Людмила, о чем мы с тобой договорились. Нельзя же так: раз… и все. Мы же решили с тобой и ты сама согласилась, что целесообразнее всего рожать тебе после моей защиты. И не в чужом городе, и не в этих условиях. Так тебе же самой легче будет. И я смогу спокойно собрать все материалы для кандидатской диссертации. В том же Чимкенте. А защищаться буду в Москве. Не так ли?

Люся упрямо молчала. Головой она понимала, что Михаил прав, что здравый смысл на его стороне, а сердцем — нет.

— Я надеюсь, что ты успокоишься, подумаешь и не откажешься от своих же обещаний, — по-своему истолковал ее молчание Михаил. Сам являясь человеком долга, он верил и считал, что не могут быть иначе, что и Люся должна быть такой же.

— А сейчас, даже если и случилось так, что ты ждешь ребенка, то надо что-то с этим делать, пока не поздно. Надо, понимаешь?

Слова были сказаны.

Если бы сначала Михаил бурно обрадовался тому, что у них будет ребенок, если бы он долго обсуждал с Люсей их счастливую жизнь втроем с сыном — Люся хотела только сына, если бы он, заботясь о ней, стал бы обсуждать массу бытовых проблем, которые обязательно возникнут с рождением первенца, если бы он решительно стал искать пути, как обеспечить комфорт и сохранить здоровье Люси и своего сына, сам ни на секунду не желая расставаться с ними, если бы он был готов пожертвовать ради всего этого и поездкой в Чимкент, и диссертацией, и, в крайнем случае, работой — Люся поняла бы Михаила и сама скорее всего предложила бы прервать беременность до лучших времен. Но…