Басни - Иван Крылов

XIX. Волк и Мышонок

Из стада серый ВолкВ лес овцу затащил, в укромный уголок,Уж разумеется, не в гости:Овечку бедную обжора ободрал,И так её он убирал,Что на зубах хрустели кости.Но как ни жаден был, а съесть всего не мог;Оставил к ужину запас и подле лёгПонежиться, вздохнуть от жирного обеда.Вот близкого его соседа,Мышонка, запахом пирушки привлекло.Меж мхов и кочек он тихохонько подкрался,Схватил кусок мясца – и с ним скорей убралсяК себе домой, в дупло.Увидя похищенье,Волк мойПо лесу поднял вой;Кричит он: «Караул! разбой!Держите вора! Разоренье:Расхитили моё именье!»

Такое ж в городе я видел приключенье:У Климыча-судьи часишки вор стянул,И он кричит на вора: караул!

1821-1823

XX. Два мужика

«Здорово, кум Фаддей!» – «Здорово, кум Егор!»«Ну, каково, приятель, поживаешь?»«Ох, кум, беды моей, что вижу, ты не знаешь!Бог посетил меня: я сжёг дотла свой дворИ по миру пошёл с тех пор».«Ка?к так? Плохая, кум, игрушка!»«Да так! О рождестве была у нас пирушка;Я со свечой пошёл дать корму лошадям;Признаться, в голове шумело;Я как-то заронил, насилу спасся сам;А двор и всё добро сгорело.Ну, ты как?» – «Ох, Фаддей, худое дело!И на меня прогневался, знать, бог:Ты видишь, я без ног;Как сам остался жив, считаю, право, дивом.Я тож о рождестве пошёл в ледник за пивом,И тоже чересчур, признаться, я хлебнулС друзьями полугару;А чтоб в хмелю не сделать мне пожару,Так я свечу совсем задул:Ан, бес меня впотьмах так с лестницы толкнул,Что сделал из меня совсем не человека,И вот я с той поры калека».«Пеняйте на себя, друзья! —Сказал им сват Степан. – Коль молвить правду, яСовсем не чту за чудо,Что ты сожег свой двор, а ты на костылях:Для пьяного и со свечою худо;Да вряд, не хуже ль и впотьмах».

1821-1823

XXI. Котёнок и Скворец

В каком-то доме был Скворец,Плохой певец;Зато уж филосo?ф презнатный,И свёл с Котёнком дружбу он.Котёнок был уж котик преизрядный,Но тих, и вежлив, и смирён.Вот как-то был в столе Котёнок обделён.Бедняжку голод мучит:Задумчив бродит он, скучаючи постом;Поводит ласково хвостомИ жалобно мяучит.А филосo?ф Котёнка учитИ говорит ему: «Мой друг, ты очень прост,Что терпишь добровольно пост;А в клетке над носом твоим висит щеглёнок:Я вижу, ты прямой Котёнок». —«Но совесть…» – «Как ты мало знаешь свет!Поверь, что это сущий бредИ слабых душ одни лишь предрассудки,А для больших умов – пустые только шутки!На свете кто силён,Тот делать всё волен.Вот доказательства тебе и вот примеры».Тут, выведя их на свои манеры,Он философию всю вычерпал до дна.Котёнку натощак понравилась она:Он вытащил и съел щеглёнка.Разлакомил кусок такой Котёнка,Хотя им голода он утолить не мог.Однако же второй урокС большим успехом слушалИ говорит Скворцу: «Спасибо, милый кум!Наставил ты меня на ум».И, клетку разломав, учителя он скушал.

1821-1823

XXII. Две собаки

Дворовый, верный пёсБарбос,Который барскую усердно службу нёс,Увидел старую свою знакомку,Жужу, кудрявую болонку,На мягкой пуховой подушке, на окне.К ней ластяся, как будто бы к родне,Он, с умиленья, чуть не плачет,И под окномВизжит, вертит хвостомИ скачет.«Ну, что, Жужутка, как живёшь,С тех пор как господа тебя в хоромы взяли?Ведь помнишь: на дворе мы часто голодали.Какую службу ты несёшь?» —«На счастье грех роптать, – Жужутка отвечает, —Мой господин во мне души не чает;Живу в довольстве и добре,И ем и пью на серебре;Резвлюся с барином; а ежели устану,Валяюсь по коврам и мягкому дивану.Ты как живёшь?» – «Я, – отвечал Барбос,Хвост плетью спустя и свой повеся нос, —Живу, по-прежнему: терплю и холодИ голод,И, сберегаючи хозяйский дом,Здесь под забором сплю и мокну под дождём;А если невпопад залаю,То и побои принимаю.Да чем же ты, Жужу, в случай попал,Бессилен бывши так и мал,Меж тем как я из кожи рвусь напрасно?Чем служишь ты?» – «Чем служишь! Вот прекрасно! —С насмешкой отвечал Жужу. —На задних лапках я хожу».

Как счастье многие находятЛишь тем, что хорошо на задних лапках ходят! [140]

1821-1823

XXIII. Кошка и Соловей

Поймала Кошка Соловья,В бедняжку когти запустилаИ, ласково его сжимая, говорила:«Соловушка, душа моя!Я слышу, что тебя везде за песни славятИ с лучшими певцами рядом ставят.Мне говорит лиса-кума,Что голос у тебя так звонок и чудесен,Что от твоих прелестных песенВсе пастухи, пастушки – без ума.Хотела б очень я самаТебя послушать.Не трепещися так; не будь, мой друг, упрям;Не бойся: не хочу совсем тебя я кушать,Лишь спой мне что-нибудь: тебе я волю дам,И отпущу гулять по рощам и лесам.В любви я к музыке тебе не уступаю.И часто, про себя мурлыча, засыпаю».Меж тем мой бедный СоловейЕдва-едва дышал в когтях у ней.«Ну, что же? – продолжает Кошка, —Пропой, дружок, хотя немножко».Но наш певец не пел, а только что пищал.«Так этим-то леса ты восхищал! —С насмешкою она спросила. —Где ж эта чистота и сила,О коих все без умолку твердят?Мне скучен писк такой и от моих котят.Нет, вижу, что в пенье ты вовсе не искусен:Всё без начала, без конца.Посмотрим, на зубах каков-то будешь вкусен!»И съела бедного певца —До крошки.

Сказать ли на ушко, яснее, мысль мою?Худые песни СоловьюВ когтях у Кошки. [141]

1821-1823

XXIV. Рыбья пляска

От жалоб на судей,На сильных и на богачейЛев, вышед из терпенья,Пустился сам свои осматривать владенья.Он идёт, а Мужик, расклавши огонёк,Наудя рыб, изжарить их сбирался.Бедняжки прыгали от жару кто как мог;Всяк, видя близкий свой конец, метался.На Мужика разинув зев,«Кто ты? что делаешь?» – спросил сердито Лев.«Всесильный царь! – сказал Мужик, оторопев, —Я старостою здесь над водяным народом;А это старшины, все жители воды;Мы собрались сюдыПоздравить здесь тебя с твоим приходом». —«Ну, как они живут? Богат ли здешний край?»«Великий, государь! Здесь не житьё им – рай.Богам о том мы только и молились,Чтоб дни твои бесценные продлились».(А рыбы между тем на сковородке бились.)«Да отчего же, – Лев спросил, – скажи ты мне,Они хвостами так и головами машут?» —«О мудрый царь! – Мужик ответствовал, – онеОт радости, тебя увидя, пляшут».Тут, старосту лизнув Лев милостиво в грудь,Ещё изволя раз на пляску их взглянуть,Отправился в дальнейший путь. [142]

1821-1823

XXV. Прихожанин

Есть люди: будь лишь им приятель,То первый ты у них и гений и писатель,Зато уже другой,Как хочешь сладко пой,Не только, чтоб от них похвал себе дождаться,В нём красоты они и чувствовать боятся.Хоть, может быть, я тем немного досажу,Но вместо басни быль на это им скажу.

Во храме проповедник(Он в красноречии Платона[143] был наследник)Прихожан поучал на добрые дела.Речь сладкая, как мёд, из уст его текла.В ней правда чистая, казалось, без искусства.Как цепью золотой,Возъемля к небесам все помыслы и чувства,Сей обличала мир, исполненный тщетой.Душ пастырь кончил поученье;Но всяк ему ещё внимал и, до небесВосхи?щенный, в сердечном умиленьеНе чувствовал своих текущих слёз.Когда ж из божьего миряне вышли дому,«Какой приятный дар! —Из слушателей тут сказал один другому, —Какая сладость, жар!Как сильно он влечёт к добру сердца народа!А у тебя, сосед, знать, чёрствая природа,Что на тебе слезинки не видать?Иль ты не понимал?» – «Ну, как не понимать!Да плакать мне какая стать:Ведь я не здешнего прихода». [144]

1821-1823

XXVI. Ворона

Когда не хочешь быть смешон,Держися звания, в котором ты рождён.Простолюдин со знатью не роднися:И если карлой сотворён,То в великаны не тянися,А помни свой ты чаще рост,Утыкавши себе павлиным перьем хвост,Ворона с Павами пошла гулять спесиво —И думает, что на неёРодня и прежние приятели еёВсе заглядятся, как на диво;Что Павам всем она сестраИ что пришла её пораБыть украшением Юнонина двора[145].Какой же вышел плод её высокомерья?Что Павами она ощипана кругом,И что, бежав от них, едва не кувырком,Не говоря уж о чужом,На ней и своего осталось мало перья.Она было назад к своим; но те совсемЗаклёванной Вороны не узнали,Ворону вдосталь ощипали,И кончились её затеи тем,Что от Ворон она отстала,А к Павам не пристала.

Я эту басенку вам былью поясню.Матрёне, дочери купецкой, мысль припала,Чтоб в знатную войти родню.Приданого за ней полмиллиона.Вот выдали Матрёну за барона.Что ж вышло? Новая родня ей колет глазПопрёком, что она мещанкой родилась.А старая за то, что к знатным приплелась:И сделалась моя МатрёнаНи Пава, ни Ворона. [146]

1821-1823