История одного предателя - Борис Николаевский

Все это время Азеф, конечно, не забывал и о Ратаеве. В течении второй половины 1904 г. он представил целый ряд докладов, о которых его полицейское начальство даже много позднее вспоминало, как об особенно ценных, — и они действительно были такими. Он подробно сообщил о съезде представителей заграничных организаций партии социалистов-революционеров, о международном социалистическом конгрессе в Амстердаме, о переговорах партии социалистов-революционеров с финляндской революционной партией «активистов», о парижской конференции «революционных и оппозиционных партий» и о многом другом.

Но подробность этих отчетов отнюдь не свидетельствовала ни о полноте даваемой Азефом информации, ни о точном ее соответствии с действительностью. Изучая их теперь, мы легко можем понять и действительные мотивы поведения Азефа, и характерные особенности его метода «работы».

Он сообщает очень подробно и, по-видимому, вполне точно обо всем, что относится к области переговоров социалистов-революционеров с другими партиями. Склонности щадить секреты этих других партий у него нет и в помине. Но событиям внутренней жизни партии социалистов-революционеров он придает вполне определенное освещение.

Департамент, — как это легко понять, — больше всего интересовался террористической деятельностью партии. Азефа прямо засыпали вопросами этого рода. На них концентрировалось основное внимание. Не давать никаких данных о терроре Азеф не мог. И он их давал, — но давал сознательно ложные, наводящие полицию на ложный след, уводящие ее поиски в сторону от действительной работы Боевой Организации.

Согласно его донесениям, своей ближайшей задачей в области террора партия социалистов-революционеров ставит убийство царя. Это решение якобы принято на съезде заграничных организаций социалистов-революционеров в июле 1904 г., и Азеф несколько раз подчеркивает: «покушение на его величество готовится, — для меня это не подлежит никакому сомнению».

Это была сознательная неправда, так как не только никакого покушения на царя тогда не готовилось, но и вообще вопрос этот серьезно не ставился. «Центр тяжести Боевой Организации, — доносил далее он, — находится в Одессе», — т. е. городе, к которому эта Организация тогда никакого отношения не имела, но в котором жило много стариков — бывших политических ссыльных и каторжан по различным процессам 1870–80-х гг. В подавляющем большинстве они теперь примыкали к социалистам-революционерам; многие из них поддерживали ту оппозицию против Азефа, с которой последнему еще совсем недавно пришлось пережить так много неприятных столкновений. Именно этих «стариков» Азеф стремился теперь выдать за членов Центрального Комитета партии и за руководителей Боевой Организации. Поименно из них он называл В. И. Сухомлина, Н. Геккера, Гедеоновского и др., — людей, которые тогда в состав Центрального Комитета не входили, а к Боевой Организации вообще никогда отношения не имели.

Наиболее опасными террористами-практиками Азеф выставлял Слетова и М. Селюк — наиболее решительных противников того террористического крыла, вождем которого был Азеф. Их он аттестует как членов Центрального Комитета, посылаемых в Россию «для руководства террористическими предприятиями» и в первую очередь покушением на царя. Все это самым грубым образом расходилось с действительностью: Слетов ехал в Россию после своего выхода из Центрального Комитета не для террора, а для постановки массовой работы среди крестьянства. Он был противником одностороннего увлечения террором. Азеф это превосходно знал, и сознательно давал ложные сведения, чтобы тюремная дверь за Слетовым захлопнулась поплотнее и чтобы он, Азеф, на более долгое время был избавлен от неприятной борьбы с противником его политической линии. Эта цель была достигну га. На основании донесений Азефа Слетов и затем Селюк были арестованы и вышли на свободу только много позднее, уже после октябрьской амнистии 1905 г.

Аналогичным образом Азеф рекомендует полиции и других своих фракционных антагонистов. Их стремится устранить во что бы то ни стало!

Совсем иной характер носят сообщения Азефа, — поскольку речь заходит об его ближайших соратниках — действительных членах Боевой Организации. По его письмам к Ратаеву можно проследить, с каким старанием пытается он отвести подозрения полиции от них всех. Ни одного имени он не называет по доброй воле. В тех случаях, когда ему приходится отвечать на запросы Ратаева, получившего сведения о членах Боевой Организации из какого-нибудь другого источника, Азеф всегда пытается или отрицать свою осведомленность, или отвести подозрение по ложному следу. Только тогда, когда полиция и без того хорошо осведомлена, Азеф подтверждает ее сведения. Именно так он поступает относительно Савинкова: на первые запросы он отвечал уклончиво, — и только тогда, когда Ратаев прислал ему карточку Савинкова, Азеф признал, что именно это лицо и является террористом, известным под именем «Павел Иванович».

И, во всяком случае, ни одного раза он не дает ни одного указания, которое в той или иной мере могло бы помочь установлению слежки за тем или иным членом Боевой Организации или привести к его аресту.

Таков был общий характер «работы» Азефа для полиции в этот период. Он подробно информировал ее о всевозможных конференциях и совещаниях, которые носили общеполитический характер. Он предавал всех, кто выступал в качестве оппозиции к нему, Азефу, не останавливаясь при этом перед прямыми измышлениями, — лишь бы попрочнее засадить в тюрьму таких неудобных для него оппозиционеров. Но он не только не выдавал ничего, что имело прямое или косвенное отношение к руководимой им, Азефом, Боевой Организации, — он, наоборот, делал все, чтобы последнюю охранить. Для этого он постоянно старался осведомляться от Ратаева о том, что полиция узнавала из других источников, и, судя по документам, ему удавалось в этом отношении добиваться достаточно многого: Ратаев верил «старому сотруднику», потерять которого он, как он писал Азефу, «боялся больше всего на свете».

При таком заботливом прикрытии тыла переброска отрядов Боевой Организации из Парижа в Россию удалась как нельзя лучше: без единого провала все члены Организации добрались до назначенных мест и приступили к подготовительной работе.

Тем временем общие события в России нарастали быстрым темпом. Поражение за поражением следовало на Дальнем Востоке. Росла безработица. В напряженной атмосфере достаточно было искры, чтобы произошел взрыв. За этой искрой остановки не случилось: из-за какой то мелочи были уволены пять рабочих на одном из заводов Петербурга. В период кризиса, который царил тогда, увольняемых было много тысяч, и ничьего внимания эти увольнения к себе не привлекали. На этот раз случилось иное. В виде протеста против увольнения забастовали сначала их ближайшие товарищи, — одна смена соответствующего цеха. Их поддержал весь завод. Весть о стачке перелетала из фабрики на фабрику, с завода на завод.

Она так отвечала общему настроению, что казалось по собственному почину повсюду тревожно гудели заводские сирены, рабочие останавливали машины и через не в обычное время распахнутые заводские ворота черным потоком выливались на улицы рабочих предместий. Через несколько дней стоял весь город, а в ближайшее воскресенье многотысячные толпы, с иконами и царскими портретами, тянулись через городские заставы к Зимнему Дворцу, чтобы там «самому царю» вручить покрытую многими десятками тысяч подписей петицию с перечислением своих нужд, с изложением своих требований. Их встретили залпы, унесшие многие сотни человеческих жизней, — и навсегда разбившие одну большую, старую иллюзию. На утро в рабочих предместьях уже пели:

Побежденный на Востоке,Победитель на Руси,Будь ты проклят, царь жестокий,Царь запятанный в крови!

И вторя этому настроению, священник Гапон, — авантюрист и проходимец, по воле исторической случайности взнесенный в тот день на верхушку народной волны, — провозглашал в своих воззваниях: «У нас нет больше царя»… «Берите бомбы и динамит, — все разрешаю!»

Так кончалось «кровавое воскресенье» 9–22 января 1905 г., которое поставило одну из значительнейших вех в истории России последнего столетия.

Все эти события не могли не действовать на членов Боевой Организации, как шпоры на горячую лошадь. Общая обстановка нервировала их. Хотелось спешить с выступлением, — ведь это выступление так хорошо отвечало бы общей напряженной атмосфере. Все время рождались новые и новые планы. Казалось, что существует возможность убить самого царя. Тем острее находившиеся в России работники Боевой Организации ощущали отсутствие среди них ответственного «члена-распорядителя», который мог бы разрешить сомнения и дать руководящие указания.