Вынужденная оборона - Станислас-Андре Стиман

— Боюсь, что больше. К тому же… — Он поколебался, но затем продолжил: — …возможно, что она ни в чем не виновата. В вечер… убийства ее мать срочно отвезли в клинику. Как только Бэль приехала в Пон-де-л’Иль, сразу же туда и побежала. А я-то никак не мог дозвониться, ну и подумал, что она мне солгала.

— В самом деле? — с горечью произнесла Рэнэ. — На вашем месте я бы верила своим глазам.

И протянула ему стакан:

— Выпейте.

И залпом осушила свой стакан, прикрыв глаза, словно силясь забыть или забыться.

— Рэнэ…

— Что?

— Я вам не все сказал. Я придумал себе алиби, которое казалось мне прекрасным: я, якобы, был в кино. В некотором роде я заставил полицию подтвердить это алиби: составили протокол за неправильную стоянку. Только вот не учел пронырливости комиссара. Сегодня после обеда приходил Мария. Стал задавать вопросы, которых я не ожидал, ну я и попался и… Завтра они меня арестуют.

— Ноэль! — Рэнэ побледнела и снова нервно схватила его руки. — Это неправда?

— Нет, правда. Я погиб. Только если…

— Только если что?

— …если вы не согласитесь мне помочь.

— Но каким же образом?

— Если скажете… Мне так стыдно это говорить, прямо весь горю… Если заявите полиции, что вечером четвертого я был у вас. Тогда они подумают, что я солгал им лишь из страха, что откровенный ответ дойдет до ушей Бэль и нанесет ущерб супружескому согласию, разрушит семью.

— Комиссар и мне тоже задал целую кучу вопросов, один другого нахальнее. Я ему уже сказала, что… Правда, я всегда могу заявить, что исказила истину по тем же причинам, что и вы! — Она закрыла глаза: — Решено, рискну! Вы провели вечер и часть ночи у меня. Мы не расставались с девяти вечера до двух ночи. Я пыталась отнять вас у Бэль, но мне не удалось…

— Рэнэ! Как я вам благода…

Он инстинктивно приблизился к ней. Она открыла глаза, и он удивился тому, что они такие близкие, такие большие, такие требовательные. Губы ее были приоткрыты. Он поцеловал их. Затем поток слез застлал ему глаза, и он уткнул голову ей в плечо. Так они и застыли, тесно обнявшись. Их баюкали шушуканье огня в печке, тиканье часов, неясный приглушенный шум, доносившийся с улицы.

Ну почему так получается, что его утешает эта женщина, а не Бэль? Почему не Бэль, а она помогает ему, спасает? Что же мешает ему любить эту женщину?

— Ты хорошо пахнешь… — произнес он далеким мечтательным голосом, быть может для того, чтобы неосознанно выразить ей свою признательность.

Он почувствовал, что она вздрогнула всем телом, словно он ее ранил.

— Это… Это духи Бэль. Я знала, что они тебе нравятся, ну и…

Они вновь замолчали. Каждого неотступно преследовали мысли о его собственной судьбе. Руки пылали, губы пересохли, мозг каждого был переполнен невысказанными, невыразимыми мыслями. Они боялись сделать малейший жест из страха нарушить это очарование, бросившее их в объятия друг друга благодаря общему смятению, как внезапная усталость заставляет путника прервать свой путь.

— Ноэль…

— Что?

— Тебе хорошо?

Как бы пауза, отсрочка. Она словно боролась с охватившим ее всю нетерпением, толкавшим ее на любое безрассудство.

— Поцелуй меня!

Он слегка удивленно, а может и разочарованно, поднял голову, коснулся губами ее губ, и внезапно его внимание привлек хрустальный перезвон часов:

— Половина… Пора идти. Бэль будет беспокоиться.

— Прекрасно понимаю, — холодно сказала Рэнэ.

Они встали одновременно, с блуждающим взглядом, словно удивленные, что так легко оторвались друг от друга. Ее платье распахнулось, его костюм казался мятым.

— Поужинайте здесь, — добавила Рэнэ. Сколько раз она уже просила его поужинать с ней. — А потом и пойдете.

Тон был равнодушный, безразличный, но ей никогда в жизни ничего не хотелось так сильно.

Он молча помотал головой. Горло его сжималось. Он чувствовал себя не на высоте положения. Ему было стыдно, что так быстро взял себя в руки, а еще стыднее, что показал свою слабость. Он упрекал себя в том, что ввел Рэнэ в заблуждение о своих намерениях, точно так же, как по возвращении из Пон-де-л’Иля, обманул Бэль своими ласками, против воли, ради собственного утешения.

— Рэнэ, я хочу вам сказать, что…

Она уже протягивала ему пальто и шляпу.

— Что? — спросила она, невольно полным надежды тоном.

Он обхватил ее за плечи:

— Вы самая замечательная, самая симпатичная женщина, каких я только знал, вот что я вам хотел сказать!

Она обмякла, щеки ее горели. Затем с горькой улыбкой мягко высвободилась. Глаза ее потемнели. Она ненавидела весь мир.

— Не заблуждайтесь, милый мой! — сказала она глухим, жестким, полным злобы голосом. — Попытка не пытка, и если бы я только могла погубить Бэль, сделала бы это не колеблясь!

Но он ей ничуть не поверил. Он знал, что она, как и он сам, не могла не любить Бэль.

Едва выйдя на улицу, он решил позвонить комиссару Марии. Нужно было рассеять его подозрения в зародыше, помешать ему продвинуться в расследовании.

В полицейском управлении комиссара уже не было. Но Ноэлю удалось дозвониться ему домой.

— Добрый вечер, комиссар! — сказал он легким тоном. — Вы меня сегодня спрашивали, почему я вам солгал. Так вот причина… Я боялся, что мой распорядок времени станет известен моей жене, и она будет на меня в большой обиде. Вечером я был с мадам д’Юмэн в ее квартире.

— Благодарю за искренность, месье Мартэн, — далеким голосом ответил комиссар.

Пауза.

— Откровенность за откровенность. Должен вам сообщить, что мы тайно проверили все поступки и весь распорядок дня мадам д’Юмэн и пришли к абсолютному выводу, благодаря достойному доверия свидетелю, что вечером четвертого ее не было дома с 8 до 11.

— Что? — вскрикнул Ноэль. — Что вы сказали?..

Но трубку уже повесили. Он еще раз набрал номер комиссара, но никто не ответил.

Когда он вышел из будки, то заметил метрах в тридцати прислонившегося к дереву какого-то мужчину. Фигура показалась ему знакомой. Но только что испытанный шок был столь сильным, что он не обратил на мужчину особого внимания. Вернуться снова к Рэнэ?.. Да на кой шут?.. Она, конечно же, к кому-то ходила в вечер убийства, но отрицала это во время допроса, боясь, что попадет в число подозреваемых и придется дать быть может стеснительные уточнения относительно ее распорядка времени. А потому, не зная, что комиссар Мария провел о ней расследование, и полагая, что находится вне подозрений, подумала, что новой ложью сможет спасти Ноэля. Но, наоборот, лишь бойко прикончила его, совсем добила.

Быстрым шагом, словно раненый зверь, несущийся к своему логову, Ноэль продолжил путь к улице Бьеф. Мысли его были беспорядочны, ночь всем своим весом давила ему на затылок. В какой-то момент он уловил за спиной шум шагов. Обернулся: за ним следовала тень, в коей он узнал мужчину, что стоял, прислонившись к дереву, когда он вышел из телефонной будки. Это был приземистый широкоплечий тип, укутанный в клетчатый шарф и с глубоко засунутыми в карманы руками. Ноэль убыстрил шаг. Мужчина тоже.

«Слежка!» — подумал Ноэль, и это простое установление факта привело его в полную растерянность. До сих пор он сталкивался с правосудием лишь с двух лицах: непроницаемом — комиссара Марии и любезно гримасничающим — следователя Понса. Это новое проявление его вездесущности ужаснуло его.

Он провел рукой по лбу: она стала влажной от пота. Шел ли он медленно или быстро, шаги за спиной раздавались в том же ритме. Словно эхо его собственных шагов. «Стой!» — крикнул голос. Он огляделся, но увидел лишь прохожего, мирно идущего по противоположному тротуару. «Стой!» Голос был властным, сильным, обрушивался на него словно коршун. «Стой!» Голос вырывался из окон, выскальзывал из отдушин, перекрывал всякий другой шум.

Ноэлем овладел панический страх. Стук сердца отдавался в висках, глаза застилал туман. Он представил себе, что его нагнали и уже арестовывают, а он даже не успел увидеть Бэль. Тогда, глубоко дыша, он бросился вперед, прижав локти к телу, словно на крыльях, словно в сапогах-скороходах.

Сначала ему показалось, что бежит только он. Потом вновь услышал шаги, вначале далекие, затем все более близкие. Многочисленные шаги, неясные голоса, крики, оклики… Человек, наверное, десять-двадцать бросились за ним в погоню!

Он свернул влево, вправо. Поперечные улицы бесконечно возникали из теней с беспорядочными жестами. Ему удалось вильнуть в сторону и обогнуть одну из них, огромную, внезапно появившуюся прямо перед ним. Дыхание начинало иссякать. В зрачках плясали цветные пятна. Слезы — слезы ли? — бороздили щеки.

Вот, наконец-то, и улица Бьеф! Он бросился в нее, словно в омут. Ее головокружительный уклон затянул его. Ветер гудел в ушах. Он навалился на ворота дома, вытянув руки вперед и лихорадочно нащупывая в темноте скважину ключом.