Огонь в его крови (ЛП) - Диксон Руби

В зеркале вижу, что Кэйл с огромным интересом наблюдают за мной. Через мгновение он срывается с места и набирает в ладони воды, а потом осторожно проливает ее вниз по моей руке.

— Ага, — уверяю я его, всеми силами стараясь не обращать внимания на его движения. Меня пробирает дрожь, потому что снова чувствую эту самую сверхъестественную смесь страха и удовольствия. Обожаю и ненавижу, что ему хочется заботиться обо мне. Ненавижу, что я настолько измучилась от одиночества, что даже внимание дракона кажется таким волнующим. Однако я должна сосредоточиться на главном. У меня здесь вода, и я хочу по-быстрому закончить обмываться, до того как меня прервали. — Я моюсь, потому что грязная до омерзения.

Он смотрит на меня, а затем прикасается к моей мокрой руке, проводя кончиками пальцев по коже.

— Клау-да.

Застыв, прерываю мытье. От интонации его голоса у меня волоски встают дыбом от осведомленности о его помыслах. Все мое тело с головы до ног покрывается гусиной кожей. Именно в этот момент в его голосе проступает заметная нотка поистине завораживающей хриплости. Я бросаю взгляд на него, а он просто забирает у меня бумажные полотенца, которые держу в руке, и начинает осторожно мыть мою руку. Его прикосновения к моей коже такие нежные, любящие, он проявляет осторожность, чтобы не тревожить мои раны.

И я позволю ему это делать, а что еще остается? Разумеется, он слегка, э…, возбужден, тем не менее, Кейл очень добр ко мне и защищает. Если оттолкнуть его с разгневанным «нет», когда он ведет себя так ласково, я испорчу настроение Кейла и его глаза снова станут черными.

Ладно, должно быть, я со странностями, но его прикосновения и, правда, очень приятные. Пальцы у него теплые, а ласкающие и нежные прикосновения скользят по моей руке так, что совсем не кажутся лапающими, а одобряющими. Исследующими. Когда становится ясно, что он не собирается меня хватать за что бы то ни было, я успокаиваюсь и позволяю ему продолжать. Когда он проводит мокрыми бумажными полотенцами у меня за плечами, я поворачиваюсь, чтобы предоставить ему лучший доступ к моей спине и приподнимаю свои грязные волосы, чтобы помочь ему.

— Спасибо, — бормочу, наблюдая за ним в зеркале.

У него гигантский стояк. Ну, это само собой. Похоже, у этого мужчины постоянная эрекция. Тем не менее, выражение его свирепого лица целеустремленное, как будто он решительно настроен стать самым лучшим мойщиком. Это покоряюще мило.

Как это ни парадоксально, но я его больше не боюсь. Кэйл только и делает, что ведет себя нежно и внимательно, и, несмотря на его очевидное возбуждение, он даже не пытается что-то в связи с этим предпринимать. Даже омовение до сих пор невинное. По каким-то причинам он считает меня своей и всерьез настроен обо мне заботиться. Ну, бывают ситуации гораздо худшие, чем эта.

Его пальцы скользят вниз по изгибу моей спины, и это легкое прикосновение заставляет меня трепетать, а кожу покалывать от осознания проблемы.

Я что, сказала, что омовение было невиновным? Потому что, по всей видимости, оно принимает несколько неожиданный оборот…

Самое странное, что я нахожу его прикосновения… захватывающими. Приятными. Мои соски напряжены, и я чуть отстраняюсь, чувствуя себя немного не по себе из-за ответной реакции моего тела. Неужели я возбуждаюсь от его прикосновений? Господь всемогущий, да что ж со мной не так? Он — дракон и полусвихнувшийся. Я абсолютно уверена, что он убил людей больше, чем я белок. Он — непримиримый враг. И все же… у меня аж дыханье перехватывает от его прикосновений, которые заставляют меня извиваться. Словно жду не дождусь увидеть, опустит ли он свою руку еще ниже, и что будет, если он это сделает.

Возможно, прошло по-настоящему долгое время с тех пор, как кто-то прикасался ко мне с добротой, и именно поэтому я теперь возбуждена. А может, это что-то вроде извращенной драконьей версии Стокгольмского синдрома.

Кэйлу нет никакого дела до моих переживаний. Он снова опускает бумажные полотенца под проточную воду и прикладывается ими к другой моей руке. Только он это делает, из его горла вырывается очень низкий, рокочущий звук… и затихает. Поворачиваюсь и вижу, что он пристально смотрит вниз на длинную, воспаленную красную линию моей огнестрельной раны. Это всего лишь глубокая царапина, но пока я смотрю, его глаза в очередной раз меняют цвет на черный, и я понимаю, что он уже разозлился.

— Не волнуйся, Кэйл. Мне совсем не больно, серьезно, — я изображаю ослепительную улыбку. Царапина болит, но, слетев с катушек, он вполне может ударить намного серьезнее. — Едва уже помню.

Его глаза переключают цвет, меняются с черного к золотому. Взгляд застывает на мне.

— Я в порядке. Правда, — когда его глаза снова начинают темнеть, я решаю пойти на риск. Я касаюсь его подбородка и заставляю посмотреть прямо в глаза. — Хочу, чтобы ты сохранял спокойствие. Поверь, я в полном порядке.

— Клау-да, — голос у него тихий, расстроенный.

— Я знаю. Клау-да цела, честное слово, — в моем воображение снова и снова возникает зрелище того, как он перекусывает того солдата пополам. И почему это маленькая ранка имеет такое значение, в то время как кого-то другого он шинкует надвое? Почему я имею такое значение? Это потому, что я девушка? Или здесь нечто иное, более глубокое? Даже не знаю, что думать.

Кэйл наклоняется, чтобы промыть мою рану, его прикосновения чрезвычайно нежные. Он проявляет особую заботу, чтобы убедиться, что не причиняет мне боль, а когда заканчивает, подавшись вперед, он осторожно проводит губами по ране. А потом поднимает на меня взгляд, словно приносит за это свои извинения. Глаза у него снова почернели.

— Видишь? — говорю я ему с дрожью в голосе. — Все в полном порядке.

Скользнув пальцами по моему теперь чистому плечу, он снова прижимается к нему губами. В это же время цвет его глаз, по-прежнему сосредоточенных на мне, переключается на глубоко-глубоко золотой.

Это выше моих сил. От того мощного всплеска удовольствия, которое пронзает меня насквозь, я задыхаюсь. Возможно, это — интимность этого момента, или, быть может, здесь что-то витает в воздухе, однако от его прикосновений я возбуждаюсь. Отреагировав, от желания у меня начинает пылать жаром киска, а соски напрягаются. И вдруг я чувствую, что между бедрами у меня намокло, а еще ноющую боль в моих сокровенных глубинах.

Пока смотрю на него, то замечаю, как у него начинают раздуваться ноздри.

Прежде чем я успеваю отреагировать, Кэйл внезапно толкает меня обратно к умывальникам и из его горла вырывается низкий рык.

Я испускаю тихий всхлип, когда моя задница врезается в мраморную столешницу, а затем Кейл проталкивается между моих бедер, жесткая длина его члена начинает тереться о мою киску.

И эти ощущения мне… так нравятся. Мне совсем не страшно, что я возбуждена.

Господи, у меня и, правда, что-то помутилось в мозгах, разве нет? Окончательно чокнулась, раз наслаждаюсь ощущениями того, как он низко гортанно рычит и трется своим членом о мою ноющую киску. Видимо, совсем спятила, раз наклоняюсь вперед и трусь своими сосками о его грудь. Делая это, испытываю просто потрясающие ощущения, которые посылают обалденные ошеломительные разряды по всему телу, и мне не хватает воздуха. Кэйл широко разводит мои ноги, хватает руками мои бедра, и ему ничего не стоит врезаться в меня этим своим массивным членом и оттрахать меня до потери пульса.

Приблизившись ко мне, он заключает мое лицо в ладони, вынуждая меня смотреть ему в глаза. Глаза у него черные от желания.

— Клау-да? — выдает он сквозь сжатые зубы, продолжая тереться своей огромной длиной вдоль моих скользких складочек. Это — вопрос, и он хочет получить ответ.

Решение остается за мной. Стоит мне произнести его имя, как он воспримет это как согласие, и тогда трахнет меня прямо здесь и сейчас. И… что потом? Избавится от меня, как от того солдата? Порвет меня надвое, и как только его гнев насытится, выбросит меня?

Никак не могу соединить его две стороны. Вот эта — добрая, нежная сторона, почти человеческая…, а еще есть свихнувшийся дракон с черными глазами. Понятия не имею, кого из них заполучу, если мы займемся сексом. Понятия не имею, кого из них заполучу после секса. Потеряю ли для него всякую привлекательность, как только он утолит тот зуд, который его распирает?