Черная тропа - Александр Конторович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, вот сказал бы мне кто-нибудь, что придется человеку про плазменный телевизор рассказывать, вот я удивился бы тогда!
А сейчас рассказываю, а он, подлюка, меня ещё и подкалывает — фантазия, мол!
Баран… в каком лесу он рос?
Темно…
Он говорит — у меня что-то со зрением. Иногда, правда, становится светлее — я даже различаю какие-то очертания, фигуры, во всяком случае, отличаю одну от другой, лица ухитряюсь рассмотреть. Да и ещё кое-что замечаю, мотаю, так сказать, на ус…
Вот эта — полноватая, в светлом халате — Мария, медсестра. Она меня кормит — приносит еду.
Нет, есть-то я и сам могу! Ложку — ту очень даже крепко держу! И не только ложку…
Мне постоянно гудят в уши — вам нельзя совершать резких движений! Могут разойтись швы!
Какие швы?
Я тут втихаря, когда совсем темно было, себя ощупал аккуратненько. Нет ничего — никаких швов не нащупал. Новых — так во всяком случае. Даже и на голове ничего нет. Волосы, правда, подстригли коротко.
А вот бреют меня другие, в руки бритву пока не дают. Мол, координация движений ещё не восстановилась… могу нечаянно себя поранить…
Я что — совсем умом тронулся? Или жить не хочу? Чтоб я сам себя бритвой поранил — да это просто курам на смех! Чем только не брился в свое время!
Дайте, говорю, нож и оселок. Сам наточу, сам и побреюсь!
Нет, дядя, говорит, нельзя тебе — видишь пока плохо. Да и не разрешит главврач тебе нож давать — он мужик суровый!
Правда, он эту фразу иначе как-то построил… непривычно. И не мужиком его назвал, это уж я сам по привычке подставил. Другое слово какое-то было… не наше…
Тихо тут…
Правда, иногда в барабан начинают колотить зайцы — их тут много.
Спрашиваю — какого, мол, хрена?
Так, говорят, никак не разгоним — больно до хрена их тут развелось.
Это здорово мешает спать, лежу постоянно в какой-то полудреме. Так что, когда зайцы затихают — проваливаюсь в сон, как утюг в болото.
Но я — злодей тертый! И упрямый, не зря меня всю дорогу экстремистом звали. Врач-то он, конечно врач… от слова «врать», так и я тоже не лыком шит! Поваляйся с моё по госпиталям — много чего между строк читать начнешь!
Читать пока не могу — а вот слушать никто не запрещает.
И я слушаю…
Напрягаю слух — пусть уши пока заменят мне глаза…
— Как сегодня наш пациент, сестра?
— Много лучше, доктор! Мышечный тонус повысился, практически норма.
— Очень хорошо!
Скрипнул стул, вошедший уселся рядом.
— Вы меня слышите?
— Да…
Говорим мы по-немецки. А в речи доктора проскальзывает легкий акцент, он не немец?
— Могу вас обрадовать — сегодня мы окончательно снимаем вам повязку. Станете понемногу привыкать к свету!
Хм… Откровенно говоря, я и так её уже снимаю. Ночью, когда никого в палате нет. Правда, и света в ней тоже почти нет — только слабенькая лампочка около двери. Но моим глазам и этого пока вполне достаточно. Иногда, буквально краем глаза, сквозь неплотную повязку я различаю и силуэты врачей и медсестер. Да и когда ем, мне повязку ослабляют — чтобы я мог что-то там рассмотреть. Правда, и свет в палате приглушают так, что только тарелку и видать…
Не очень-то я понимаю врачей — за каким рожном им нужно так долго с этим тянуть? Ведь очевидно же — пациент зрение не потерял. Чего валандаться?
А когда что-то непонятно, оно настораживает. Уж очень охота иметь козырь в рукаве. Или кирпич за пазухой — ну, это уж у кого какие привычки…
Но в силу тотальной ко всему недоверчивости и прямо-таки патологической осторожности, ваш покорный слуга всегда являлся (да и сейчас, надеюсь, является) весьма неудобным экземпляром для всякого рода манипуляций. Хоть служебных, хоть медицинских. Ото всех в нашей современности можно ждать какой-то подлянки. Разумеется, во имя высоких целей!
Можно подумать, что синяк, заработанный в процессе достижения таковой, чем-то существенно отличается от аналогичного, но полученного в иной обстановке…
На мой вредный взгляд — так все едино.
Вообще, мне тут много непонятно.
Сколько я здесь лежу?
Даже и представить пока не в состоянии — нет привычной смены дня и ночи. Нет, ибо окон в палате не имеется. А составить какую-то закономерность посещения медперсоналом — крайне затруднительно. Странно это. Насколько я знаю (а, надеюсь, что знаю хорошо) порядки в больницах и госпиталях, бардака тут быть не может в принципе. Есть четкий график посещения, очередность обхода и т. д. и т. п.
Хоть в России, хоть в Зимбабве.
Впрочем, насчет последней страны… возможно, что и преувеличиваю. Но там тоже к этому стремятся.
Но надо уже и доктору ответить, мужик, по-видимому, ждет от меня каких-то эмоций.
Ладно, будут тебе эмоции…
— Это очень хорошо, доктор! Я уже стал опасаться, что у меня что-то такое случилось со зрением.
— И не только с ним! У вас была тяжелая контузия, даже шансов на успешный исход — и тех было весьма немного. Сестра! Пересадите больного в кресло-каталку — пора везти его в процедурный кабинет.
Чуть слышно поскрипывает левое колесо… не новое кресло мне досталось. Ощупываю подлокотники… опа!
Они обиты к о ж е й.
Раритет…
Это где же такие у нас сохранились-то? Повсюду уже кожзамом обиты или ещё какой-нибудь новомодной хренью.
В «кремлевке»?
Ага, щас!
Так меня туда и повезут…
Точно, кожа…
С внутренней стороны подлокотника — там, где её прибивают тонкими гвоздиками (их шляпки я нащупываю пальцами), хорошо ощущаются складки. Вот после их осторожного обследования можно почти со стопроцентной уверенностью утверждать — это никакой не дерматин…
Интересно девки пляшут — по четыре штуки в ряд!
Ладно… сейчас с меня снимут повязку. Какие ещё любопытные штучки я успею рассмотреть?
А пол-то у нас дорожкой застелен… Иногда, на поворотах, коляска съезжает с неё, и я слышу, как колеса постукивают по полу.
Паркет… не линолеум.
А вот это уже любопытно! Практически ни в одной больнице я такого не припоминаю — гигиена! Линолеум, как мне говорили, проще мыть. Не буду спорить, в конечном итоге, медикам виднее. Но здесь его нет. И что это может означать?
Это не больница?
Фигушки, а что я тут тогда делаю?
Это какая-то захолустная больничка районного масштаба?
Угу.
С персоналом, говорящим по-немецки.
И где ж это у нас такая есть?
И с раритетными колясками… паркетом в коридорах…
Товарищ Котов — настолько важная персона, что для него специально выделили некий ведомственный санаторий, куда и поместили… для чего?
Размечтался… губозакатыватель ещё не требуется?
Скрипнула дверь, колеса коляски простучали о порог.
— Сестра, помогите больному сесть на кушетку.
Теплые сильные руки меня подхватывают, и я делаю несколько шагов.
Вот и кушетка — её край толкает меня под колено.
— Садитесь!
Звук шагов — врач подходит ко мне ближе. Запах хорошего табака… вишневый? Черт его знает, но что-то похожее.
Чьи-то пальцы уверенно ощупывают мою голову, сматывают бинт…
Свет!
Ну, не сказать, чтобы я им был ослеплён — всё-таки мои тренировки кое-какой эффект дают. Но глазами я хлопаю старательно, прикрываю их рукой…
И пользуясь этим, оглядываюсь по сторонам.
Кабинет.
Достаточно просторный, окна сейчас прикрыты шторами. Это, надо полагать, для того, чтобы я не так болезненно воспринимал переход от темноты к свету. Разумно…
А ведь это — не медицинский кабинет!
Точнее — не совсем медицинский — в них не бывает таких тяжелых двухтумбовых столов. Ни к чему они здесь.
Но в этом кабинете — такой стол присутствует.
Стоит сбоку от окна.
И рядом с ним, на стуле справа, сейчас сидит какой-то худощавый высокий дядька. В белом халате — медик же.
В глаза бросаются его руки — ухоженные, с длинными тонкими пальцами. На носу у этого медика очки в блестящей желтой оправе — позолота?
Седоватые волосы, аккуратно зачесанные набок.
Аристократичный такой мужик.
Не хозяин кабинета — тот сбоку бы от стола не сидел.
— Как вы себя чувствуете?
А вот это — уже врач. Тот самый, что приходит ко мне в палату, я по голосу узнал.
Стоит слева от меня, оттого и не был замечен сразу же.
Рост невысокий — где-то метр семьдесят.
Белый халат, русые волосы. Тоже в очках.
Старомодные такие, круглые… в обычной оправе — не то, что у сидящего!
— Спасибо, доктор… хорошо.
— Головокружения нет?
— Нет… глаза вот режет…
— Это нормально. Пройдёт вскорости, не переживайте. Можете самостоятельно встать?
А могу?
Естественно, я же не полный лопух.
По ночам, не вылезая из-под одеяла, тренирую ноги и руки, изгибаюсь и верчусь — аж пот градом!