Тело в плюще - Кэтрин Пейдж

Глава 5

Второй год

Люси Стрэттон сидела на передней веранде семейного летнего дома на Лонг-Айленде, поджидая подруг, Прин и Элейн. Стоял август, и до занятий оставалось совсем немного. Первый год оказался не так плох, как она думала. Проведя всю жизнь в школе для девочек, Люси меньше всего хотела продолжать учебу в колледже для девушек, но решение принимала не она. Мать заняла твердую позицию. Люси может отправляться куда угодно, но только если сама будет оплачивать обучение. Она совершенно не понимала желания дочери поступать в университет Чикаго. Евреи и хиппи. Нет, женщины с фамилией Стрэттон должны быть в Пелэме, а поскольку Люси носит эту фамилию…

Попав в Пелэм, она впервые избавилась от материнского контроля — и вот лето и те же оковы. План с поездкой в Кентукки в качестве волонтера Висты[14] умер, не успев увидеть свет. «Привезешь домой вшей, а то и кое-что похуже». Прокатившиеся по стране расовые волнения закрыли дорогу в Гарлем, куда она ездила два раза в неделю с частными уроками. Сама Люси никакой опасности не ощущала, и руководитель программы даже звонил миссис Стрэттон, убеждая ее в том же, но в сознании матери четко отпечатался девиз «Гори, бэби, гори». Общение дочери с такого рода людьми давно вызывало у нее беспокойство, и теперь она нашла наконец подходящий предлог, чтобы положить конец братанию, которое могло привести к чему-то такому, о чем не хотелось и думать. Люси мечтала о приятном чернокожем — с прической «афро» и в дашики, — который забрал бы ее с собой и увез из крохотного мирка белого хлеба. У них были бы детишки, кофе с молоком, и они работали бы вместе, бок о бок, исправляя вековые несправедливости. Ночами, уложив всех спать, она писала бы замечательные истории, вплетая в сочную ткань вечной литературы тему расового угнетения. Семейные саги, повествования о людях, мужчинах и женщинах, чья любовь побеждает окружающие их предрассудки. Она бы смогла. У нее бы получилось. Если Люси и успела понять что-то о себе, так это то, что она рождена быть писательницей, бросать заполнявшие воображение слова на чистый лист, как семена на вспаханное поле. Преподаватель поощрял ее, советовал поработать летом над романом. Особенно ему понравился ее рассказ о девочке, столь не похожей на родителей и брата, что она задается вопросом, а не удочерили ли ее во младенчестве, и в конце концов узнает, что так оно и есть. Люси повезло попасть на курс творческого письма уже на первом году, и она планировала посещать семинар у того профессора в следующем семестре. Родителям Люси, разумеется, ничего не сказала. Да они и не интересовались — делай, что хочешь. Поступила, учится и когда-нибудь закончит. Все остальное значения не имело.

Элейн и Прин опаздывали. Только бы папа не рассердился. Вся эта затея с теннисом была его идеей. В прошлом месяце он вдруг решил, что им с Люси пора составить пару, и что лучших партнеров, чем сестры Принс, не найти. Их отец не играл ни в теннис, ни в гольф. Занят, усмехался ее папа, надо же зарабатывать. Самому ему напрягаться не приходилось. Офис достался по наследству, и он ходил туда несколько дней в неделю, а летом не ходил вообще, потому что «посвящал себя семье». До июля это означало прогулки под парусом и гольф со старшим братом Люси и его другом, Недом Стэплтоном. Оба учились в Йеле, где их ждал еще один год. Потом брат пойдет в фирму, как раньше отец, дед и прадед. Слава Богу, ей это не грозило. Мысль о том, чтобы пойти по стопам предкам, вызывала ужас, как будто ей предстояло ступить на зыбучие пески.

Пока Люси уступала во всем матери, но после окончания колледжа ситуация изменится — двадцать один год и полная свобода. Она снимет квартирку в Гринич-виллидж, найдет какую-нибудь работу и будет писать. От родителей не примет ни гроша. Можно устроиться официанткой. Практики в Пелэме вполне хватало — первокурсницы работали в столовой по вечерам все будние дни недели. Директор столовой, устрашающего вида леди в белом, накрахмаленном до хруста халате, устроила для них показательную учебную сессию во время ориентации. Тогда ее требования казались абсурдными, но впоследствии пришлись как нельзя кстати. Может быть, пригодятся и в будущем. Где же сестры? Отец уже был на корте. Она подняла книгу, которую читала уже несколько дней. Зора Н. Херстон «Глаза их узрели Бога». Рассказ для семинара не имел под собой никакой реальной основы. Люси любила родных, но ощущала себя немного чужой. Взять, к примеру, чтение. В семье читала только она одна. Каждый день им приносили «Таймс», а еще Стрэттоны выписывали «Лайф», «Тайм» и «Воуг». Но не «Нью-Йоркер». Его ей приходилось покупать самой. Коммунисты, отрезала мать, когда Люси попросила подписаться. Номера журнала она прятала в шкафу. У брата по всей комнате валялся «Плейбой». Это можно — там женщины представлены как бездумные секс-игрушки. Ни «Таймс», ни даже журналы никто, кроме Люси, не читал. Их аккуратно раскладывали на кофейном столике, и на этом дело кончалось. Правда, у отца в кабинете книги все же были, старые книги по праву и наставления по парусному спорту. Однажды кто-то заставил книжный шкаф в гостиной «Гарвардскими классиками», «книжная полка доктора Элиота пять футов в длину и пятнадцать минут в день» — больше и не нужно. Настоящих книг, любимых, читанных-перечитанных, в доме не было — только те, что в ее комнате. Когда-нибудь у нее будет много книг, так много, что гостям придется убирать их со стульев, чтобы сесть.

Люси отложила роман. Сосредоточиться не удавалось. Где же они? Папа уже наверняка сердится.

На первом курсе ее соседкой по комнате была Гвен Мэнсфилд, и они решили, что останутся вместе. Гвен — девушка энергичная и уже нацелилась на школу бизнеса. Она постоянно отсутствовала, что вполне устраивало жаждавшую одиночества Люси — пиши и мечтай. Библиотека для таких целей не подходила — в соседней кабинке постоянно кто-то шептался или сморкался. Элейн и Крис Баркер тоже жили вместе. Крис немного тихоня, но приятная. Ее любимым предметом была ботаника, и она постоянно пропадала в оранжерее. Ее курсовая работа по орхидеям едва не довела преподавателя биологии до оргазма. Остальные занимались не столь экзотическими растениями и с заметно менее впечатляющими результатами. Все четверо собирались остаться в Крэндалле, только перебраться этажом выше.

Наконец-то! Она услышала, как на дорожку выехал автомобиль. За рулем наверняка Прин. У Элейн, кажется, и водительских прав нет. По крайней мере Люси ни разу не видела, что Элейн управляла маленьким небесно-голубым «карманн джиа», выделенным исключительно в пользование сестер. Прин. В следующем году она будет в Крэндалле, вместе с кучкой подружек по Фелтону. Когда проводилась лотерея, Прин устроила все так, чтобы перебраться всем вместе. Люси она объяснила, что хочет пожить в одном из новых общежитий, слушать шум транспорта. Слушать было особенно нечего, но Люси отнеслась к ее желанию сочувственно. Живя в Фелтоне, как будто перемещаешься в эпоху лошадей и экипажей — поблизости только озеро. В Крэндалле по крайней мере есть кое-какие указания на то, что за воротами двадцатый век. Мало того, что иногда проходят автомобили, так и еще и само здание общежития вполне современное, построено в пятидесятые, 1950-е, в отличие от других, затянутых плющом — все равно что Джейн Фонда рядом с Ребеккой с Фермы Солнечного ручья. Сравнение получилось удачное, и Люси тихонько рассмеялась.

Она почти не сомневалась, что Прин положила глаз на пентхаус, резервируемый обычно для студенток третьего и четвертого курсов. Когда деревья сбрасывают листву, из его окон можно даже видеть Бостон на горизонте. Прин всегда стремилась повыше. Всегда тащила кого-нибудь в башню. Люси тоже несколько раз поднималась с ней на самый верх — вид действительно прекрасный. Пентхаусы новых общежитий были архитектурной чертой, загадочным образом ускользнувшей от внимания властей, как бывших, так и нынешних. Никто даже не подумал, чем могут стать четыре спальни, общая комната и ванна — настоящие апартаменты вне поля зрения воспитательницы, — и что из этого может получиться. Да, вы поднимаетесь наверх тем же лифтом, но есть ведь еще лестница от пожарной двери. Ее постоянно оставляли открытой — для припозднившейся подруги. Рассказывали, что бойфренд одной из живших в пентхаусе девушек целый месяц скрывался там от призыва, прежде чем уехать в Канаду.

Прин резко затормозила, и из-под колес полетел гравий. Маме это не понравится, автоматически подумала Люси.

— Извини, что опоздали. Твой отец не злится? — спросила, выходя из машины, Прин.

— Не знаю, папа на корте.

— Он такой милый. Уверена, все будет хорошо. Прин, как всегда, слишком долго одевалась, — сказала Элейн, доставая ракетки.

Милый? Люси никогда бы не назвала своего отца «милым», но, возможно, Элейн права. Ему нравились близняшки Принс, к тому же они помогали готовиться к турниру. Он уже освободил для очередного трофея место на каминной полке. Впрочем, Люси знала, что победа им обеспечена и без помощи сестер. Она всегда была спортивной девушкой, а отец регулярно брал верх в мужских турнирах одиночек. Повернувшись, Люси повела гостей — вокруг дома, мимо бассейна и кабинок для переодевания — на корт.