Прожившая дважды - Ольга Аросева

«Вермишель» дел. Приехал на доклад (вечером) в Клуб Моск. воен. окр. Собралось мало, доклад отменен. А я готовился.

Был у меня наш посол в Лондоне хитрый Майский[87]. Согласовывал культурные дела наши с Англией.

Доклад в Институте Совправа тоже не состоялся.

Вечером прием Барбюса (интимный), только культпроповцы и Мануильский[88] (хороший человек. Угнетен быстрым течением времени, которое нещадно посеребрило ему голову и усы, выветривает живые глаза!).

Динамова декламировала Достоевского — рассказ Настеньки из романа «Белые ночи».

Много говорили мы потом о прозе Достоевского. А я считаю лучшей прозой — чеховскую.

Днем был полпред в Дании Тихменев. Приходил согласовывать культурные дела.

Был на стройке моей дачи. Детей отправил в Астафьево с воспитательницей. В третий раз осмотрели места. В третий раз сказали наши пожелания. В третий раз нам все пообещали. Возвращаясь к автомобилю (он не доехал до стройки и ждал в лесу), встретили Каменева Л. Б. Тоже строит дачу. Он не любит людей. Он очень любит книги. Его ошибки и проистекают из того, что он думал посредством книг управлять людьми. Теперь он управляет только книгами («Академия»). Он даже смотрит не глазами, а буквами.

Обедали с женой в Туркм. Доме отдыха. Пахнет сортиром. Ложки липкие. Вилки с грязью. Вместо обеда пил молоко с сахаром. Пошел дождь. Поехали в город, и вечер провели с женой и Быками (П. М. Бык[89] и его жена) в кафе «Пушкин». Там, как за керосином: с улицы очередь, в дверях кафе человек в военной форме сдерживает напор желающих кофе. В Европе заманивают — не идут!..

То, что убит югославский король и Барту (мининдел Франции), наводит на подозрения, что геринговская рука использовала хорват для расстройства отношений между Францией и Италией. Об этом и газеты начинают писать.

Утром много времени отняли сборы.

Работал в ВОКСе хорошо.

Был у меня американский (из Чикаго) антрополог. Хочет приехать на будущий год, но не хочет платить по официальному курсу за червонец. Американцы всегда останутся нахалами, потому что колонизаторы.

Инженер Груздев много отнял времени разговорами о плане нашей дачи.

Вечером раздраженно звонил Вяча: почему я не отправляю выставку (колхозно-совхозную) в Англию. Я сказал, что задержал ее. Он говорит, что я верчусь. А я нисколько не верчусь.

Поздно. Спать!

Пропали рукописи двух брошюр: о Ленине и «Восставшая Москва». У Цыпина[90] пропали. Договоры на них заключены. Никто не сознается, где пропали книги. Цыпин ссылается, что передал Накорякову договора, а Букалову (ГИХЛ) — рукописи. И вот среди эти трех сосен (Букалов, Накоряков, Цыпин) — рукописи мои затерялись. С каждым из них говорил каждый день. И каждый по отношению к другому рассуждает, как самый мелкий лавочник-конкурент (впрочем про Букалова это сказать нельзя), он поступает, как литератор.

Принимал вечером двух лейбористов Хикса[91] и Маклина[92]. Хикс более правый, Маклин — левее (угнетенная нация — шотландец). Хикс здоровый толстокостный англичанин. Ленивец, грубоват. Хикс — краснолицый, худой, белые седые волосы завитушками на висках, как у херувима…

Я спрашивал, почему нельзя в Англии создать единый фронт…

Хикс говорил, что в СССР творится все «правильно». В СССР укрепляется плановое хозяйство (Хикс никогда не сказал «социалистическое»), но что другие страны, например Англия, должны устраиваться по-своему. Вообще, в Англии, по его словам, немыслимо то, что делается здесь, в СССР.

Маклин, наоборот, печален и сожалел, что нет единого фронта в Англии.

С Хиксом была его дочь. Толстая, черная, полнокровная и полногрудая, в очках. Смеется от полноты жизни и притом негромко (от ожирения). Он был с женой. Худая: только нос да очки.

Дали им концерт (Нина Отто[93] — молодая, полная таланта и страсти).

Работа. Мало писал. День — потерянный.

Поздно лег спать, потому что решил закончить «Мадам Бовари». Она произвела большое впечатление. Всякая женщина в известной степени Бовари. Так же как всякий человек с определенной стороны Дон-Кихот.

Прием вечером шведской писательницы. Были и Барбюс, и Жан-Ришар Блок[94]. Кроме того, блистали некультурностью и незнанием, что делать и как говорить — наши: Пильняк, Лев Никулин (вот убожество!), Уткин (красный галстук, как копченая краковская колбаса на груди), Серафимович и Новиков-Прибой. Прибыл нигде никогда не теряющий своих благородных обломков Третьяков (светский лев без гривы), Тарасов-Родионов (более Тарасов, чем Родионов). И целая куча наших сотрудников.

Говорили о пустяках.

Играла Нина Отто (прекрасно).

Звонил Жданов. Ждут нас завтра с Барбюсом.

У Жданова. Барбюс обязательно хочет, чтобы с ним был переводчик Прохитонов и секретарша Видаль. Не доверяет моему переводу. А формулировать поручает секретарю (разговор).

Утром детей отправил в Астафьево. Работал — приводил в порядок бумаги.

Обед. Прохитонов приехал за мною. К Барбюсу.

Жданов намекнул об Эренбурге. Барбюс очень определенно возражал против допущения Эренбурга к фактической работе. Как имя его следует взять, но к работе не допускать.

Жданов отмалчивается.

Я пишу об этом дне несколько позже и никак не могу вспомнить, что было девятнадцатого. Менял путевку в Форос. Разные мелкие дела устраивал. Вечер был дома.

Приглашен был на ужин к Ж.-Ришар Блоку. Но забыл за кипой мелких дел. Это редко со мной случается. Более чем досадно. Как удивительно, что ничего нельзя вернуть. Даже дневник этот не возвращает мне потерянных дней.

Почему они потеряны? Потому что выполняю маленькую, почти метрдотелевскую работу, хотя и во всесоюзном масштабе. Метрдотелевская: принимать и улыбаться, идеи коммунизма преподносить умело. Тяжко выполнять нелюбимое дело!

Милые дочери! Скоро покину их, уеду, вероятно, на несколько дней в Ленинград.

Завтракал с Жан-Ришар Блоком. Он рассказал о своей жизни в провинции. Потом болтали об общем. А под конец он рассказал мне истинную историю о том, за что в Париже в 1910 г. гильотинировали рабочего. Это жуткая история. Я ее записал отдельно, чтобы сделать из нее рассказ.