Любовь и Гниль: Сезон 1 (Эпизоды 7-12) - Рейчел Хиггинсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я улыбнулась ей, а затем принялась за свою порцию сегодняшнего ужина в каменной чаше, сделанной из гладкого синего хрусталя внутри и грубого серого камня снаружи.
Таково было преимущество использования сувенирного магазина в качестве убежища. Большинство предметов были безделушками или слишком тяжёлыми и громоздкими для перемещения и бесполезными для нашего дела. Но некоторые из них стали отличными тарелками. Как эта, например. Она была довольно красивой, но вряд ли сошла бы за практичную. Скорее это был предмет декора на журнальном или торцевом столике.
И она была тяжёлой!
Я вгрызлась в свой ужин и наслаждалась вкусом каждого кусочка. Я никогда не вернусь в Колонию, никогда. На самом деле им придётся тащить моё мёртвое, безжизненное, холодное, наполненное личинками тело обратно, если им хоть раз в голову пришло, что я пойду добровольно. Но там была хорошая еда. Возможность три раза в день плотно питаться и вдоволь набивать желудок.
Это было частью фермерской инициативы, которую начал мой отец. Не то чтобы эти люди нуждались в большем стимуле, чтобы продолжать выращивать овощи или разводить скот, мы были сообществом фермеров до того, как всё пошло к чёрту. Но поначалу заниматься этим было трудно.
Теперь, два года спустя, казалось, что в запасах хранилось бесконечное количество семян и столько животных, что можно было не только их откармливать, но и использовать для еды.
Все это заставляло меня нервничать, заставляло меня дрожать. Мой отец откармливал столько людей, сколько мог, для того, чтобы можно было легко подчинить их. Он успокаивал их. Делал их жизнь комфортной. Опасность захваченного зомби мира всё ещё существовала, но только в тех случаях, когда — и если — ему это было нужно.
Интересно, поймут ли эти люди, что отдали свою свободу за тёплую постель и приличную еду?
Я почти надеялась, что они этого не сделают. Ради их же блага.
Эти люди, те, с кем я была сейчас… Риган, Хейли, Паркеры — вот что должно было произойти после падения цивилизации. Они стали тем, кем каждый должен был стремиться стать. Но вместо этого выжившие позволяли страху управлять их жизнями, а отчаянному желанию жить — контролировать их поведение.
Не каждый человек, которого убивал мой отец, был хорошим. Я видела множество людей, которые заслуживали, по крайней мере, того, чтобы быть запертыми только потому, что они забыли, каково это — быть порядочным человеком. Мужчины, которые относились к женщинам как к собственности, или детям, как будто они были одноразовыми. Мужчины, которые жаждали богатства и власти почти так же сильно, как мужчины в моей семье.
Но чего они не получили, чего никто из них не получил, так это того, что быть человеком больше не было правом — это была привилегия. Наши права и свободы были отняты, сначала инфекцией, затем существами, готовыми на всё, чтобы изменить нас, и, наконец, людьми, подобными моему папе, которые хотели сожрать любое место власти, готовое к захвату.
Я не могла позволить себе слишком привязаться к Риган или Хейли, и особенно к Пейдж или её братьям. У меня был план. Но я останусь с ними столько, сколько потребуется, чтобы уехать как можно дальше. Я не могла выжить в одиночку, но я могла учиться у них. Миллер мог бы поучиться у них. А потом, когда придёт время, мы исчезнем в ночи и отправимся в наше собственное приключение.
— Ты сильно задумалась? — прокомментировала Хейли с другого конца стола.
Нельсон обнимал её за плечи и тоже внимательно смотрел на меня.
— Ты всё ещё расстроена, потому что узнала, что Долли Партон, на самом деле, не была величайшей когда-либо жившей певицей?
Я улыбнулась, прежде чем смогла остановить себя, и встала из-за стола.
— Просто думаю о Миллере, — призналась я. — Наверное, мне стоит пойти и найти его.
Я отошла от стола, радуясь, что сегодня не моя очередь мыть посуду, и направилась к выходу. Однако я не могла не бросить через плечо фразу в защиту Долли, зная, что последнее слово останется за мной.
— И ты права насчёт Долли. Она была гораздо больше, чем просто певицей. Она была образцом для подражания, иконой, дивой высочайшего калибра, и самое главное, Хейли Гейбл, она была живой легендой. И теперь, да помилует Господь её душу, величайшее воспоминание, которое Америка когда-либо могла лелеять.
Я распахнула дверь и проскользнула в неё, подавляя смешок, в то время как Хейли бросила:
— Ты же знаешь, что твоя одержимость ею противоестественна! Я собираюсь проверить тебя на следы укусов!
ЭПИЗОД 8: ГЛАВА 02
— Ты собираешься ненавидеть меня вечно? — спросила я Миллера, опустившись рядом с ним на небольшой участок у стены.
Он пробрался в переднюю часть сувенирного магазина, где было темно и полно мусора. Обычно мы старались держаться группой в задней части, где не было окон, и единственной дверью был забаррикадированный пожарный выход, который открывался только изнутри. Вход в магазин обычно охраняли двое, хотя сейчас там было пусто.
— Да, — надулся он.
Я посмотрела на своего младшего брата и восхитилась его профилем. Он был уже не столько ребёнком, сколько юношей. Его лицо всё ещё оставалось мальчишеским, но челюсть была сильной, а глаза мудрыми. Его тело было худым и мускулистым в результате нашего тяжёлого образа жизни, потому что даже если мы были избалованы в Колонии, это всё равно была тяжёлая работа. Его ладони были больше моего лица. Он будет высоким. Может быть, даже выше Кейна.
И он ожесточился из-за той жизни, которую мы прожили. У меня были шрамы, запрятанные столь глубоко, как костный мозг. Но я не хотела этого для Миллера. Я не хотела, чтобы его погубил ужас нашего прошлого или неуверенность в нашем будущем.
— Мне очень жаль, Милл. Правда, жаль. Я просто беспокоюсь о тебе.
Он резко повернул голову, чтобы ответить что-то язвительное, но я быстро продолжила:
— Ты растёшь. Серьёзно, ты скоро станешь гигантом. Я просто хочу, чтобы ты ел. Все здесь усердно трудятся, усерднее, чем когда-либо прежде, чтобы обеспечить всех достаточным количеством пищи. Если ты не ешь… это всё равно, что сказать, что наша тяжёлая работа, тяжёлая работа Вона и Хендрикса недостаточно хороша.
Это, вероятно, было немного коварно. Но отчаянные времена и всё такое.
Он задумался, а затем медленно кивнул. Когда его тёмные глаза
