Остров Эрендорф - Валентин Катаев

Пейч приложил бинокль к глазам. Фантастический остров спокойно лежал в океане. Перед островом, в воздухе, блеснули огоньки взрывов, и немного погодя послышался отдалённый гром.

– Чёрт возьми! – закричал Пейч. – Я не приказывал стрелять шрапнелью! Прицел двести сорок. Бризантом. Огонь!

Борты кораблей снова опоясались красными языками. Перед островом, в десяти милях, в воздухе вспыхнули разрывы.

Пейч стукнул кулаком по перилам вышки.

– Товарищ начальник артиллерии! Вы слышали мою команду, или ваши артиллеристы не умеют отличить бризанта от шрапнели, или в эскадре измена?

Начальник артиллерии бросился к трубке.

– Алло! Вам приказано стрелять бризантом. В чём дело?

– Мы стреляли бризантом. Со снарядами что-то случилось. Они рвутся в воздухе, не долетев до острова.

В этом миг Пейчу подали радио:

"МОИ ЗАГРАДИТЕЛЬНЫЕ СТАНЦИИ РАБОТАЮТ НЕПЛОХО. НЕ ТРАТЬТЕ НАПРАСНО СНАРЯДОВ. МАТАПАЛЬ".

Пейч швырнул радио и крикнул в трубку:

– Отбой!

Он быстро сбежал по винтовой железной лестнице вниз.

В руках Матапаля было непредвиденное средство обороны, которое исключало всякую возможность атаковать остров.

Пейчу оставалось только принять меры к сохранению кораблей во время гигантского шторма, который должен разразиться во время катастрофы, и спокойно выжидать событий. Пейч вошёл в каюту Гранта.

29. Действие машины обратного тока

– Матапаль неуязвим, – сказал Пейч, входя в каюту профессора Гранта. – В его руках находится машина, парализующая действие наших бризантов на расстоянии десяти километров от берега. Нам остаётся только принять все возможные меры для спасения флота во время катастрофы.

Пейч посмотрел на часы. Стрелки показывали десять.

– Катастрофа произойдёт через два часа, – сказал профессор. – О её размерах и подробностях я вам уже говорил. Могу только прибавить, что когда материки уйдут под воду, а из океанов возникнут новые, нам предстоит выдержать небывалый шторм. Океан будет клокотать. Волны превзойдут вышиной самые высокие дома Нью-Йорка. Я не знаю, выдержат ли ваши суда их напор.

Пейч задумался.

– Я говорил с командиром эскадры. Он утверждает, что корабль на полном ходу, при наличии опытных рулевых, может выдержать максимальную волну. Я отдам распоряжение.

Пейч круто повернулся и вышел. Профессор поднял на лоб консервы и громко проговорил:

– После полуночи прекратились всякие сведения о подземных толчках. Тем более это дает мне основание полагать, что катастрофа произойдёт без предварительных признаков, ровно в двенадцать часов. Очень, очень любопытно. Мне непременно нужно быть на палубе.

Пейч сказал в аппарат:

– Начальникам кораблей. Довести давление в котлах до максимума. Быть готовым к немедленным эволюциям. Все гидро взять на борт. Ближе чем на десять километров к острову не подходить. Мы возьмём Матапаля измором.

В это время Матапаль, остававшийся всё время на крыше Дворца Центра и наблюдавший за неудачным обстрелом острова, подошёл к небольшому стальному трансформатору, установленному рядом с флагштоком. Он собственноручно отпёр его специальным ключом. На мраморной распределительной доске был всего один-единственный рубильник и манометр, красная стрелка которого стояла на синем нуле.

Матапаль написал несколько слов на бумажке и велел первому секретарю побыстрее сдать её на радио.

Затем он сказал в трубку:

– Мистер Эрендорф, всё ли готово к торжеству?

– До последней детали, – ответил конструктор острова.

– В таком случае прошу начинать. Я сейчас буду в зале.

…Дежурный слухач «Юпитера» услышал тонкий, как комариное пение, вызов Матапаля. Он поймал волну.

Пейч взял из рук матроса новое радио Матапаля:

"ИЗВЕЩАЮ О НАЧАЛЕ ТОРЖЕСТВА НА ОСТРОВЕ. ОДНОВРЕМЕННО С ЭТИМ РАЗРЕШАЮ СЕБЕ ПРИМЕНИТЬ ДЕЙСТВИЕ МАШИНЫ ОБРАТНОГО ТОКА. ПРОЛЕТАРИИ, "СОЕДИНЯЙТЕСЬ". ДО СВИДАНЬЯ! МАТАПАЛЬ".

Пейч стремглав бросился на палубу.

Рука Матапаля, заключённая в светлую замшевую перчатку, твёрдо сжала штепсельный выключатель машины обратного тока и осторожно перевела его вниз. В эту же секунду стрелка манометра упруго дрогнула и показала тридцать пять миль – свою предельную точку. Её кончик дрожал. Синие искры посыпались над распределительной доской. Матапаль торжественно приподнял цилиндр и помахал им в сторону эскадры. Два лакея почтительно хихикнули в ладони и отвернулись.

Действие машины обратного тока заключалось в том, что все железные предметы, в сфере её действия, активно намагничивались со всеми вытекающими из этого последствиями.

Ван подпрыгивал от нетерпения, рискуя каждую секунду свалиться с хвоста аэроплана. Он уже видел эскадру Пейча и супердредноут «Юпитер», на котором находился профессор Грант. Ему уже казалось, что он видит профессора, который стоит во весь рост на носу корабля со свёртком под мышкой.

– Скорей! Скорей! – кричал Ван, сильно размахивая руками и вытягивая шею, как будто бы это могло увеличить и без того феноменальную скорость аппарата.

Теперь вся картина осады острова была под Ваном, как на игрушечном полигоне. Остров был окружён густой цепью военных кораблей. И вдруг на острове бегло вспыхнула синяя искра, и вслед за тем корабли эскадры странно сдвинулись с места и потянулись боком друг к другу. Не прошло каких-нибудь десяти секунд, как они сдвинулись около самого большого из них, "Юпитера", как стая детских лебедей, притянутых магнитной подковой.

В то же мгновение мотор самолёта остановился. Тросы слиплись. Раздался треск. Самолёт зашатался. Ван схватился за хвост, едва удерживаясь на месте. Самолёт накренился и штопором пошёл вниз, крутясь, как игральная карта, выброшенная шулером с тридцать пятого этажа на улицу.

– Как?! – воскликнул Ван, цепляясь за слипшиеся тросы. – Как?! Умереть теперь, когда я почти достиг цели? Никогда!

Но как раз в эту минуту аппарат нырнул. Ван широко раскинул руки и полетел вниз головой в океан.

Пейч метался по палубе. Он был в отчаянии. В течение нескольких секунд все железные предметы в эскадре слиплись. Замки пушек не открывались. Машины оцепенели. Радиостанция перестала работать. Стрелки часов стояли.

Матросы потеряли самообладание. Они высыпали на палубы и размахивали руками. Их синие воротники и красные помпоны на шапках мелькали страшной путаницей надвигающейся паники.

Елена прижалась к Джимми.

– Это гибель, – прошептала она.

Джимми взял обеими руками её голову и нежно заглянул в эти синие теперь почти лиловые – любимые глаза, которые снились ему так часто такими же близкими и полными слёз.

Пейч стоял на наблюдательной вышке и кричал в рупор:

– Товарищи! Я призываю вас к выдержке! Паника может погубить всех нас.

Но матросы не слушали его.

Профессор Грант, почувствовавший сильный толчок при столкновении кораблей, деловито надвинул очки на глаза и кинулся к двери. Но намагниченная дверь не отпиралась.

– Кто меня запер? – тонким укоризненным голоском кричал профессор. – Ай-ай-ай! Пустите меня! С вашей стороны это очень нехорошо не пускать профессора смотреть катастрофу!

Ему очень хотелось на палубу, но дверь была плотно заперта, и никто не отвечал профессору.

…Ван падал в океан. За ним летели пирожки с рисом и недопитая бутылка виски…

30. Плюсы и минусы Вана

Около трёх тысяч отборнейших джентльменов и леди, приписанных к правящему классу будущего общества, собрались в хрустальном зале Дворца Центра. Описывать великолепие дамских туалетов и качество мужских фраков было бы совершенно бесполезным делом, так как это значило бы на верных семьдесят процентов понизить их действительную роскошь. Достаточно, если я укажу, что три тысячи самых богатых людей мира, одетые в самые лучшие свои костюмы и надев самые драгоценные свои украшения, 10 июня в половине двенадцатого дня ожидали выхода Матапаля.

Мистер Эрендорф блистал в этот день, как самая отборная маслина из гарнира императорской селедки.

Остальное население острова, зарегистрированное в справочном бюро в качестве класса управляемых, было собрано перед Дворцом Центра под надзором контролёров и офицеров обороны.

Гигантский рупор радиотелефона был установлен над главным входом Дворца, декорированного с утончённым вкусом римского цезаря.

Это был великий день, первый день новой эры.

Ровно без четверти двенадцать лёгкий шёпот пробежал по рядам джентльменов. Лакеи склонились, и на возвышение взошёл Матапаль.

Я ещё не успел описать наружности этого джентльмена, хотя он имеет на это больше права, чем кто бы то ни было из героев этого романа. Я буду краток. Матапаль был во фраке и цилиндре. Его большая голова с маленьким, слегка раздвоенным подбородком, выдававшимся вперёд, твердо сидела в тугом до скрипа воротничке. Его губы были красны, и над ними резко чернели усы, подстриженные по английской моде прошлого столетия. Но это все было ничем в сравнении с его глазами. Они были глубоко впаяны в острую оправу орбит, как два прозрачных крупногранёных драгоценных камня. Его нос, загнутый острым клювом к подбородку, придавал ему сходство с филином, смотрящим на солнце ничего не видящими, пустыми, резкими глазами.