Столкновение - Александр Проханов

Подошел ротный Сергеев. Комбат, принимая доклад, наблюдал за лицом командира. Видел, как прямо смотрят его глаза, как он уверен и тверд. Какое облегчение принес ему этот выигранный на дороге бой. Отступили его сомнения и слабость. Сброшено бремя вины. Он укрепился в бою.

Ротный докладывал, как провел бой, защитил две «нитки», провел их без потерь по своему участку дороги. Душманы обстреляли выносной горный пост, и он, ротный, зашел им в тыл, занял высоту, выбил врага из распадка. Захватил трофеи — четыре автомата и один пулемет.

— На нашем участке прорвали трубопровод, — докладывал ротный. — Ну и пришлось на помощь «трубачам» подскочить. Пока они меняли трубу, мы их прикрывали. Ну и капитану помогли как сумели.

— Этому, длинному, как «верста коломенская»? У которого все стык в стык?

— Так точно, стык в стык! — засмеялся Сергеев. Его смех был молодой и веселый, смех свободного от бремени человека.

Подошел взводный Машурин, круглолицый, глазастый.

— Товарищ майор, приглашаем к столу! Как обещано — кекс и компот из туты.

— Да, Машурин, ведь у вас день рождения! Видите, какой салют в вашу честь! «Духи» вам устроили праздник.

— Автомат осколком разбило. Прямо из приклада щепу вырвало. Я его эпоксидкой залью, зашлифую… Пожалуйста, к столу, товарищ майор!

На деревянном столе под маскировочной сеткой дымился борщ. В миске лежал свежий хлеб. Стояли маленькие лакированные баночки с шипучей водой под названием «си-си», с чекой наподобие гранаты. Дернешь, и с легким хлопком пахнёт на тебя апельсином. Пей, наслаждайся сладким прохладным жжением.

— Товарищи офицеры! — поднялся комбат, держа в ладони холодную баночку. — Позвольте пожелать нашему двадцатипятилетнему товарищу счастья, удач в выполнении воинского долга, ну и, конечно, благополучного возвращения на Родину!

Все поднялись, сблизили свои шипучие консервные баночки. Желали имениннику счастья. И тот улыбался, поворачивал ко всем выпуклые перламутровые глаза.

Не успели пригубить. Грохнуло латунное било — подвешенная на проволоке танковая гильза. Треснула автоматная очередь. Прозвучало: «Боевая тревога!» Повскакали, кинулись на наблюдательный пункт. Оттуда солдат в бинокль заметил перемещение противника.

Комбат прижал к глазам тяжелые окуляры. Смотрел сквозь синюю оптику, как на гребне колышется, идет, не выпадает из сияния линз вереница людей. Белые чалмы, голубовато-серые одеяния, слабый блеск металла. Отряд душманов, сбитых с вершин артиллерией, уходил на другую позицию. На мгновение обнаружил себя на гребне, прежде чем скрыться в распадке.

— Гранатометчики! — крикнул майор. — К бою!

Его крик подхватил взводный Машурин. Уже выталкивали вперед автоматические гранатометы. Уже летели со свистом и грохотом гранаты. Глаза у взводного, став еще шире, блестели стальными точками, красными злыми вспышками.

Майор, прижимая к глазам бинокль, видел: на тропе, где колыхались стрелки, поднялись и опали три взрыва. Когда рассеялся дым, тропа была пуста и безлюдна. Вел бинокль по окрестным горам. Останавливал на вершинах. Тянулся выше, в вечернюю ясную синь. Высоко с ровным звоном, почти прозрачный, шел боевой вертолет.

…Он запомнил тот сон, вернее, ощущение сна. Он летит, счастливый и легкий, словно на крыльях. Под ним голубая земля, глянец вод, зеленые кущи лесов. Необъятная даль, округлая, в легких туманах. По этой дали широкая лента реки, с островами, протоками, проблесками солнца. Ветвится, ширится, превращается в огромный разлив, в безбрежное, до неба сияние.

Позднее он летел на самолете в Сибирь, усталый, напряженный. Прижимался к гудящей обшивке, слушал вибрацию двигателей. Он увидел разлив Оби, идущие по реке самоходки, трассы, газопроводы в тайге. Вдали, безмерное, светлое, сливаясь и ветвясь на протоки, вставало сияние. Туда, на это тусклое стальное сияние, летел самолет.

И он вспомнил свой давний сон, в котором уже однажды побывал в этом небе, пролетал над этой рекой. И вся его нынешняя, реальная жизнь, с заботой, борьбой и усталостью, с полетом на железных моторах, есть выпадение из иной, сокровенной жизни, из другого полета и неба — как жесткий, тяжелый осадок.

…И еще один бой в этом долгом извилистом дне. Трасса — красная, раскаленная проволока. Последний бросок на крики и зовы о помощи. Афганский «наливник» с убитым шофером развернулся и встал у скалы, сплющил в ударе кабину. Под цистерной горел огонь, медленно, вяло накалял цилиндрический кожух. Комбат огибал колонну, колотя пулеметом через реку в тенистую гору, синюю на вечерней заре. На ней, на тенистой, отчетливо дергалась вспышка. Он замыкал ее на себя, простреливал гору, отрывал от колонны глаза душманов.

— Ну давай, Светлов, дорогой, готовь свою акробатику! — Он подогнал «бэтээр» к кабине, к жеваному, мятому «коробу», где в осколках стекла, белея зубами, лежал водитель, вывалив руку с браслетом часов. — Поищи ключи! Может, стронешь!

И пока Светлов нырял в кабину, шарил по приборной доске, оттаскивал с сиденья вялое тяжелое тело, майор, развернувшись в люке, бил из автомата по горе, вонзая в нее тонкие трескучие блески вслед за пучками трасс, вылетавших из пулемета Кудинова.

— Нет ключей! — крикнул из кабины Светлов, заслоняясь от гари. — И руль свернут!.. Вся баранка к чертям, товарищ майор! Ее не стронешь!

— Давай обратно! Опять бульдозер звать. — Он подхватил на борт Светлова, подцепил его длинной сильной рукой. — Нерода, разворачивайся!.. «Сто шестнадцатый». Откос!.. Подтягивайтесь ко мне с минометами. Маслаков, продвигайтесь сюда! Здесь пробка! Поддержите нас, пока мы работаем! — вызывал он по рации минометчиков, которые покинули расположение батареи, двигались вверх по Салангу. — Кудинов, поработай еще по горе! — приказывал он пулеметчику, огрызаясь на близкую очередь, продолбившую бетонку.

И увидел, понял молниеносно не умом, а колыхнувшимся в страхе сердцем — увидел, как издалека, от колонны, увеличиваясь, вытягивая за собой дымный огонь, покатил «наливник». С пустой кабиной, с пустым прозрачным стеклом. Приближался слепо, не чувствуя изгиба дороги, выдерживая прямую. Надвинулся двойным, с двумя цистернами прицепом. Грохнулся лбом о скалу. Сминаясь в скрежет, рассыпал в ударе шматки огня и железа. Встал вблизи «бэтээра», едва не саданув его в борт, окутав зловонью солярки.

«Черт! Да ведь это конец! Ловушка! — успел понять Глушков, ощутив все тесное пространство, ограниченное черным навесом скалы, двумя горящими с обеих сторон машинами и крутым откосом к реке, за которой стреляла гора. — Закупорили! Заклинили к черту!»

— Под броню!.. Все!.. — сгонял он солдат в нутро. — «Сто шестнадцатый»! Ждем вас, «сто шестнадцатый»! Очень ждем! — звал он Маслакова, нелюбезного артиллериста, с кем не сладились отношения, кто отгораживался от него неприязнью. — Маслаков, поспеши, если можешь!

Близко, ровно, усиливая жар и свечение, горели «наливники». Сквозь люки «бэтээра» тянуло вонью. Струйки тепла, как твердые ветерки, проникали в бойницы, касались Щек.

— Кудинов, дай-ка! Пусти! — Он оттеснил пулеметчика. Крутанулся на сиденье, скользнув прицелом по горе, нащупав лбом, расширенной напряженной глазницей, взбухшим бицепсом пулеметное гнездо неприятеля. Толкал в него через пустой синий воздух огненный щуп, протыкал им гору, впиваясь в потные рукояти.

Душманы видели попавший в затор транспортер. Видели два разгоравшихся, теснивших его пожара. Видели черную, освещенную пожаром скалу. И били теперь в плоский бок «бэтээра». Саданули железным скрежетом две бронебойные пули, прошили сталь, срикошетили в нутре транспортера среди солдатских голов и застряли, никого не задев, в пыльном, брошенном на днище матрасе. Майор пропустил сквозь челюсти этот ноющий железный удар. Увидел, как закраснелся в борту глазок пробоины. В нем трепетало близкое пламя. Тонкая струйка тепла скользнула по лицу.

— Боекомплект! — рычал он. Давя на кнопку, расстрелял патроны, тыкая в гору молчащий ствол пулемета. — Боекомплект!

— Кончился, товарищ майор!

Теперь они были недвижным «коробом», потерявшим главную огневую силу. Из бойниц торчали и потрескивали автоматы. Рядом, в цистернах, закипали два взрыва, два огромных удара.

— Надо уходить, товарищ майор! — Зульфиязов шлепал ладонью по железной обшивке, отдергивал, будто она уже накалилась. — Изжаримся, товарищ майор!

— Ты мне плов обещал, так давай, готовь, огня много! — пробовал пошутить комбат, ужасаясь этой близкой, взбухавшей под боком гибели, светившей, дувшей сквозь хрупкую оболочку брони. — Куда уходить?! Перестреляют, как в тире!

— Изжаримся, товарищ майор! — упрямо повторил Зульфиязов. Солдаты в полутьме смотрели на своего командира. Готовились, если будет на то его командирская воля, опрометью кинуться в люк. Или остаться в накаленном «бэтээре».