Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов

Что же касается пищи, качество ее было практически одинаковым, а уж свободное время как в лагере, так и в роте проходило по единому образцу: сон, воскресная киношка, стирка одежды и чистка сапог.

Кроме того, каждый из нас, солдат, точно так же, как и граждане уголовнички, отбывал не по доброй воле свой срок, считая дни, оставшиеся до желанной даты освобождения, и жил в одинаково томительном ожидании ее приближения.

Функции зоновской «секции внутреннего порядка» в роте исполняли сержанты, в качестве администрации выступали ротный и взводные, «блатных» олицетворяли старослужащие, а новобранцы пахали, как лагерные «мужички». Был свой «лепила» — то бишь фельдшер-сержант, «кум» — замполит, а также стукачи, составляющие его секретную агентуру, время от времени выявляемые и переходящие после нанесения им побоев в касту отверженных.

В отличие от зоны не было у нас, слава Богу, категории «опущенных»— отношение к гомосекам у всех без исключения бытовало крайне отрицательное и гадливое.

Но в остальном та же тюряга, где я находился в положении расконвоированного заключенного, подобного входившему в мою бригаду Труболету.

Грустно. Однако я не унывал. И даже радовался, что служу на далекой периферии, а не в Москве или в Ростове, где нет ни чистого степного воздуха, ни соответственно звезд над головой, затуманенных городскими промышленными выхлопами, а про купание в канале, ловлю раков и возлежание на теплой травке в неуставной форме одежды — то есть в плавках, подаренных мне колесным вором, можно лишь отвлеченно и угрюмо мечтать.

— Завтра, — говорил Труболет, отдыхавший в подзаборной тени и задумчиво грызший травинку, — начну плести сеть, подходящая нитка имеется. Трехстенку. Сегодня бы поставили — завтра были бы с рыбой.

— Богатая мысль, друг мой! — подтвердил Отец Святой с горячностью. — Можно бы и завялить; тут, слышал, есть ферма, а там замечательная кормовая соль…

— Глохни, халява, — отозвался Труболет. — Сами управимся. Ишь, клоп…

— Но ведь у нас колллектив! Правильно я говорю, гражданин старший сержант? — льстиво повысил меня в звании старичок.

— Блатных и голодных, — констатировал убийца, глядя, как выданная нам в качестве тягловой силы кобыла из подсобного хозяйства колонии волочит к выкопанной Олегом яме бетонный столбик, привязанный к ее хомуту буксировочным капроновым тросом.

Движение кобылы корректировал ведущий ее под узду специалист по демонтажу колес с транспортных средств юридических и физических лиц.

— А вам не кажется, гражданин старший сержант, — продолжил Отец Святой с доверительной интонацией в голосе, — что мы взяли неверный темп…

— Идите засыпайте яму, осужденный, — отозвался я холодно. — Темп самый верный. Обеспечивающий завершение работ в октябре месяце. Так что рыбой на зиму запасемся.

— Вот это по нашему! — одобрительно крякнул убийца и, взяв лопату, ткнул ее черенком ойкнувшего старца под ребро. — Пошли, хрен моржовый, пограничный столб укреплять, расселся тут… Не на пенсии иш-чо!

Под забором в качестве наблюдателей за установкой бетонной опоры теперь остались двое: я и Труболет-полиглот. Выплюнув изо рта измочаленную травинку, мой подопечный негромко молвил:

— Есть разговор, начальник…

— Слушаю вас внематочно…

Собеседник с подозрением обернулся на сторожевую вышку, словно оценивая расстояние до часового, в чьем поле зрения мы находились. Найдя расстояние подходящим для выбранного им звукового диапазона, продолжил:

— С прежним инструктором, начальник, мы были, вроде бы как кентами… то есть, ну…

— Находились в приятельских отношениях, — перевел я.

— В точку, — согласился Труболет.

— И кто кому оказал честь подобным расположением?

— Про честь я не в курсе, — ответил бродяга. — Но на дембель парень ушел с бабками. — Он замолчал, выжидая таинственную паузу.

— Ну давай, гони дальше, — сказал я. — Не бойся. Если предложение разумное, я говорю «да», а если говорю «нет», то разговор забывается без всяких последствий.

— Я могу за предложение сильно пострадать, — произнес Труболет в нос.

— Не можешь.

— Точно?

— Торжественно обещаю.

— Так. В общем, дело такое… Ты, начальник… На «ты» можно?

— Попробуй.

— Ты, конечно, тут первые дни, покуда не в курсе… А ситуация обстоит так: в зону нужен одеколон и алкоголь. За бутылку платится стоимость трех ящиков. — Он многозначительно развел руками и по-птичьи, как гриф, вжал голову в плечи. — Конец… информации, — добавил с заминкой.

— Не конец, а только начало, — возразил я. — Поскольку возникают закономерные вопросы. Первый: почему предложение поступило именно ко мне? Есть же начальники караулов, вольнонаемные…

— Отвечаю по порядку, — степенно откликнулся собеседник. — Солдаты и сержанты в поселок если и ходят, то по ночам. В самоволки. Местных бабушек потискать. А вот с работниками торговли никакого тесного контакта не устанавливают. А зря. Теперь. В карауле они как под микроскопом. А потом, думаешь, через «вахту» легко передачку в зону намылить? На «вахту» же все глаза в упор смотрят!

— А если через рабочий объект?

— А шмон при возврате в зону? — резонно заметил Труболет. — Ну, можешь, конечно, на работе зенки залить… Но коли контролеры унюхают, считай, на пятнадцать суток в шизо[3] устроился автоматом… Да еще допрос у «кума»: кто, что, какие вообще пироги…

— А я чем хорош?

— Ты в лагерные мастерские сто раз на дню заходить можешь. То резьбу нарезать, то сверло подточить… Да ты на себе в день три ящика водяры перетащишь — никто не вздрогнет! А если во время обеда — вообще в зоне никого: одни шныри[4] и блатные…

— Если откровенно, — признался я, — то особой нужды в деньгах не испытываю. Так, если только приличной жратвы докупить к нашей баланде…

— Об чем, бля, и речь! — высказался Труболет с чувством.

— Подумаю, — сказал я. — Задача ясная, но есть и риск. Надо прикинуть.

— Да какой там риск… — развязно молвил бродяга, кривя физиономию.

— Очень конкретный, — сказал я. — Если накроют, мне пришивают «связь с осужденными», и я в лучшем случае совершаю прыжок в высоту, то бишь на вышку…

— Сторожевую? — уточнил Труболет.

— Да. Высшая мера наказания в виду не имеется. Но лычки и все с ними связанное теряю. Попадая в глубокую просрацию. Есть смысл?

— Ты прав, — сказал искуситель. — Но существует один, бля, момент: дело с тобой будут вести авторитетные люди. Не я. Я шестерка. И тебя они не провалят. Тот, прежний, полтора года нам пузыри таскал, и все в ажуре, ездит сейчас небось на «мерседесе», от невест уворачивается… Но коли желаешь без риска, уговаривать не стану. Трус не играет в хоккей. А хочешь на гражданку с голой жопой и с чистой совестью — флаг тебе в руки и барабан на шею. Еще скажу: чукчи ваши конвойные… ну, эти… азиаты… наркоту нам каждый день подгоняют, их родственнички из поселка не вылезают, как прописались… И думаешь, твой ротный не в курсе? Или наш «кум»?

— И… меры не принимаются?

— Суетятся чего-то… А все равно хрен за всем отследишь. Попка[5] на вышку залез, а там уже посылочка заныкана[6]… Хлоп ее в рабочую зону, лавэ[7] на той же вышке оставил, чтобы родня после смены караула забрала, — и пиздец! Это к примеру, понял?

— Ты бы поговорил с Олегом, — сказал я, кивнув в сторону утаптывающей грунт у основания столба бригады.

— Зачем? — настороженно вопросил Труболет.

— Он бы повысил твою квалификацию как вербовщика. Все-таки специалист, хотя… может, как раз ему у тебя имеет смысл поучиться… Складно поешь.

— Не обижай, начальник, я дело толкую.

— Уголовное, — уточнил я.

— Да ладно тебе! — отмахнулся Труболет. — Вот оттрубишь тут еще годик, будешь почище любого зека! Ты посмотри на конвойных «дедов» — головорезы! В нашей, к примеру, зоне таких бандюг еще поискать! А у вас каждый третий человеку башку отрежет, как папироской затянется! Плохая у вас служба, начальник, калечит она человека — проверено. И недаром столько ваших орлов сразу же после дембеля за решетку приходит, ох недаром…

— С кем поведешься, — сказал я.

— Ну так… разговор не окончен?

— Подумаю. — Я встал с земли, водрузив на бесшабашную свою голову пилотку. — Кончай работу! — крикнул бригаде.

— Конвой устал! — подтвердил рядовой Кондрашов, почесывая округлившееся от сегодняшней сытной трапезы пузо.

— Очень рад нашему с вами знакомству, — учтиво попрощался со мною Отец Святой, тряся стриженной седенькой головкой.

— Я тоже, — произнес по-английски Олег.

— До завтра, — заговорщически сузил глаза Труболет— растлитель.

— Раками — обеспечим! — заверил похититель колес.

— Бывай, начальник! Ты — человек! — сказал свое задушевное слово убийца.

9.

На следующий день в мастерских колонии при посредничестве Труболета состоялась моя встреча с авторитетным жуликом Леней, вручившим мне изрядную сумму на закупку крепких алкогольных напитков.