Алмазная принцесса - Наталья Александрова

Кроме того, за последние дни Татьяна научилась чувствовать опасность кожей, затылком, корнями волос, тем загадочным шестым чувством, о котором так часто говорят, но в котором никто ничего не смыслит…

И вот сейчас она чувствовала приближающуюся опасность.

Звук мотора становился все громче. Машина приближалась к деревне.

Татьяна вышла в сени, поднялась по приставной лестнице на чердак, выглянула в маленькое окошко. Оно было покрыто морозным узором, и ей пришлось сначала протаять в ледяном панцире круглую лунку. Только тогда Татьяна разглядела край деревни и появившийся из темноты свет автомобильных фар.

Неизвестная машина остановилась, немного не доехав до первых домов.

Фары погасли, на какое-то время Татьяна как будто ослепла, но вскоре в том месте, куда она смотрела, замелькали яркие лучи ручных фонариков.

Всякие сомнения у нее отпали: это приехали за ней.

Если бы это был кто-то из дачников или постоянных жителей деревни, машина подъехала бы к одному из обитаемых домов. Но она остановилась на околице, и дальше люди пошли пешком, освещая себе дорогу фонарями.

Все ясно: они хотели, чтобы она не узнала раньше времени об их появлении. Не узнала и не успела убежать.

От околицы деревни до дома, где пряталась Татьяна, было всего несколько минут ходу. Но это – днем, а сейчас, в непроглядной зимней темноте, после долгого и сильного снегопада, когда всю деревню завалило снегом «по ручку двери», – сейчас у них должно уйти на это десять-пятнадцать минут… и это в том случае, если они точно знают, где ее искать…

Значит, нужно исходить из худшего и считать, что в ее распоряжении десять минут…

Татьяна скатилась по лестнице в полутемные сени и огляделась.

Первым делом нужно всюду погасить свет – наверняка те люди, которые идут сейчас по деревне, ищут дом со светящимися окнами.

В наступившей темноте она нашарила возле двери зимние сапоги, влезла в теплый полушубок и выскочила на крыльцо. В первый момент почти ничего не видела, но потом различила вдалеке медленно приближающиеся пятна света.

Обежала вокруг дома, двинулась в темноту, проваливаясь в глубокий снег, но в последний момент обернулась и увидела тянущуюся за собой цепочку следов.

Так ее быстро найдут!

Татьяна сменила направление, она пошла к покатой горушке, видневшейся позади соседского дома. С этой горки ветер сдувал снег, и Татьяна вскарабкалась на ее верхушку, не оставляя следов. На самом верху она нашла кусок шифера, на котором накануне скатывались с этой горки деревенские мальчишки, села на него и съехала с другой стороны, задохнувшись от резкого ветра. Прошла немного по обледенелому косогору и только тогда резко свернула обратно к деревне – пускай теперь в темноте поищут ее следы!

Однако ей следовало найти убежище, нужно же где-то укрыться до утра – холод пробирался под полушубок, да и в темноте по глубокому снегу далеко не уйдешь…

Впереди темнела чья-то изба. По виднеющемуся возле дома колодезному журавлю Татьяна узнала жилище деда Кузи, поджарого общительного старичка, который иногда помогал дачникам в разных хозяйственных работах – починить крышу, выкосить разросшуюся траву. Родня давно звала деда Кузю в город, но он наотрез отказывался – в городской квартире казалось ему душно и тесно, а здесь у него было хозяйство.

Свет в окнах не горел – дед ложился рано, как только темнело, телевизора он не признавал.

Поскольку зимой по деревням шатались бомжи, беспризорники и прочая опасная публика, дед держал охотничью двустволку (само собой, без всяких документов) и большую сердитую собаку, кавказскую овчарку по кличке Зеба. По ночам он спускал собаку с цепи, и вот теперь Татьяна услышала совсем рядом ее шумное дыхание и негромкий предупреждающий рык.

– Зеба, Зебочка, не шуми! – проговорила Татьяна вполголоса. – Это же я! Ты меня не узнала?

Из темноты надвинулась большая косматая зверюга, рыкнула погромче, открыла огромную пасть, угрожающе сверкнув во мраке белыми клыками.

– Зеба, девочка, да это же я! – повторила Татьяна, невольно попятившись.

Она подкармливала дедову овчарку чем могла, и днем та относилась к Татьяне миролюбиво, даже позволяла иногда погладить. Но одно дело – днем, и совсем другое – глухой зимней ночью…

– Зеба, хорошая собака! – Татьяна преодолела страх, шагнула навстречу овчарке, добавила в голос твердости, решительного хозяйского металла, и та захлопнула пасть, ткнулась в бок девушке тяжелой мордой и отбежала в сторону.

Тогда Татьяна решилась – толкнула выходящую на зады калитку, подошла к дому деда Кузи, толкнулась в заднюю дверь. Дверь эта вела в пристройку, где дед держал козу и несколько кур, запиралась она только снаружи на щеколду. Откинув щеколду, девушка протиснулась в душную темноту, зарылась в сено. Рядом что-то шевельнулось, послышалось шумное дыхание. Татьяна испуганно шарахнулась, но потом сообразила, что это – коза.

Она облегченно перевела дух.

Рядом с козой было немного теплее – от ее косматой шкуры пахло противно, но зато тянулось живое домашнее тепло, да и не так страшно – все-таки живое существо.

Скоро Татьяна согрелась и, несмотря на перенесенный страх, начала постепенно задремывать.

Перед ее глазами уже поплыли бессвязные цветные картинки, складываясь в сложный, запутанный узор сна, как вдруг где-то совсем рядом заскрипели по снегу тяжелые шаги и раздались грубые повелительные голоса.

– Открывай, дед! Открывай, лопух деревенский! Открывай сию секунду, если жить хочешь!

Трое мужчин, высвечивая дорогу перед собой сильными аккумуляторными фонарями, но все равно то и дело проваливаясь в снег, шли по ночной деревне. Один из них, приостановившись, посветил фонарем на грубый план деревни и махнул рукой в сторону смутно темневшего впереди дома:

– Вот там она должна быть!

Вокруг выступали из темноты немногочисленные деревенские дома. Почти во всех свет был погашен, только из одного окна виднелось смутное голубоватое мерцание телевизора, но вскоре и это окно погасло: деревня услышала или почувствовала появление чужаков и затаилась от греха, выключила свет и прикинулась вымершей, опустевшей, надеясь, что опасные чужаки пройдут мимо, скроются, вернутся туда, откуда появились.

Однако чужаки чувствовали, что за ними следят десятки глаз – настороженно, испуганно, недоверчиво.

Они свернули с улицы, распахнули калитку, направились к темному дому.

– Тихо! – прошептал старший, тот, который сверялся с планом, когда под ногой у его спутника хрустнула сломанная ветка. – Тихо, Чувак, не спугни ее!

– Вроде она спит… – отозвался тот вполголоса. – Свет погашен… если это вообще тот дом!..

– Тот, тот! – успокоил его старший.

Стараясь не скрипеть ступенями, он поднялся по крыльцу, толкнул дверь. Она была не заперта. Переглянувшись с остальными, протиснулся в сени, несколько секунд постоял в темноте.

– Дом тот самый, – шепнул он уверенно. – Чувствуете – натоплено… тепло и еще дымом пахнет!.. Серый, ты – направо, Чувак – налево, а я наверх поднимусь…

Через несколько минут они снова сошлись в сенях.

– Нету ее, – прошептал Серый. – Но точно была она здесь. Постель приготовлена…

– А ты что шепчешь, если никого нету? – громко, уверенно прервал его Чувак.

– На всякий случай…

– И правильно, – поддержал приятеля старший. – Орать ни к чему. Может, она где-то близко прячется. Мы вот, видать, нашумели, раз она сбежала… Здесь ее точно нету – ни наверху, ни внизу. Но далеко уйти она не могла. Надо по следам посмотреть – днем снег шел, следы непременно должны остаться!..

– Что мы – в индейцев, блин, играем? – недовольно проворчал Чувак. – И так полные ботинки снега набрали…

– Надо будет – не только в индейцев, в папуасов будешь играть! – оборвал его старший и снова вышел на крыльцо.

Через несколько минут они отыскали уходящую в темноту цепочку следов и пошли по ней.

– Далеко не уйдет! – бормотал старший, вглядываясь в морозную мглу. – Это тебе не по Невскому гулять!..

Однако скоро цепочка следов оборвалась. Впереди темнела обледенелая горушка, на которой снег не держался.

– Хитрая, стерва! – прошипел старший. – Думает, обманула нас! Ну это мы еще посмотрим!

Он повернулся лицом к деревне.

Теперь они находились позади домов, за огородами и садами, и деревня казалась вовсе вымершей. Старший напряженно вгляделся в темные дома и даже принюхался к ночному морозному воздуху. Он почувствовал, как из темноты тянет теплым жилым духом, запахом натопленной печи, запахом еды и покоя.

– Она наверняка вернулась в деревню! – проговорил он наконец. – Не сумасшедшая, чтобы зимней ночью в лес уйти. Придется обойти все жилые дома…

– Да это мы до утра провозимся!.. – привычно заныл Чувак. – Здесь, наверное, домов сто…

– Не гони пургу! Тут и в лучшие времена не больше тридцати домов было, а сейчас всего-то от силы десятка полтора. И из тех самое большее половина жилых, остальные заброшены.