Сэляви - Вероника Долина

Люсе

Была еще одна вдова.О ней забыли.Ну, может, вспомнили едва,Как гроб забили.

Она жила невдалеке,А шла в сторонке.Был уголок в ее рукеОт похоронки.

Она привыкла и смоглаС другим быть рядом.Она давно уже жилаИным укладом.

Но день июльский — стынет кровь,Какой морозный.Кому бессмертную любовьВ наш век бесслезный?

Его отбросило волной —Ее прибило.Она была его женой,Она любила.

Не приближаясь, сторонойИдет по кромке.По самой кромке от взрывнойЕго воронки.

Была еще одна вдоваВ толпе гудящей.Любовь имеет все праваБыть настоящей.

Друзья, сватья и кумовья —Не на черта ли?А ей остались сыновьяС его чертами.

Кого-то святость увела.Кого-то позвала чужбина.А скольких сытость отняла!А скольких сытость погубила!

Живут, до времени робки,Живут, до времени невинны,Пока невидимы куски,Пока куски не очевидны.

И до доски до гробовойТанцуют возле каравая!Но от тоски от мировойВойна возможна мировая.

Солдаты этой мировойВ поход идут не из-под палки.Бегут в атаке лобовой,Друг друга топчут — и не жалко.

Кого-то святость увела.Кого-то позвала чужбина.А скольких сытость отняла!А скольких сытость погубила…

Давно забыть тебя пора,А сердцу хочется иначе!Подружка юности, сестра,Я о тебе поныне плачу.Тогда сошла на землю мгла,Был одинок мой зов напрасныйК тебе, которая смоглаЗабыть меня в мой день ненастный.

Как отсеченная рукаБолит и ноет в месте жеста,В душе моей саднит покаТвое пустующее место.Была как яблоко смугла,Была как облако прекрасна —Все ты, которая смоглаЗабыть меня в мой день ненастный.

Немало дней прошло с тех пор,Когда душа любила душу.Ты нарушала уговор —Ну что ж, и я его нарушу.Я знаю все твои дела,Твой путь — прямой и безопасный.Ты — та, которая смоглаЗабыть меня в мой день ненастный.

Ни слова больше о тебе.А позабыть смогу едва ли.Ты по моей прошла судьбе,Но, слава Богу, лишь вначале!Когда бы юность не зажглаВ груди моей тот свет бесстрастныйТо ты бы снова предалаВ мой черный день,В мой день ненастный.

Шестидесятые годаКак будто кончились до срока.А танцевали мы тогдаОдин лишь рок по воле рока.

Катятся первые валы,Веселый Роджер нам смеется.Но с рок-н-роллами балы —Как сердце бьется,О, как сердце бьется!

Шестидесятые года —Магнитофоннейшая эра.Шестидесятые года —Ты превосходнейшая вера!

Покуда слушает собратьевВ воскресенье Маяковский.Но вот уже воспел АрбатОдин поэт, поэт московский!..

Шестидесятые года —Парад младенческих улыбок.Шестидесятые года —Пора студенческих ошибок.

Шестидесятые года!Бьют бригантину струи ветра.Шестидесятые года —Они уже почти что ретро…

Без страха и без рискаТанцуйте в стиле диско!Пусть будет ваша поступьИзящна и легка.Без неги и задораВзгляните на партнера,Взгляните на партнераНемного свысока.

Пусть вам чуть-чуть за тридцать, ноНе чересчур ли пристальноНа вас глядит чужой любовникИли чей-то муж?..Сочтите за обидуИ не подайте виду,И не подайте виду,Что туфли жмут к тому ж…

Пускай вы не в ударе,Пускай вы не в угаре,Но вы, танцуя в паре,Уловите момент —Присядьте на кушетку,Возьмите сигаретку,Зажгите сигареткуХорошей марки «Кент».

Пускай дымок колечком,Пускай дымок колечком,Пускай дымок колечкомВзлетает, ну и пусть!Ни словом, ни словечком,Ни словом, ни словечком,Ни словом, ни словечкомНе выдавайте грусть…

Бедные мои ровесники — Боря, Андрюша!От славословия живые едва…Сколько на вас повесили — я ли на вас обрушуПопреки дурацкие, злые слова?

Говорят, Вы голос нашего поколения,Бледные и значительные, как мировая суть.Глаз у вас распадение, гланд у вас воспаление,Поберегите себя хоть чуть…

Милые вы мои, где-то что-то читавшие,Что успевало принять естество.В Штаты уже слетавшие, чуточку там уставшие —Ну, отдохнете еще, ничего!

Чудные мои ровесники! Я тут под ночником,Пол подо мной качается, крыша уже едет…Вижу, как вашим корявым подстрочникомБредит потомок мой — давится, но бредит.

Бедные мои ровесники — Андрюша и Боря.Юноши стихийные, невянущие цветы!Ну пускай вы суша, ну пускай вы море…Только бы не зияние пустоты.

Без ордена Виртути-МилитариКо мне не возвращайтесь — говорю.Но коль уснули вы в Афганистане,Едва ли вы проснетесь к январю.

Развернутые на закат пунцовый,Продлите ваш почти невинный сон…Ах, лоб свинцовый да об гроб свинцовый —Вот это б вышел всенародный звон!

В Орле, Чите, Караганде, Тагиле —В любом на нас отпущенном раю,Во мгле, в черте оседлости, в могиле —Вы спите, я вам песенку спою.

Крепчай, мое негромкое глиссандо,Взойдите в небо, сто усталых лун —Во славу легконогого десанта,Уснувшего под переборы струн.

Художник, супермен и пролетарий!Я, ваша мать, волнением горю.Без ордена Виртути-МилитариДомой не приходите — говорю!

В чем были — как одели, как обули,Спускаетесь по склону, по судьбе.Привычные в Герате и в Кабуле,Сейчас сойдете вы на Душанбе…

Столько плакала родимая сторонка,Сколько было ей назначено судьбою.Обойди мои ворота, похоронка!Сделай так, чтоб мы не встретились с тобою.

Я хожу в своем девичьем платье узком.Я платком перевязалась темным, женским.А может, он сейчас лежит уже под Курском.А может, где-то схоронили под Смоленском…

Я не сделаю ни шага от порога.За ворота я не выйду на полшага.Обойди мои ворота, похоронка!Обойди меня, казенная бумага.

Вот придет домой, окликнет так негромко,Вот обнимет, дымным духом весь пропахший…Обойди мои ворота, похоронка!Пусть уж лучше будет без вести пропащий.

…И заплакала — так жалобно да тонко,Потому что голосить не научилась.Обошла ее ворота похоронка,Ничего с ее любимым не случилось.

Где солдат проходит чистым полем —Там стоит солдатка с черным платом.Где солдат не поддается пулям —Там любовь витает над солдатом.

Чем глуше ночь — тем слаще грезы.Чем солоней — тем веселей.Но час от часу ярче розыНа рынках родины моей.

Усаты ушлые ребята —Наперебой и нарасхват.Они ни в чем не виноваты!Никто ни в чем не виноват.

Чем гуще стих — тем больше прозы.Чем голос тише — тем страшней.Все жарче полыхают розыНа рынках родины моей.

Блестят шипы, манят бутоны,Благоуханье все нежней…А сердца тоны-полутоны —Слышней, слышней, слышней.

Дорогой Василий Палыч!Напишу я вам письмо.А отправить не отправлю,Оно отправится само.

Добродушно-злым, усатым,Но с нездешностыо уже,Помню вас в восьмидесятом,В предотъездном кураже.

А потом — какого черта! —Я — залог и амулет,Что вблизи «Аэропорта»Ваш не вытоптали след.

Объясняться все мы слабы,Как себя ни назови.Ну, послушайте хотя быМои строчки о любви.

Дорогой Василий Палыч, —Бормочу я невпопад, —Ой, как я бы к вам припалаЭтак двадцать лет назад…

А сейчас, Василий Палыч,Вот написала вам письмо.А отправить не отправляю —Пусть отправится само.

Когда надо мной затрубят херувимы,Едва не касаясь моей головы, —Я, видимо, вспомню родные руиныОт аэропорта до центра Москвы.

В эоловой лунке, в сандаловой дымке,В которую стих мой крыла окунал, —Покажутся Химки, и скроются Химки,И я не успею увидеть канал.

Хрупки мои руки, тяжки мои вины.Где шью — там тотчас и расходятся швы.И снятся, и снятся родные руиныОт аэропорта до центра Москвы.

Ничего не помню больше —Нет и не было покоя,Детство билось о края.— Няня, что это такое?— Детка? что ж это такое?Это — Сретенка твоя.

Ничего не помню дальше —Нет и не было покоя.Стыла птица у воды…— Няня, что это такое?— Детка, что ж это такое?Это — Чистые пруды.

Ничего не помню кроме:Нет и не было покоя!Звезды падали со лба.— Няня, что это такое?— Детка, что ж это такое?Это все — твоя судьба.

Ничего не помню больше,Голос делается глуше…Я отстала, я пропала,Я осталась позади.Няня, няня, баба Груша!Няня, няня, баба Груша!Няня, няня, баба Груша,Подожди, не уходи…

Дружок! Когда поет рожок,Как флейта,На мачте плещется флажок,Как лента —Мы покидаем берегаИ мчимся,Как будто нам не дорогаОтчизна…

Ах, мы не матросы!Но эти вопросыНас стиснули,Как ледяные торосы.Совсем обступили,И мы отступили,Родным на бедуПогибаем на льду.

С собою пару пустяковСложили,Как будто двадцать пять годковНе жили.Как будто не было беды и боли,И не хватало нам воды и соли.

Как будто в полосу вошли такую —Мы всем болезням предпочли — морскую.И вот нам дышится ровнейИ глубже.А голоса родных, друзей —Все глуше.

Ах, мы не матросы!Но эти вопросыНас стиснули, как ледяные торосы…Совсем обступили,И мы отступили,Родным на бедуПогибаем на льду…

Есть у времени иллюстрация:Черно-белая, не обрамлена.Эмиграция, эмиграция!Я прощаюсь с тобой, сестра моя.Ты сегодня звалась Мариною —Завтра будешь Марнаграция!Это что-то неповторимое —Эмиграция, эмиграция.

Я запомню их лица белые,Этих лиц выражение,И движения пальцев беглые,И руки моей положение.Эмиграция, эмиграция!Провожающий — на примете вы!Регистрация, регистрация,Регистрация в Шереметьево…

Эмиграция, эмиграция!И снимаются с места стаями…О, осенняя птиц миграция —Поднялись и во тьме растаяли.Ну, видать, пора собираться мне,Если это само не кончится.Эмиграция, эмиграция —Мне лететь никуда не хочется!

До свиданья, Мариаграция!Позабудь дорогу обратную!Эмиграция, эмиграция —Это что-то невероятное.Там, далеко родится девочка,И когда расцветет акация —Называть ее станут Эммочка,Если полностью — Эмиграция.

Изумительно тепло.Изумительно светло.Как же все-таки хитроВсе придумано в метро!Я гляжу не без опаски:Или я сошла с ума?Все вокруг читают сказки —Фолианты и тома.

Этот старый крокодилНе листает «Крокодил»,Этот глупый паренекНе читает «Огонек»,И очкарик спозаранкуНе читает «Иностранку»,И пехотный командирНе читает «Новый мир».

Как бесценна эта сцена! —Я сказала горячо.Все читают Андерсена,А не что-нибудь еще.Вон Русалочка скользит,Вон Дюймовочка танцует,Вон Солдатик мне грозит —Кто чего вообразит…

Изумительно тепло,Изумительно светло.Как же все-таки хитроВсе придумано в метро!Все сидят, озарены.Все глядят, умудрены.И мечтает паренек,И мерцает огонек…

Ой, какой алкаш колоритныйСлушал тут вчера мои песни!Ой, как он глазами ворочал,Как он рот разевал…Все-то для него было ново —И моя девчачья походка,И мой гардероб немудрящий,И неэстрадный мой голосок.

Видимо, хотелось бедняге…Сбегать за Серегой, за Колькой,Быть не одному в этой куче,Не быть одному…Но никак не мог оторваться.Но — не мог никак отлепиться.И с лицом дурацким, счастливымСтоял и стоял.

Вот вам элитарные штучки!Вот вам посиделки в каминной!Вот вам песня «наша — не наша»,Огни ВТО…Ничего такого не нужно!Человек открыт перед песней,Человек доверчив и мягок…Но играть на этом — ни-ни.

Музейная миниатюра!Где, где, скажи, твоя натура?Она была ли вообще?И несминаемые букли,И нечитаемые буквыУ монограммы на плече.

Над столиком стеклянным стоя,Задумаюсь над тем и тою,Что жили-были в те века.И этот лак, и этот глянецНа гордый взгляд, сухой румянецКлала истории рука.

Старинная миниатюраГлядит обиженно и хмуро.Век позапрошлый на крыльце!Приди, ценитель малой формы,Черты Петра или ЛефортаНайди вот в этом гордеце.

Да, власть над сердцем медальонаСильна, но неопределенна.И живопись невелика!Придворную любую чуркуВозьмешь, воткнешь в миниатюрку —И вот осталось на века.

Н. Эйдельману