Уроки химии - Бонни Гармус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его блокноты и тетради убрали с глаз долой. Рассовали по коробкам и сдали в архив, а руководство Гастингса, сидя как на иголках, выжидало, не явится ли за ними кто-нибудь из ближайших родственников. Разумеется, ее саму, которая лучше всех знала и понимала детали его исследований, да и связана с ним была теснее, чем предполагают любые узы, даже не рассматривали в качестве «родственницы».
В лаборатории остался только один предмет: пластмассовый ящик, куда побросали его личные вещи: ее фото, несколько пластинок Фрэнка Синатры, пару леденцов от кашля, теннисный мяч, собачьи лакомства, а на самом дне оказался ланч-бокс; в нем – эта мысль отдалась душевной болью, – вероятно, все еще лежал сэндвич, который она приготовила Кальвину девять дней назад.
Но когда она откинула крышку, у нее чуть не разорвалось сердце. Внутри синела маленькая коробочка. А в этой коробочке лежало кольцо с бриллиантом, самым большим из виденных ею маленьких бриллиантов.
В этот миг из-за двери показалась голова мисс Фраск.
– Вот вы где, мисс Зотт. – На шее у мисс Фраск удавкой болтались украшенные стразами очки фасона «кошачий глаз». – Это я – мисс Фраск, узнаёте? Из отдела кадров. – Она замешкалась. – Не хотела вас беспокоить. – (Дверь приоткрылась чуть шире.) – Но… – И тут ей бросилось в глаза, что Элизабет перебирает содержимое ящика. – Ой, мисс Зотт, тут ничего нельзя трогать. Это же его личные вещи; да, я в курсе… ну… что у вас… что вы с мистером Эвансом состояли в совершенно особых отношениях, но мы должны… по закону… хотя бы немного выждать, не заявит ли свои права кто-нибудь другой – брат, племянник, в общем, кровный родственник. Вы же понимаете. Ничего личного – ни против вас, ни против вашей… привязанности, что ли; ни в коем разе не смею осуждать. Но без документа, в котором бы подтверждалось его намерение оставить вам свое имущество, мы, к сожалению, вынуждены следовать букве закона. Его текущие наработки мы сохранили. Они уже в надежном месте, под замком. – Фраск запнулась, окидывая Элизабет беглым взглядом. – Как ваше самочувствие, мисс Зотт? Боюсь, как бы у вас не случился обморок. – А когда Элизабет слегка наклонилась вперед, мисс Фраск широко распахнула дверь и переступила через порог.
После того случая в кафетерии, когда Эдди посмотрел на Зотт так, как никогда не смотрел на мисс Фраск, та просто возненавидела эту Зотт.
– Поднимался сегодня в лифте, – млея, рассказывал Эдди, – и вошла мисс Зотт. Четыре этажа вместе проехали.
– Славно поболтали? – процедила сквозь зубы Фраск. – Узнал, какой у нее любимый цвет?
– Еще нет, – ответил он. – В следующий раз обязательно узнаю. Клянусь, она обалденная.
С тех пор по крайней мере дважды в неделю мисс Фраск выслушивала, какие именно достоинства Зотт следует считать обалденными. Зотт то, Зотт это – она не сходила у Эдди с языка; впрочем, на том этапе все разговоры были только о ней. Зотт, Зотт, Зотт. Уже в печенках у нее сидела эта Зотт.
– Думаю, излишне говорить, – снова подала голос Фраск, опуская свою пухлую ладонь на спину Зотт, – что вам нет необходимости появляться на работе… а тем более здесь. – Она мотнула головой на стены, которые прежде не отпускали Кальвина. – От этого один вред. Вы еще не пережили утрату, вам нужно больше отдыхать. – Ее ладонь елозила вверх и вниз в неуклюжем поглаживании. – Я-то знаю, что люди говорят, – намекала она на свою роль эпицентра всех гастингских сплетен, – да и вы сами наверняка в курсе, – продолжала она, будучи уверенной, что Элизабет как раз не в курсе, – но лично я считаю: не важно, бесплатно ли мистеру Эвансу доставалось молоко или нет, – его безвременная кончина в любом случае не умаляет боли вашей утраты. А вообще говоря, я так считаю: раз молоко ваше, то вам и решать, не пора ли его сквасить.
На-ка, получи, удовлетворенно подумала она. Пусть теперь и Зотт знает, что люди говорят.
Потрясенная этими словами, Элизабет подняла взгляд на Фраск. Ей подумалось, что это особое умение: выбрать самый неподходящий момент для самого неподходящего высказывания. И не исключено, что своей должностью в отделе кадров Траск обязана именно этому умению проявлять беспросветную, жизнерадостную тупость, которая позволяет даже плюнуть в душу скорбящему.
– Я, собственно, вас искала, чтобы обсудить кое-какие вопросы, – объяснила Фраск, – и в первую очередь касательно собаки мистера Эванса. Вот этой. – Она ткнула пальцем в ту сторону, откуда угрюмо смотрел на нее Шесть-Тридцать. – Не хочется вас огорчать, но с собаками сюда нельзя. Вы же понимаете. Научно-исследовательский институт Гастингса ввиду глубочайшего уважения к мистеру Эвансу закрывал глаза на его причуды. Но теперь, когда мистер Эванс нас покинул, собаке, увы, здесь тоже места нет. Насколько я понимаю, мистер Эванс был единоличным хозяином животного. – Она посмотрела на Элизабет, ожидая подтверждения своих слов.
– Нет, пес наш общий, – ответила та. – А значит, и мой тоже.
– Понятно, – сказала Фраск. – Но с этого дня пусть сидит дома.
Затаившийся в углу Шесть-Тридцать поднял голову.
– Без него я не смогу здесь находиться, – отрезала Элизабет. – Не смогу, и точка.
Фраск сощурилась, как от яркой вспышки, а потом откуда ни возьмись достала папку-планшет и сделала несколько пометок.
– Как же я вас понимаю, – сказала она, не отрываясь от бумаги, – сама люблю собак, – (сущая ложь), – но, как уже сказано, мы сделали исключение только для мистера Эванса. Он был для нас ценен. Однако рано или поздно наступает момент, – она стала поглаживать Элизабет по плечу, – когда приходится понять: на чужом горбу далеко не уедешь.
Элизабет изменилась в лице:
– На чужом горбу?
Старательно сохраняя деловой вид, Фраск оторвала взгляд от планшета:
– Уж мы-то с вами понимаем.
– Не имею привычки жить чужими заслугами.
– Я же не конкретно вас имею в виду, – притворно удивилась Фраск и заговорила доверительным тоном: – Можно кое-что сказать? – Она сделала короткий вдох. – Мужчин вокруг немало, мисс Зотт. Может, не такие знаменитые и авторитетные, как мистер Эванс, но все равно они есть и будут. Я изучала психологию и в таких вещах разбираюсь. Вы остановили свой выбор на Эвансе: он был известен, холост, мог посодействовать вашему карьерному росту – ни у кого бы не повернулся язык вас упрекать. Но не срослось. Теперь его нет, и у вас горе. Конечно, у вас горе. Но посмотрите на это с другой стороны: вы снова свободны. Вокруг полно приятных, симпатичных мужчин. И один из них обязательно наденет вам на палец колечко.
Она запнулась, вспомнив уродливую внешность Эванса, но тут же представила, как милашка Зотт возвращается на рынок невест и ее облепляют мужики, словно пузыри в пенной ванне.
– А повстречав своего мужчину… – продолжила она и уточнила: – например, адвоката, вы сможете забросить всю эту научную возню, заняться домом и нарожать детишек.
– Это не входит в мои планы.
Фраск выпрямилась:
– Ах, какие мы упрямицы. – Она всем сердцем ненавидела Зотт. – Да, и во-вторых, – сказала она, постукивая ручкой по зажиму папки, – о вашем отпуске по личным обстоятельствам. Гастингс выделил вам три дополнительных дня в связи с тяжелой утратой. Итого получается пять дней, мисс Зотт. Неслыханная щедрость в отношении сотрудника, даже не являющегося членом семьи покойного, и это лишний раз доказывает, насколько мы ценили мистера Эванса. Потому, заверяю вас, вы можете и даже должны сейчас отправиться домой. С собакой. Я разрешаю.
Элизабет не успела понять, что послужило тому причиной: то ли бессердечность Фраск, то ли странное ощущение холодного кольца, которое она зажала в кулаке как раз перед появлением Фраск, но ее вырвало в раковину.
– Это нормально, – объявила Фраск, метнувшись через всю лабораторию за пачкой бумажных полотенец. – У вас шоковое состояние. – Но, приложив второе полотенце ко лбу Элизабет, она поправила свои кошачьи очки. – А-а. – С осуждающим вздохом она откинула голову назад. – А. Ну ясненько.
– Что вам ясненько? – выдавила Элизабет.
– Не прикидывайтесь, – задергалась Фраск. – А чего вы ожидали? –
