Выдача преступников - Александр Бойцов

Весьма однозначно высказался на этот счет Р. М. Валеев, который, исходя из деления международного права на две отрасли – международное материальное право и международное процессуальное право, констатировал: «Вопросы выдачи преступников следует отнести к области процессуального права».[320] Схожей точки зрения придерживается В. И. Степаненко.[321]

Ныне эту позицию активно отстаивает В. М. Волженкина, считая, что даже при согласии с включением выдачи в число институтов уголовного права, ее реализация все равно «требует производства процессуальных действий и непременной процессуальной регламентации взаимодействия с другими странами, что относится только к уголовному процессу». Исходя из этого, она определяет выдачу как процедуру, «согласно которой государство, под чьей юрисдикцией находится преследуемое лицо, совершившее преступление, запрашивает и получает его из страны, где это лицо скрывается, с целью привлечения к уголовной ответственности или исполнения наказания».[322]

Заметим, что в современной правовой практике США выдача также определяется как «процедура, посредством которой государство в соответствии с договорными положениями и учетом действующих (в этой стране) ограничений просит другое государство передать ему лицо, обвиняемое в совершении правонарушения, уголовно наказуемого по закону запрашивающего государства, причем указанное лицо на данный момент находится под юрисдикцией запрашиваемого государства, с целью привлечения этого лица к ответственности за выдвинутые против него уголовные обвинения, проведения судебного разбирательства над ним и исполнения вынесенного судебного решения».[323]

Сведение такого важного института международного уголовного права, как выдача, к формальной процедуре не может не вызывать возражений. Весьма редко, но в литературе все же встречаются такого рода возражения. Одно из них принадлежит Ю. Г. Васильеву, который считает, что «низведение такого комплексного и насыщенного нормами процессуального и материального порядка института к пониманию простой процедуры представляется с научной и практической точек зрения юридически несостоятельным».[324] Б. Велчев также подчеркивает, что «экстрадиция позволяет и государству, к которому направлен запрос, передачей запрашиваемого лица защитить те ценности, которые оно оберегает соответствующими нормами собственного уголовного законодательства».[325]

Наконец, некоторые авторы исходят из того, что выдача лиц, совершивших преступление, точно так же, как амнистия и помилование, обусловливается «не совершением преступления», а осуществляется «по международным, политическим, экономическим и подобным соображениям. Все они не имеют никакого отношения к уголовному праву. Правоприменительные органы либо бывают вообще не причастными к указанным мерам, либо только исполняют принятые другими решения, применяя не сам уголовный закон, а основанные в настоящее время на нем иные нормативные акты».[326]

Столь неопределенная трактовка выдачи, позволяющая усматривать ее генетическую связь со многими отраслями права, а тем более вовсе отрицающая таковую с уголовным правом, представляется необоснованной по многим основаниям.

Прежде всего, аналогия выдачи с амнистией и помилованием не столько отрицает ее связь с уголовным правом, сколько подтверждает наличие таковой.

Действительно, амнистия и помилование – столь специфичны, что некоторые вообще не считают эти институты уголовно-правовыми, относя их к области государственного права. «Освобождение по амнистии и помилованием, – пишет В. В. Скибицкий, – имеют специфические особенности, выходящие за рамки уголовного права. Амнистия и помилование – специальные акты органов государственной власти по специальным вопросам и должны изучаться соответственно государственным правом».[327]

Бесспорно, в системе существующих в уголовном праве различных видов смягчения положения лиц, совершивших преступления, амнистия и помилование занимают особое место, так как их применение связано с деятельностью высших органов государственной власти. Принятие акта об амнистии обычно относится к ведению высшего органа законодательной власти, а осуществление помилования входит в компетенцию высшего органа исполнительно власти (высшего должностного лица). Но речь-то идет об актах, определяющих участь преступников!

Следовательно, при том, что исходя из компетенции органов, принимающих данные акты, и порядка их принятия амнистия и помилование являются предметом регулирования государственного права, как юридические основания освобождения от уголовной ответственности и наказания, характеристика которых дается в уголовном законе, они безусловно входят в сферу регулирования, опосредуемую уголовным правом. Будучи одним из средств реализации уголовной политики, амнистия неразрывно связана с решением задач, стоящих перед уголовным законодательством. Поэтому такие ее вопросы, как правовая природа, материальные и формальные основания, пределы применения и т. д., не могут быть решены вне рамок уголовного права. Конечно, проще всего адресовать все проблемы, связанные с амнистией, государствоведам, но могут ли они их решить, не занимаясь на специальном уровне таким феноменом, как преступность? А практика последних десятилетий показывает, что акты амнистии в руках государственной власти превратились в своего рода шлюзы, которые с железной регулярностью открываются в ею же возводимой плотине сдерживания. Как этот «сброс» сказывается на уровне преступности в стране, насколько он оправдан? Кто как не криминалисты должны ответить на эти вопросы!

Что касается органов, принимающих решение о выдаче, то даже если таковым является не суд, а органы исполнительной власти, все же чаще всего это правоохранительные органы, в той или иной мере имеющие отношение к осуществлению уголовного преследования. Указанное преследование представляет собой сугубо процессуальную деятельность, осуществляемую стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления, не имеющую прямого отношения ни к государственному, ни к административному праву. Означает ли это, что экстрадиция является институтом уголовно-процессуального права?

В какой-то мере – да. Но лишь в той, в какой переход уголовной ответственности из возможной в действительную невозможен вне установленной уголовно-процессуальной процедуры. Будучи лишенной своего материального наполнения, эта процедура лишается всякого содержательного смысла.

Видимо, этого обстоятельства не замечает В. М. Волженкина, которая полагает, что «выдача как процессуальная деятельность находится в сфере действия уголовно-процессуального права, поскольку правоотношения возникают при осуществлении государством уголовного преследования путем реализации национального уголовного права при расследовании преступлений, подпадающих под юрисдикцию этого государства».[328] Здесь удивительным образом все перевернуто с ног на голову. На деле не уголовное преследование осуществляется «путем реализации национального уголовного права», а как раз наоборот – национальное уголовное право реализуется посредством уголовного преследования.

§ 2. Уголовное право как пространственная сфера

Возвращение смысла бессодержательной форме возможно лишь посредством определения ее содержания. Последнее, безусловно, кроется в уголовном праве как отрасли материального права. Следовательно, включение экстрадиции в орбиту уголовно-процессуального права оправдано лишь в той мере, в какой уголовный процесс вторичен по отношению к уголовному праву, а определение процедурных вопросов экстрадиции возможно лишь в связи с вычленением ее уголовно-материального содержания, позволяющего усматривать генетическую связь экстрадиции прежде всего с уголовным правом.

По нашему убеждению, это содержание кроется в учении о действии уголовного закона в пространстве. Но прежде чем извлечь его оттуда, зададимся вопросом: в чем состоят его основные положения и отражают ли они реальный процесс функционирования и взаимодействия правовых систем? Во всяком случае, некоторые из бытующих в данной теории представлений позволяют усомниться в этом.

Судите сами. Скажем, положение ч. 3 ст. 5 УК РСФСР, требовавшее повторного осуждения советского гражданина, совершившего преступление за границей, до недавних пор воспринималось как должное, но кто-нибудь встречался с попыткой его теоретического обоснования, кроме ссылки на принципиальную противоположность советского и буржуазного права?[329] Ныне как должное воспринимается принцип non bis in idem (не дважды за одно и то же), но опять-таки, что лежит в его обосновании кроме рассуждений об общечеловеческих ценностях?

Число таких примеров можно без труда умножить, но дело не в их количестве, а в том, что в логико-правовом отношении учение о действии закона в пространстве представляется явно чужеродным, словно бы существующим вне общего контекста уголовно-правовой доктрины. И это не удивляет, коль скоро на законодательном уровне предписания о пространственном действии уголовного права включались некогда не в материальный, а в процессуальный закон, хотя именно на него они и не распространялись.[330]