Необыкновенные приключения капитана Шпарина. - Александр Карпов

— Реинкарнация что ли? Как всё запутано, — сказал Шпарин, выбирая вино. — Тебе, Эфир Спиритович, освежающий «Луговой ветерок», мне «Летняя ночь». Сказка, а не вино. Расскажи мне ещё какую-нибудь сказку про эту замечательную страну, где мы так приятно проводим время, пока ты ещё чего-то соображаешь.

Миазмов поперхнулся и облил бороду вином.

— Ну, вот, теперь стирать придётся, — заметил Шпарин.

— Я в любом состоянии соображаю, — обиделся экстрасенс, отряхивая бороду. — А пью от тоски, незаслуженных страданий и безысходности. Твой оптимизм поражает. Помучаешься с моё, тоже запьешь.

— Не собираюсь здесь оставаться, — Шпарин привстал с дивана и отобрал у Миазмова бутылку. — Хватит на сегодня.

— Останешься. Выхода нет. Не вижу.

— Простая логика. Вход он же выход. Если мы заблудились в темной комнате и потеряли входную дверь, нужно понять, где её искать. Можно наощупь, что очень долго, а можно попросить включить свет. Сразу нам его не включат, но если очень настойчиво попросить, свет мы, думаю, увидим.

— Отдай бутылку, — проворчал Миазмов. — Ты разбередил мои душевные раны. Но есть проблемка, такая маленькая проблемка, что, если тёмная комната не комната, а лабиринт, где будешь ползать пока не сдохнешь.

— Выход из лабиринта виден сверху.

— Туда ещё надо забраться, на этот верх. Пропуск у тебя есть? Отдай бутылку.

— Пропуск мой новый статус. Забыл? Я теперь капитан Вооруженных Сил Соединенного Губернаторства. Департамент Тайных Операций. Элита, — Шпарин усмехнулся, возвращая вино. — На! Возвращаю с условием. За тобой рассказ. Не верю, что после неудачного побега, ты оставил попытки найти выход. Давай, делись информацией. Два года достаточно большой срок, чтобы понять суть происходящего.

— Я знаю, что ты хочешь услышать. Кто в доме хозяин, кто заправляет этим сумашедствием? Что это за «Холм», постояно всплывающий в разговорах, при упоминании которого Древака со своими подданными кривятся и морщатся, как при геморрое.

— В самую точку, — сказал Шпарин. — Ну и…

— Моя версия такая: «Холм» — некий Научный Центр, где пытаются интенсивно экспериментировать с пространством. Он где-то тут, недалече. Я даже расшифровал аббревиатуру, не берусь утверждать на все сто, но в моём переводе это звучит как «Хронооптический линейный модулятор».

— Пресловутая машина времени? Плохо верится…

— Но ты здесь?

— Вообще-то здесь, — неохотно согласился Шпарин и посмотрел через проем двери во тьму разгромленной лаборатории.

— Возятся в основном у себя во времени. Иногда прорываются в чужие эпохи и тогда попутно прихватывают всё, что попадется под руку. По-моему мнению, эти посещения носят случайный, плохо управляемый характер. Как они это делают, какие технологии задействованы, не понимаю и не знаю. Судя по постоянным сбоям и частым авариям технологии совершенно сырые. Определённо сырые, как инженер говорю, но работают.

— Видел я этот Центр и кое-что ещё, — сказал Шпарин, вспоминая фантасмагорическое зрелище за озером, двух Супоневых и жёлтую папку в кабинете помначштаба. — Теперь ясно, зачем существует Охранный Отряд и База. Буфер между гостями и настоящим. Приёмная зона. Зона, где фильтруется попадающее в сети. Полезное оставляем, ненужное в печку. Человеческая жизнь ничего не стоит. Они плохо кончат.

— Мне по большому счету и сейчас хорошо.

— Кормят, поят, тепло, светло и мухи не жужжат. Иногда, правда, что-то стучит по башке, глазёнки вылазят на пузо, но это детали. Зато никто не запрещает жрать водяру. А среднерусская действительность? С ознобом во внутренностях! А щемящая причастность к бескрайними родными просторам, полям и лесам? Сдался?

— Лесов тут тоже хватает.

— Ещё нелепица. Нескладушка, — сказал Шпарин. — Древака — командир Охранного Отряда и полковник Департамента Тайных Операций.

— Есть у меня ещё одна мыслишка на сей счёт, не решаюсь сказать, — Маралов с жалостью посмотрел на Шпарина. — Они меняют реальность! До сих пор не понял?

— Можно сколько угодно упражняться в создании околонаучных теорий, но мы и на шаг не приблизимся к разгадке. А этот рыжий туман?..

Миазмов поставил бутылку на стол.

— При изменении несущей частоты сигнала, думается мне, — воздушная среда меняет цвет. А вон там, — экстасенс ткнул пальцем в обломки шкафа. — Есть вино. Ещё две бутылки.

— Пей, алкоголик, — равнодушно сказал Шпарин. — Пойду всё-таки посмотрю, как отсюда вылезти. Ты со мной?

Миазмов отрицательно мотнул головой.

Шпарин встал с дивана и сделал шаг к лаборатории.

Аварийные светильники, сочувственно подмигнув, погасли. Раздался звук бьющегося стекла.

— Это не я, — сообщил Миазмов.

— Точно не ты, тебе это незачем, иначе бутылку мимо рта пронесёшь, — согласился Шпарин, падая на диван. — Но скажи честно, как ты это делаешь? Помнится в ДК турбинного завода на такие трюки ты способен не был. Передвинуть стакан с водой, отыскать в зале с помощью подсадного какой-нибудь предмет, распилить женщину в ящике, это я понимаю. Но битьё стёкол с опрокидыванием шкафа и сдёргиванием штанов — высший класс. Как?

Вместо ответа он услышал невнятное бормотание.

— Понятно. Готов. Теперь и поговорить не с кем.

Далее события, о которых Шпарин вспоминал только с использованием нехороших слов и внутренней дрожью, приобрели совершенно невероятный характер, даже в контексте виденного за двое суток.

Стены комнаты заволновались, скривились. Воздух зашипел, пошел слоями и вскипел. Фигура экстрасенса обозначились оранжевым цветом, вспыхнула и стала прозрачной.

— Фильм ужасов, — с тоской сказал Шпарин. — Кончайте дурить, гады!

Тело Миазмова потеряло очертания, заблекло и исчезло.

«Всё! Сейчас умру! — ужаснулся Шпарин, разглядывая свои прозрачные руки. — Вот твари, чего удумали — решили опять меня растворить, как кусок рафинада. Разложат на атомы и поминай как звали. Никто и не вспомнит… Кроме, пожалуй… Светки, Маринки, Светланы Андреевны. Ну, Милки Звирник. Может Татьяна вспомнит, Бушина, — целый год любовь крутили. Чуть не женился. Или из последних подруг, Анна… из турагенства. А из мужиков, кто? Кому денег одолжил — обрадуются. А из настоящих? Кое-кто вспомнит… Эх, завещание не написал. Нужно было в детский дом какой всё завещать…».

Неиспытанная раньше боль раздирала тело, каждая клеточка молила о пощаде, просила не дать потерять себя, не соскользнуть с этой грани, где ломаются и крошатся, стираются и выворачиваются представления о бытие.

Мутные оранжевые волны заполнили помещение светящимся туманом.