ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК - Сергей Кравченко

— Какой обряд?

— До какого конца?

— Ну, прыжки через огонь, шуры-муры с сестрами, гребля в лодке по озеру, утопление Купалы...

Братья вздохнули облегченно.

— Ты не понял, сна–ча–ла ищут цветок! В самую темень бродят по лесу! – успокоил Ярик. — А прыжки и гребля сестер – опосля, когда ничего не нашли! На рассвете!

— Да. Никто не находил, — грустно сказал Жарик, — а то бы стали с сестрами возиться, об урожае переживать! Рыли бы клад, да таскали по дворам!

Это было разумно, просто мудро!

— Ну, что ж, добро! – Федор уверенно глянул на братьев. Так начальник Большого полка осматривает войско перед боем. Смирному захотелось сказать «с Богом!», перекрестить бойцов, и он едва сдержался.

Лица героев осветились внутренним огнем, они подтянулись, прижались к плечу плечом: «Не подходи! Убьем во имя Великого Солнца!», — читалось на конопатых мордочках.

«Может, и прав царь? Достаточно русским людям их родного, Великого Солнца? А остальное – происки залетных ветров?», — думал Федя.

— А хочешь... с нами? — начал Ярик.

— Станешь в треть? – выпалил Жарик, и Федор проникся величием момента.

Ни разу в жизни, никто и никогда не предлагал ему полного соучастия в большом деле. Звали служить Богу, царю, отечеству, церкви, дворцовому приказу; требовали отдать жизнь, здоровье, знания, душу; предлагали получить скромное пропитание, ношеную одежду, малую часть царской милости, микроскопическую долю Божьей благодати, неопределенное «спасение души». А чтобы вот так – позвать с собой на равных, до конца, с честной дележкой результата? Это – нет. Такое, говорят, только в разбойничьих шайках бывает.

— Посмотрим, — Федор благодарно обнял друзей, — куда выведет Иванова ночь, что покажет Великое Солнце!..

Глава 19.

Цвет папоротника

К вечеру деревня осветилась огоньками в окнах, зажглись масляные коптилки в глиняных горшках под навесами. Казалось, стаи светлячков засветились в сумерках, не дожидаясь темноты.

Федор стоял у своего шалаша. Ярик и Жарик торчали рядом во всеоружии. Штаны на обоих были новые.

— Скоро закричат гасить огни, – заметил Ярик и продолжил, отвечая на немой вопрос, — малые огни указывают путь Великому Солнцу.

— Но могут отпугнуть Купалу, и тогда ее не поймаешь.

Федору показалось, что губы Ярика подрагивают от страха или возбуждения.

— Зажгут один костер, Купала большого костра не боится. Она думает, что все люди к нему собрались, и летает у них за спинами.

— Поэтому у костра ночь всегда темнее, чем под лучиной.

Сумерки уже утратили золотистый оттенок, и в центре поляны оказался молодой человек приятной наружности.

— Это Лало. Сейчас задудит, — пояснил Жарик.

Парень достал из рукава длинный предмет и дунул в его конец. Раздался высокий, пронзительный звук на одной ноте. Парень подул еще, поиграл силой звука, изобразил трель, потом убрал дудку, поднял руки и крикнул громким, чистым голосом: «Купала идет! Гасите огонь! Купала летит! Купала плывет!».

На эти крики деревня — глухая, безлюдная — ответила движением во дворах и женским пением. Слов было не разобрать, но мелодия звучала приятная. Поэтому «Лало» со своей дудкой больше не вступал. Среди избушек замелькали светлые пятна рубах. На мужчинах с золотистым оттенком, на женщинах – с голубизной.

«Все-таки, Иван – желтый, Марья – синяя», — отметил Федя.

Движение пятен сопровождалось уничтожением дворовых огоньков. Вот и последний погас, рубахи двинулись в середину поляны. Туда же близнецы потащили Федора.

На поляне собралась немалая толпа. Она окружала девичий хоровод у копны — заготовки для костра. В толпе преобладали молодые лица. Взрослые мужчины и женщины, старики и старухи стояли по краю собрания, скорее с намерением наблюдать, чем участвовать.

«Народу сошлось пара сороков. Человека по четыре на избу и более. Неплохое тут житье», — подсчитал Смирной. Он заметил вблизи девичьего хоровода низкую лавку с калеками. Калеки – выжившие из разумных лет старики и старухи – тоже были одеты в белый лен. «Не желтые и не голубые, — улыбнулся Федор, — ни ты мне — брат, ни я тебе – сестра»...

Толпа выглядела готовой к игрищам, лица светились возбуждением, глаза молодежи бегали и блестели.

«Наверно, съели что-нибудь», — понял Смирной.

Люди ждали. Наконец в круг вошел «Лало». Исполнитель роли бога любви был полон энергии, излучал уверенность и многозначительность, присущую массовикам-затейникам. Он снова дунул в хрипатую дудку, выкрикнул несколько фраз, проделал движение вслед ушедшему солнцу, кивнул навстречу наступающей ночи и рявкнул окончательно. Девки в хороводе запели и пошли по часовой стрелке. «Посолонь ходят», — подумал Федор. В северных широтах движение по часовой стрелке долго соединяли с направлением хода солнца.

Пение в хороводе временами прерывалось, а иногда подхватывалось общим хором. Слов Федор не понимал. Он хотел спросить разъяснения у «оруженосцев», но Ярик и Жарик растворились в толпе. «Уж не к берлоге ли пошли?!».

Вдруг хороводные девки завизжали и бросились врассыпную. Толпа лопнула, будто в ней прорубили просеки. По этим просекам в центр поляны метнулись серые фигурки с соломенными факелами. Где-то в этой темной деревне все-таки хранился огонь.

Факелы сошлись под копной, она вспыхнула и осветила деловитые лица поджигателей. Ярик и Жарик были среди них.

Костер разгорался, в копне обозначились крепкие поленья, сложенные вокруг шеста с лошадиной головой на верхушке. Да, – это была голова, а не череп. Черепом ей предстояло стать в огне. «Если прежде не сгорит», — опять сумничал Смирной.

Толпа села. Люди опустились, кто где стоял. Образовались небольшие компании по пять-шесть человек. Федор тоже оказался в таком кружке. Здесь были две тетки средних лет, девица из хоровода, ну, и Ярик с Жариком вынырнули, как грибы из-под травы.

Тут же по толпе пошли парни с берестяными коробами и стали раздавать народу еду. В центр Фединого кружка на кусок полотна упали белые караваи, сушеная рыба, мягко опустились горшки с овощами, мясом и ягодами. «Пятью хлебами и двумя рыбами накормил он толпу бездельников», — пробормотал Федор самодельную цитату. Разносчики не унимались. Появилась выпивка. «Холодная, — пощупал глиняную бутыль Смирной, — у них и ледник есть».

Тут Ярик толкнул в бок и сообщил, что разносчики еды – слуги Солнца, тоже еду приносящего. Стали есть и пить. Дети выпивали наравне со взрослыми, компания развеселилась, люди обменивались короткими фразами, и Федя понял, что словарный запас у них невелик.

Одна тетка оказалась матерью близнецов, другая – именно теткой. Девица Вельяна – родной старшей сестрой. А когда в кружок присел один из коробейников – муж тети, семья оказалась в сборе.

Какое-то время люди угощались, пели нестройным хором, поглядывали в небо. Там проворачивался огромный звездный купол. Федор невольно засмотрелся. Не часто приходится городскому человеку вот так умиротворенно смотреть на звезды.

Наконец чернота межзвездных промежутков стала невыносимой, тихо и осторожно запели свирели. Дудка Лало молчала. Люди поднялись со своих мест, пошли к воде, мягко ступая босыми ногами. В конце широкой просеки Белое Озеро отражало луну и звезды. На берегу народ сжался в группы и чего-то ждал.

Опять взвизгнула дудка, ударили бубны. Лес наполнился грохотом, криками, дикими воплями. Казалось, беснуется пьяная компания.

Крики и грохот приближались, сходились со всех сторон. Ярик и Жарик прижались к ногам Федора и отчетливо дрожали. Их дядька исчез. Федя обнял ребят. «Лешие гонят Купалу», — выдавил Жарик.

«Как же они пойдут к берлоге?», — подумал Федор.

Купалу гнали бубнами, криками, огнем. Факелы замелькали меж стволов, и скоро к воде выскочило жуткое чучело нечеловеческого роста.

«У-у-у-х!!!», — разнеслось над водой.

«Ходули!», — подумал Федор. Дети у его ног начали подвывать. Но завыла и вся толпа.

Чудовище размахивало жердью с метелками на концах, дурно вопило, кидалось то к одной группе людей, то к другой. Всюду на его пути вставали парни с пучками горящей соломы. Купала отскакивала прочь. Постепенно факелы окружили страшилище со всех сторон, осветили ее черные лохмотья, жгли светом, рассеивали колдовскую силу. Наконец, Купала сдалась. Она рухнула в траву, люди с факелами стояли над ней, пока не сгорела солома, и отступили в сторону. Тьма скрыла поверженную тварь, но Федор заметил, как выбрался из ее лохмотьев и исчез в толпе коренастый мужичок.

Теперь вокруг раздавались радостные песни, огонь вспыхнул вновь, факельщики схватили чучело и поволокли к воде. Там у берега покачивался соломенный плот – с десяток снопов с осмоленными срезами. Купалу бросили на снопы, оттолкнули шестами от берега, и погребальный плот замер на зеркальной поверхности.