Сын человеческий - Аугусто Бастос

— Там, наверное, уже забыли про мятеж.

— Наверное. Почти два года прошло, Касиано.

— Я смогу снова работать в гончарне. А нет — так на нашем участке. Вырастим на нем много хлопка и маиса. Можно еще попробовать рис посеять на болоте.

— Да…

Они стараются обмануть самих себя, видят сон наяву. Но перед ними разверзается черная, вырытая бомбами яма. Она поглощает их участок, заросший буйным сорняком или, что гораздо вероятнее, конфискованный государством вместе со всем, что посадил на нем Касиано Хара — эта грязная скотина и бунтовщик.

Но еще не все их надежды явь обратила в прах. Крушение, можно сказать, только начиналось.

В опустевшем поселке осталось мало женщин: состарившиеся проститутки да вдовы, заплатившие за свое жалкое существование жизнью мужей,

Нати сияла среди них молодостью, здоровьем. Она снова расцвела, будущее материнство, медленно вызревавшее в ее чреве, красило ее.

Хуан Крус Чапарро своим единственным глазом приметил Нати.

Курусу не торопился. Терпения у него хватало. Если понадобилось два года на то, чтобы среди оставшегося сброда обнаружить молодуху из Сапукая, он вполне может подождать еще немного. В общем-то он время зря не терял. К его услугам были все бабы в Такуру-Пуку. Но ему нравилась именно та, которую было трудновато взнуздать. Он, конечно, набросит на нее удила, но как на необъезженную лошадь: исподволь, незаметно. К тому же незачем пробуждать ненасытную алчность Коронеля и наводить его на добычу.

Первым делом Касиано приказали таскать дрова для сушки мате — самая трудная работа на плантации, труднее даже, чем таскать тюки. Разницы и весе нет, но вместо бархатистых листьев взваливаешь на себя твердые бревна. Они всю спину исцарапают до крови, пока тащишь их несколько лиг по лесным тропинкам и топям.

Касиано не мог уже по вечерам прибегать в пальмовую хижину к Нати. Нужно было сооружать в лесу маленькие временные шалаши из веток, чтобы провести ночь или укрыться от дождя. Он приходил лишь изредка. Его била лихорадка, мучили клещи, плечи и спина покрылись язвами.

Он все еще не догадывался, в чем дело. Думал, судьба переменилась к худшему. Он всегда это предчувствовал.

— Так должно было случиться. Слишком долго нам хорошо жилось, — говорил он Нати, стараясь утешить ее и себя.

Но она-то знала причину такой перемены. Когда она травами и мазями врачевала раны на спине мужа, перед ее глазами возникали не следы бревен, а кровавые отпечатки шпор Чапарро, который становился с каждым дней все настойчивей. Он медленно оплетал ее паутиной своих приставаний. Паук, выжидающий, пока жертва совсем ослабеет.

Как-то раз вечером в лесу он встретил Касиано и чуть было не сбил его с ног своим конем.

— Хара, мне твоя баба приглянулась. Даю тебе за нее триста песо, — выпалил он, и единственный его зрячий глаз стал пепельного цвета.

Согнутый под тяжестью бревен Касиано задрожал.

— Может, я и отпущу тебя отсюда, — благосклонно продолжал полицейский начальник, — если, конечно, заплатишь долг.

Казалось, что связка дров колотится в приступе малярии. У Касиано посинели губы, а зубы скрипели так, словно пережевывали песок.

— Чего молчишь? Не нравится тебе сделка, что ли?

— Нет… нет… — едва выговорил Касиано таким слабым, приглушенным голосом, что Чапарро показалось, будто ему отвечает кто-то другой.

— Почему?

— Она… она… жена мне, — пролепетали лиловые губы.

— Да я это знаю, vyro[41].Потому и предлагаю тебе триста песо. Ни одним больше, ни одним меньше. Ровно столько, сколько ты задолжал компании. Сможешь погасить долг и вернуться в свою долину. Никому еще я такого не предлагал в Такуру-Пуку. По крайней мере, с тех пор, как заправляю тут делами.

— Нет…

— Пользуйся случаем! Велика важность — любовница!

— Не любовница она мне, женаты мы…

Чапарро расхохотался.

— Женаты! Ха-ха! Какая разница, vyro несчастный! Что любовница, что жена — все равно баба. Спать с ней можно — и ладно. Остальное не важно… Ну, чтоб была красивая, конечно.

— Она ждет…

— Чего еще она ждет?

— Ребенка! — прохрипел голос из-под связки дров.

Смешное, бессмысленное признание, такое же нелепое, как порыв умиления у приговоренного к смерти.

Однако оно возымело свое действие, правда, столь же смешное и нелепое.

— Ребенка?

— Да, вот уже четыре месяца.

— Что ж ты думаешь, я кривой на оба глаза? Ничего не заметил?

Со стороны их разговор можно было принять за болтовню кумушек, судачащих у церкви.

— Тогда подождем немного.

Оба отправились в путь. Впереди, приподнявшись в стременах, скакал Чапарро. Позади, словно на тараканьих лапах, ползла по земле связка дров.

— Нужно бежать отсюда, — сказал Касиано Нати той же ночью.

Он повторил это несколько раз, дрожа всем телом. Сначала она подумала, что приступ лихорадки на сей раз сопровождается бредом. Но когда озноб прошел, Касиано хрипло продолжал настаивать:

— Бежать отсюда! И скорей!

— Как, che Karaí?

— Не знаю, только нужно бежать!

Землистое лицо совсем помертвело. От накатившего бешенства на губах выступила пена.

— Отсюда не убежишь! — шепчет Нати, опускаясь на колени перед распростертым на земле мужем, его обмякшее тело напоминает ей студень.

Она начинает понимать, в чем дело.

— Курусу со мной разговаривал, — эхом вторит ее мыслям голос Касиано.

Их взгляды, блуждавшие за тридевять земель отсюда, встречаются снова. В глазах женщины — смущение, в глазах мужчины — униженное отчаяние.

— Уговаривал продать тебя! За триста песо!

Он яростно и беспомощно хохочет.

— Аванс! Наш долг!

Он смеется как безумный. На губах дрожит пена. Запоздалый приступ лихорадки опять сводит тело судорогами. Безжизненно откидывается покрытая липким потом голова, и только сдавленное дыхание острыми когтями раздирает грудь.

Нати пытается успокоить его. Она натирает ему тело уксусом, укутывает в лохмотья, в байковое одеяло, еще более рваное, чем пончо, когда-то купленное в городе. Касиано еле дышит, придавленный тяжелым сном, тяжелее, чем связки дров, которые он таскает на себе.

Влажные глаза Нати смотрят не на Касиано, а поверх него, вдаль. Сверлят тишину, буравят неумолимый мрак плантации. Но нет ничего безмолвнее и чернее ее беды.

Она всматривается в ночь до тех пор, пока у нее не начинает замирать сердце. Потом она уже ничего не чувствует.

Ничего, кроме толчков, которые время от времени сотрясают ее чрево.

Неотвязная мысль о побеге созревала в Касиано, подобно лихорадке. Он заразил ею и Нати. В короткие минуты свиданий они пестовали ее, как тайный недуг, который мог оказаться опаснее явного, но был единственной, хоть и неверной надеждой на спасение. По крайней мере, эта болезнь протекала без озноба, без холодного пота, без ломоты в костях и суставах, мучавшей Касиано во время приступов тропической лихорадки. Она, по крайней мере, не выходила наружу. Только постоянное напряжение туманило мозг, жгло глаза, сводило рот и горячило дыхание.

Касиано и Нати пытались уговорить и других бежать с ними. Но народ был очень запуган. Кроме того, люди никак не могли отделаться от недоверия, которое им вначале внушал Касиано, случайно оказавшийся в более сносных условиях. Зачинщик восстания из далекой Коста-Дульсе даже заменял уру. На плантации никогда не знаешь, в какой момент сломят человека, самого что ни на есть стойкого.

— Жена помогла, — поговаривали у него за спиной.

Никто и слушать не хотел о побеге.

Действительно, это была безумная затея. Все, кто желал им добра, пытались отговорить их. Поэтому Касиано и Нати отважились рискнуть одни. Ради ребенка.

«Не хочу, чтоб он родился здесь», — постоянно думал Касиано и твердил это жене.

Нати понимала мужа.

Что касается Хуана Круса Чапарро, он, по всей видимости, решил подождать, — он ведь так и сказал Касиано тогда в лесу. Крус спокойно смотрел, как у Нати растет живот, и больше к ней не приставал. Разве что иногда насмешливо улыбался своим игривым мыслям. Порой даже казалось, что он выкинул ее из головы. А иной раз, зайдя в магазин выпить кружку каньи, он оскорблял Нати, словно ее беременность раздражала его больше, чем жалкий вид проституток, которых он при встрече поносил последними словами.

Касиано и Нати тщательно обдумали малейшие детали побега. Изучили каждое движение надсмотрщиков, всю механику охраны, все существующие дороги, все уловки, к которым, вероятно, понадобится прибегнуть, предполагаемые промахи часовых, присмотрелись, насколько те бдительны. Может, они не очень-то и будут следить за Касиано и Нати. Стоит ли тратить усилия на измотанного лихорадкой мужчину и беременную женщину? Если опытным здоровым людям не удавалось вырваться из этого огромного капкана, окруженного реками, лесами и болотами, то что уж говорить об этих несчастных.