По Восточному Саяну - Григорий Федосеев

— Она не медведь.

Я тоже встал, и непонятное разочарование овладело мною. Собаки, увидев нас, принялись лаять с еще большим азартом. Оказалось, что предметом их внимания был небольшой ворох наносника, обнимавший корни старой ели. Видимо, в дождливое время ручей, возле русла которого мы находились, заполнялся водой, иначе наносник никак не мог бы попасть под ель.

До крови изодрав морды, собаки грызли зубами палки, работали лапами, пытаясь разобрать наносник. Мы не могли понять, кого они загнали туда.

Я заглянул под наносник и поразился странному звуку. Он напоминал ворчание кошки, когда у нее пытаются отобрать кусок мяса, только что стащенный из-под рук хозяйки. В темноте различались две пары светящихся точек, прямо смотревших на меня. Еще несколько секунд — и в корнях ели показались две усатые мордочки. Собаки, увидев, что я хочу разобрать наносник, неистовствовали.

— Наверно, маленький рысь, — сказал эвенк. — Тут видишь, всякий разный косточка есть, это они кушай.

Он оказался прав. Под елью прятались маленькие рыси. Мы решили разобрать сушник и унести малышей к себе на стойбище. Сколько страха и возмущения было в глазах этих маленьких животных. Прижавшись друг к другу спинами, они дружно отбивались от нас лапками и злобно, как взрослые, ворчали. Я снял гимнастерку, завязал воротник и пленил малышей.

Солнце стояло в зените. В тайге было душно, даже в тени. Хотелось пить. Я приподнял свою ношу и хотел было идти, когда Тиманчик остановил меня.

— Наверно, близко вода есть, иначе рысь тут живи не могу.

Действительно, ведь не могли же малыши жить без воды, тем более, что они уже питались мясом. Тиманчик быстро разыскал еле уловимую глазом тропу и пошел по ней. Освобожденные собаки побежали вперед. Снова раздался лай, и долетевший до слуха треск стал удаляться в противоположном от нас направлении.

«Не старая ли рысь?» — подумал я.

Когда шум стих, мы разыскали воду, вернее, маленькое болотце, к которому ходили на водопой рысята. Вода в нем была теплая и далеко не свежая, но мы все же утолили жажду и продолжали путь.

Собак еще не было. Малышей я нес в рюкзаке. Каждый толчок раздражал рысят, и они не переставали ворчать, выражая свое негодование.

Вечерело, но жара не спадала. Мы снова изнывали от жажды. Я старался не думать о воде, но мысли о ней неотступно преследовали меня, как назойливая мошкара. Наконец пологий хребет кончился, и мы стали спускаться в долину. Ничего не хотелось, кроме воды и прохлады; даже предстоящий отдых после длительного пути не соблазнял нас.

Но вот окончился крутой спуск, скоро остался позади и сосновый бор, граничащий с береговыми елями. Еще полкилометра пути, показавшегося бесконечно долгим, и мы увидели знакомую поляну, а затем услышали и долгожданный шум реки. Только тут нас догнали собаки. Не задерживаясь на поляне, мы поспешили к воде. Мы пили, купались, как дети радуясь прохладе. Через десять минут не осталось и следа усталости.

Предстояла ночевка. Хотелось есть, но в наших котомках, кроме маленького кусочка пышки, ничего не было, если, конечно, не считать чайника и небольшой сковороды, на которой обычно жарили рыбу. Но ведь мы находились в тайге, поэтому отсутствие запасов продовольствия не смущало нас. Пока я устраивал ночлег, привязывал собак и возился со своими пленниками, Тиманчик, усевшись на гальку, достал нож и срезал с собственной головы небольшую прядь волос, затем вынул из шапки два голубых перышка кедровки и белой ниткой прикрепил все к маленькому рыболовному крючку. Через несколько минут я увидел в его руках искусно сделанную мушку, на которую он собирался ловить хариусов. Но вода в реке была настолько прозрачной, что нужно было прикрепить крючок к бесцветному поводку, иначе рыбу не обманешь. Тиманчик нашел в своей дорожной сумочке оленью жилу, которыми эвенки починяют олочи [3], отделил от нее три тончайшие нитки, из которых и ссучил поводок.

Тиманчик мастерски обманывал хариусов. Я сам был свидетелем того, как жадно бросались хариусы на обманку, и ровно через полчаса рыба уже жарилась на сковородке.

Надвигались сумерки. В июле в этих местах почти не бывает темноты: не успеет вечерняя заря погаснуть, а уж на востоке разгорается утро. Но человек быстро привыкает к светлым ночам и в положенное время легко засыпает. После ужина я решил посмотреть рысят. Они не спали, были голодны, скучали о матери и не понимали, почему их лишили родного уголка под старой елью. Но стоило мне только прикоснуться к рюкзаку, как сейчас же слышалось гневное рычание.

Им было, видимо, немного больше двух месяцев. В глазах рысят жила злоба, прикрытая теперь чуть заметной печалью неволи. Они прижимались друг к другу и в оборонительной позе предупреждающим взглядом смотрели на меня. Я закрыл рюкзак, проверил, надежно ли привязаны собаки, и стал готовиться ко сну. Тиманчик уже отдыхал.

По реке струилась прохлада, и вместе с ней на зеленый покров долины ложилась роса.

Ночью, часа в два, раздался отчаянный лай собак. Мы вскочили. Кто-то с треском удалялся от бивака. Тиманчик быстро спустил собак. Скоро лай повторился несколько поодаль. Тиманчик с берданой в руках бросился на лай; я последовал за ним. Мы еще не успели добежать до дерущихся, как по лесу разнесся отчаянный визг собаки Майто. Хорошо, что было светло. Выскочив на поляну, мы увидели катающийся на земле клубок.

Борьба была настолько ожесточенной, что даже наше появление осталось незамеченным. В общем клубке мы разглядели животное светлой окраски. Это была крупная рысь. Подобрав под себя Майто, она так и застыла, стиснув стальными челюстями горло собаки. Чирва, спасая сына, сидела на спине зверя и зубами рвала ему хребет. Майто задыхался и чуть слышно хрипел. В два прыжка Тиманчик оказался возле дерущихся. Бердана, описав в воздухе круг, угодила прямо в лоб рыси и переломилась пополам. Тогда эвенк, как безумный, принялся стволом колотить зверя. Удары, рычание, предсмертное хрипенье Майто — все смешалось.

Через минуту рысь свалилась на бок, но челюстей не разжала, — так и умерла с задушенным Майто. Горю Тиманчика не было предела. Хорошая собака для эвенка — его благополучие. «Только неудачник живет в тайге без лайки», — так говорят эвенки.

Тиманчик разжал пасть рыси и, приподняв безжизненного Майто, стал его тормошить, пытаясь пробудить признаки жизни, но это ему не удалось.

Мы вернулись к месту ночевки, раздумывая над странным поведением рыси. Обычно она не выдерживает натиска собак и отделывается от них, забравшись на дерево, или просто удирает. Что же заставило эту рысь вступить в неравное единоборство с собаками?

Там, где произошла схватка собак с хищником, мы нашли мертвого зайца. Это заставило нас призадуматься.

Рысь несомненно была матерью малышей. Видимо, вернувшись после дневной охоты с пойманным зайцем к детям, она не нашла их в гнезде и пошла нашим следом, неся в зубах добычу. У стоянки она, наверное, сделала круг и затаилась в том месте, куда ветерок доносил запах ее детенышей. По нему она догадалась, что малыши живы. Материнский инстинкт мгновенно заглушил страх, сделал ее необыкновенно ловкой; она незамеченной пробралась к стоянке, рассчитывая стащить или покормить детей, но собаки окружили ее.

Все стало понятно, и мне не нужно было спрашивать у Тиманчика, что заставило рысь вступить в борьбу с собаками и почему наше появление ночью на поляне не испугало ее.

Утром мы были на стойбище.

Много времени прошло с тех пор. Наши маленькие рысята привыкли к пище, подросли, но были они сыты или голодны, в их глазах я никогда не видел примирения. Они все время находились в каком-то напряженном состоянии, особенно самка. Она не смотрела в глаза человеку, вечно пряталась и беспричинно раздражалась.

Следующей весной, когда нашим питомцам уже было по году, они особенно остро переживали неволю и своим поведением вызывали у всех нас чувство сожаления. Наконец я не выдержал и решил отпустить их в тайгу. На лодке мы поднялись вверх по реке, к устью Чулы, переночевали и отпустили рысей на волю. Наш путь шел дальше к вершине Подкаменной Тунгуски.

В тайге еще таял снег. Вода в реке неизменно поднималась и скоро вышла из берегов, вынудив нас вернуться на стойбище. Каково же было наше удивление, когда, подплыв к старой ночевке, мы увидели наших рысей, сидящих на наноснике! Заметив нас, они поднялись и отошли к кустам. Не знаю почему, но мы радовались этой встрече. Рыси к нам не подошли. Мы оставили им все свои запасы мяса, рыбы, хлеба и уже никогда больше не встречали их.

Под нами вершина Чебулака

Пережив прошедшим днем много тревожных минут, мы к вечеру так измотали свои силы, что желали одного — спокойного сна. Даже ночной холод, постоянный наш спутник, сжалился над нами и не будил всю ночь.