Честное пионерское! Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин

Она бурчала, но шагала следом за мной по ступеням. В подъезде пахло табачным дымом (мне казалось, что в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году этот запах был повсюду) и… мочой (кошачьей или человеческой — моё обоняние таких тонкостей не различало). Мы принесли сюда аромат Надиных духов (та не забыла подушиться перед уходом, подкрасила ресницы и губы). А ещё: нарушали тишину шумом шагов и голосов. Надежда Сергеевна говорила едва слышно, будто действительно опасалась разбудить жильцов дома. А вот я шептать не намеревался.

— Павлик, может быть, и спит, — сказал я. — Но его отец в это время проверяет работы учеников — Пашка сам об этом говорил. Так что его сон мы не нарушим. Нам всего-то и надо: вручить ему книгу. Твой Витя и зевнуть не успеет, как мы уже потопаем обратно домой.

— Никакой он не мой, — сообщила Надя.

Я мысленно ей ответил: «Это только пока он не твой. Подожди немного».

И добавил цитатой из «Мастера и Маргариты»: «Аннушка уже разлила масло».

* * *

У меня была идея: тихо постучать в дверь, чтобы не разбудить Павлика Солнцева. Но я от неё отказался. Решительно нажал на кнопку звонка. После третьего сентября, когда я (Павел Солнцев) записался в секцию самбо, в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году не оставалось событий, которые я боялся бы изменить. Я хотел бы перекроить их все, начиная с того злополучного воскресенья двадцать третьего сентября. Первое новое событие (наверняка бы мне запомнившееся) произойдёт прямо сейчас: поздно вечером к Солнцевым придёт Миша Иванов вместе со своей мамой. С этого момента у меня и у нынешнего Павла Солнцева появятся значимые отличия в наборе детских воспоминаний.

В дверном глазке засветилось яркое пятно. На миг оно исчезло, накрытое тенью…

И тут же заскрежетал замок.

Дверь нам открыл Виктор Егорович Солнцев. Он суетливо поправил дужку очков (должно быть, мы действительно отвлекли его от работы: обычно по дому отец в очках не ходил). Папа пригладил рукой волосы на голове (будто торопливо прихорашивался). От удивления или от усталости отец сутулился сильнее, чем обычно. Папа скользнул по мне растерянным взглядом, и тут же уставился поверх моей головы — он посмотрел на Надежду Сергеевну Иванову. Я почувствовал укол ревности. Но быстро совладал с чувствами. Потому что понимал: причин сжимать меня в объятьях у отца не было. Да и не мой он теперь отец. Он родитель того нахмуренного паренька, что выглядывал сейчас из-за его спины — из моей бывшей спальни.

— Надя⁈ Простите… я… Надежда Сергеевна… Здравствуйте.

Отец сиплым голосом промямлил невразумительное приветствие, явно сбитый с толку нашим появлением. Потёр тыльной стороной ладони нос. Одёрнул не первой свежести растянутую футболку, точно пытался придать ей приличный вид. Подтянул потёртые серые брюки от старого костюма, с намёком на стрелки на штанинах (в трениках он по дому не расхаживал). Из квартиры пахло… селёдкой. Я тут же вспомнил большие жестяные банки с солёной рыбой, которые нам с папой приносила тётушка — папина старшая сестра (та затаривалась ими «на базе»). Папа не любил сладкое. А вот селёдка была его слабостью (похоже, он ел её совсем недавно, судя по запаху и жирному пятну на отцовской футболке).

— Здравствуй, Витя, — отозвалась Иванова.

— Здравствуйте, Виктор Егорович! — сказал я.

И отрапортовал:

— Мы вам книгу принесли. Вот!

Протянул отцу увесистый томик Рафаэля Сабатини.

На обложке (горчичного цвета) блеснула золотистая надпись «Мир приключений».

— Я говорил, что верну её вам через неделю. Успел.

Папа взял книгу — взглянул на неё с не меньшим изумлением, чем только что рассматривал свою бывшую одноклассницу. У меня в голове мелькнула мыслишка о том, что Павлик принёс мне «Хроники капитана Блада» без отцовского разрешения. Библиотеку папа считал своим главным богатством. Каждый томик помечал аккуратной надписью «собрание В. Е. Солнцева». Я помнил, что отец не любил раздавать книги. А если уж решался на такой поступок, то обязательно оборачивал «ценный экземпляр» обложкой. Паша же мне вручил «Хроники» без обложки. Не помню, чтобы я когда-либо такое делал — разорял папину библиотеку. Но у меня в первом классе книги и не просили.

— Привет, Пашка!

Я помахал рукой сонно таращившему на нас глаза пареньку. Тот несмело улыбнулся — махнул мне в ответ. Павлик потёр веки (будто проверял, не привиделись ли мы ему).

Пока Паша убеждался, что не спит, я снова поднял взгляд на отца.

Папа таращился на Надежду Сергеевну, шевелил губами (будто рыба), но не издавал при этом ни звука.

Мне почудилось, что Надю этот его безмолвный монолог позабавил. Но я не обернулся. Следовал заранее продуманному плану.

— Виктор Егорович, мы замёрзли, — сказал я. — К вечеру на улице стало прохладно. Вы нас горячим чаем не угостите?

Позади меня раздался громкий вздох.

— Миша! — воскликнула Надежда Сергеевна. — Какой чай?

— С мёдом, — сказал я.

— Эээ… — промычал Виктор Солнцев.

Он вновь озадаченно потёр нос.

По поводу книги он не сказал ни слова — снова уставился на Надежду Сергеевну. Подобной нерешительности я от папы не ожидал.

Мне почудилось, что папа сомневался: спит он сейчас, или Надя Иванова (вместе с сыном) действительно явилась к нему в гости… за час до полуночи.

— Папа, я тоже буду чай пить! — воскликнул Павлик Солнцев. — Мишка, ты будешь с мёдом или с сахаром?

— И с тем, и с другим, — сказал я.

Мальчик прошлёпал босыми ногами по полу.

— Сейчас поставлю чайник, — заявил он.

* * *

Я догадывался, что папа не альфа самец. Но не предполагал, что при виде Ивановой он настолько «размякнет». Уже через пять минут я признал: в присутствии Надежды Сергеевны Виктор Солнцев… здорово притормаживал. Будто у него уснул или отключился мозг. Папа то излишне суетился (перескакивал в разговоре с темы на тему), то вдруг впадал в ступор (забывал, что именно собирался сделать). Однако глаза он не прятал — буквально пожирал Надю взглядом, от чего у той розовели щёки и уши. Подобного поведения от папы я не ожидал. И запоздало удивлялся тому, что незамужние учительницы (таких в семнадцатой школе Великозаводска было немало) всё ещё не взяли тридцатилетнего вдовствующего учителя физики «в оборот».

Солнцевы великодушно уступили нам с Надей места за кухонным столом. Виктор Егорович заварил свежий чай (с листьями смородины — это была папина слабость: добавлять в заварку листья смородины, малины или мяты). Павлик принёс из гостиной чашки и блюдца от фарфорового сервиза (мы их доставали из серванта только при появлении гостей). Я рассматривал знакомую с (прошлого) детства посуду с розочками. Шарил взглядом по тесной кухоньке (очень похожей на Надину), где узнавал (вспоминал) каждую трещину на стенах, каждое пятно на полу. Слушал сбивчивый отцовский рассказ о папиных и Надиных бывших одноклассниках (обычно папа говорил неторопливо и чётко — хорошо поставленным 'учительским голосом… но не сейчас).

Я не чувствовал, что вернулся домой. Вдруг понял, что с прошлого тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года для меня прошло очень много времени. И эта тесная кухня осталась далеко — в моём детстве (в детстве Павлика Солнцева). Годы и события затмили мои детские воспоминания. А моё собственное воображение здорово их преобразило и раскрасило в яркие волшебные нереалистичные цвета. Уютная папина кухня на самом деле выглядела не столь уютной, как на картинах в моей памяти (скорее, казалась тесной, убогой и грязной). А папа оказался не мудрым всезнающим и всёумеющим существом (на которого я равнялся) — он больше походил на моего старшего сына, часто получавшего от меня «отцовские» подзатыльники.

Мне так и хотелось воскликнуть: «Папа, что ты мелешь⁈ Зачем ты всё это нам рассказываешь? Ты сам мне когда-то говорил, что лучший собеседник — это тот, что помалкивает и слушает. Заставь говорить Надю! Ведь ты умеешь это делать — я точно помню. Пусть Надя выбирает интересные для себя темы и изливает тебе душу. Тогда ей будет с тобой интересно. Ну, а тебе с ней и так хорошо. Я вижу это. Хватит нести ерунду! Просто слушай её. Направляй беседу в правильное русло. И будет тебе счастье». Но я молчал. Смотрел на лицо Мишиной мамы (Надя посматривала на своего бывшего одноклассника чуть свысока, с иронией). И на Виктора Солнцева — нервно потиравшего нос и суетливо предлагавшего гостям то селёдку, то хлеб с мёдом.

«Да уж, — подумал я. — Свести этих двоих будет сложнее, чем мне казалось». Радовало лишь то, что Виктор Солнцев не скупился на комплименты — вполне заслуженные: Надя за август заметно похудела