Стрелка - В. Бирюк

Как-то майским вечерком пришлось мне на тех холмах собак погонять: мы с женой и приятелями искали церковь с «Неупиваемой Чашей». Почему в Угличе? — А почему нет? Подруга жены решила, что мужу — уже пора. Прикладываться к иконе, а не к чему покрепче.

Вообще-то, икона в Серпухове. Но нам с приятелем было уже всё равно. Чего с бабами спорить? — Пошли, ща найдём.

Был здесь Ян Плесковитич, ещё в 19 веке часть местности называли Яново поле, были, лет 200 назад, викинги, «скандинавская феодализирующаяся знать», разрушали городок Изя Блескучий с Ростиком Смоленским. После — дотла сожжёт Батый, выжгут тверские князья. Ещё один Ян — Ян Сапега в Смутное время убьёт здесь 40 тысяч местных жителей…

Нормальная русская история. Так с чего ж мне так муторно на душе?

Вечерние сумерки густели, переходили в ночь, лагерь постепенно затихал. Костры уже погасали, воины похрапывали, изредка вскрикивая от ночных кошмаров, вызванных напряжением дневной работы.

За эти несколько дней войско втянулось в режим, слабые — заболели, остальные — приспособились. Усиленная рыбно-мясная диета — очень этому поспособствовала.

Но, как пишет Энгельгардт:

«Харч хороший — сам работать не заставит… Если нет выгоды более сработать, если работаешь не на себя, если не работаешь вольно, если работу сам учесть не можешь, то и не заставишь себя более сделать, — всё будешь прилениваться, приберегать себя, в жир пойдешь, отъедаться станешь».

У нас — работа «не на себя». Гребём все вровень — какая тут «вольная работа»? Вот воины и «прилениваются», ориентируются на слабейшего: «как бы не перетрудиться».

Один я, как дурак…

Да как же мне эта «Святая Русь»… всё время — в поперёк! Я весло рву, мышцу набираю. Мне же в бой скоро идти! Супостата-то надо посильнее ударить. А эти… отъедаются.

Это ещё хорошо, что мне в пару, на другом борту, Сухан сидит — хоть лодейку не разворачиваю.

Если я правильно понимаю, то такие сытые мужички скоро начнут изливать свою накопившуюся энергию… разными доступными им способами. Преимущественно двумя: морды бить и залазить. Или — на баб, или — на друг друга. А какие здесь могут быть другие физкультурные развлечения? Управлять рационами начальство не может — централизованного снабжения нет. Брома в каждый котёл — нету. Разве что, поднимет скорость движения каравана. Ударим физухой по гормонам?

Чего я дёргаюсь? Не моя забота: начальство опытное, оно — знает. А я пока лучше по леску побегаю.

Мы с Суханом чуть пробежались, выскочили за край лагеря к посаду.

Тут, в уже наступившей темноте, на дороге, обнаружилась группа из «трёх богатырей». Очень сообразительных: чувствуется, что «сообразили на троих» немелко. Пешие: три головы и ни одного хвоста.

– Сто! Стоят!

Так, один из них — нурман. И по говору, и по габаритам — даже в темноте видно. Другой, с другого края, быстренько залопотал. Сначала по-ихнему, потом — видать слов не хватило, перешёл на русский:

– Этот… тот самый…

– Касте!

Не понял. Это он про кастинг?

Понял — «бросай»: не дожидаясь реакции напарника, нурман скинул с плеча руку среднего, отчего тот завалился в дорожную грязь, сделал шаг ко мне, наклонился с высоты своего роста и, вглядываясь мне в лицо произнёс:

– Вил комме морген. Завтра. Асс гуд. Ты есть — дев… девак. Ха-ха-ха!

Заржал, обдал меня густым хмельным духом, хлопнул по плечу, так что я чуть не улетел в придорожную канаву, и ушёл. Второй, тот самый сеунчей, который к нам прибегал вечером, мелко подхихикивая помчался за ним следом. Сходу всунулся нурману под руку к боку, взвизгнул, видимо, от щипка. И оба силуэта чему-то радостно посмеиваясь, потопали в сторону посада.

Так. И что это было? И, кстати, а что это у нас под ногами валяется?

Под ногами у нас валялся Лазарь. Он был вдребезги пьян, без пояса и кафтана. Зато — в шапке. Шапка была мокрая и надета так сильно, что стащить её удалось только двумя руками.

Мои манипуляции дали положительный результат — мой командир начал блевать. Но — нечем. По-издавав задушевных — из самого задушевья — звуков, парень на мгновение открыл глаза и жалобно произнёс:

– Ва… Ваня… Мне… плохо…

Какая неожиданная мысль! Прямо-таки — разгул интеллекта и пик гениальности!

Вот скажите мне: на хрена было вляпываться в «Святую Русь»?! Чтобы снова растаскивать по домам упившуюся молодёжь?! Мне что, в своём времени этого удовольствия мало досталось?! Нормальный же парень, несколько идеалистический, чересчур восторженный, и вот: как свинья. До поросячьего визга. Вот же… ещё и обделался. Штаны насквозь мокрые.

Таскать усравшихся аборигенов, устраивать промывание желудков… И это — жизнь попаданца?! Не знаю, как в других странах-эпохах, а на «Святой Руси» всякий прогресс — с привкусом спиртного и дерьма… Калище-пьянище-блюющее… А ведь есть же чудаки, которые об этом мечтают! Я имею в виду — попадизм, а не то, что вы подумали.

Стоп. Третий запах. Запах крови.

Мы с Суханом уже оттащили Лазаря с дороги по направлению к лагерю. Теперь я достал свою верную «зиппу».

Штаны у Лазаря сзади — чёрного цвета.

Можно, конечно, скривить морду: «фи, понос — это так не эстетично, не гламурно!». Что «да» — то «да». Гламуром здесь не пахнет. Здесь пахнет… войной здесь пахнет. Несчастьем. Вином, дерьмом и кровью. Вот же…

Я настолько растерялся, что не сообразил испугаться. Уж очень всё происходящее не соответствовало… героическому походу за веру православную. Полез посмотреть. Сдернул с Лазаря штаны, задрал рубаху, при дрожащем свете «зиппы» попытался найти ранение.

Я уже как-то говорил — просвет бедренный артерии таков, что я ничего сделать не успею. Есть куча других точек, где я тоже… Господи, одного проникающего в живот…! Да не хирург я! Я не умею, я не знаю…!

Стоп. Вот это я знаю. Прополоскав в придорожной луже собственную косынку, я потихоньку стирал с тела Лазаря… всякую лишнюю грязь. Да, у него было расслабление кишечника.

На фоне повреждённого, кровоточащего ануса.

Ну, здрасьте…!

Так, эмоции — после.

Глава 317

В лагере должна ещё быть тёплая вода, а у меня в хотулях — «тревожный чемоданчик» от Мары. Чего-то она эффективное сделала из того лишайника, который туберкулёзную палочку убивает.

По нашему, по рабоче-крестьянскому: промыть, остановить кровь, прижечь, смазать потёртости и царапины. Успокаивающее внутрь… при таком отравлении и повреждении — промывания нормально не сделать…

Ну на хрена мне такие… заботы?!

Мы потащили чуть мычащего Лазаря к нашему костру, к нашему стягу.

Забавно, уже вбито до автоматизма: раненых — под знамя, потом разберёмся. Как у Наполеона в Египетском походе: больных, ослов и ученых — в середину. УчЁных или учЕнных — какие есть. С ослами… и так понятно.

На подходе нас заметил едва ли не единственный не спавший — Резан. Подскочил, послушал мои, в двух словах, объяснения, коротко бросил:

– К костру — нельзя. Давай тихо вон туда, за край лагеря.

– Свет нужен. И воды тёплой. И тряпок чистых.

– Сейчас принесу. Тихо тащите. Если спросят — просто перепил боярич. Без… что, как. Скоро луна выйдет — будет свет.

Мы послушно потащили беднягу в сторону темнеющего кустами берега Волги.

Лазарь — из самых молодых предводителей в караване, заслуг у него нет, родовитости — тоже. Поэтому нашу хоругвь становили у дальнего от княжеского стяга края лагеря, в растянувшейся вдоль берега цепочке лодок и костров.

Отошли от последней лодки на полсотни шагов, нашли на бережке ровное место, стянули с бедняги мокрое, стали умывать. Чем-чем?! Чем есть — холодной речной водой. В принципе… тоже кровоостанавливающее. А вот что-то серьёзное…

Зашивать раны я не умею. Я этого не умею! У меня нет даже нитки для этого! У меня иголка только портняжная! Я не умею! И не… не хочу!

Парень был никакой. Как размороженный кусок мяса. Такой… ляп-ляп. Только хрипло дышал сквозь зубы. Трезвый бы тут… вопил и в судорогах бился, а пьяный… У них свой бог.

Резан притащил нужное, включая тулуп, но исключая воду. Сам всё принёс, один. Я приступил к… к омовению и умаслению тела своего командира. Снаружи, вроде бы, серьёзных ран нет. А внутри? А посмотреть чем? По количеству вытекающей крови?

– Слышь, Резан, а чего ты тёплой воды не принёс?

– А на что? Кровь лучше холодной водой отстирывать.

– Мать… Я что здесь?! В прачки нанялся?! Я стирать ничего не собираюсь!

– Э… руки были заняты, взять некуда.

– Так кого бы из людей припряг. У боярича такая… хрень, могли бы и на помощь прибежать.

– Ты, боярич… тут дело такое… Ты про это не болтай. И слуге своему заповедай крепко-накрепко. Чтобы ни-ни.

– С чего это такая секретность?

– В народе говорят: «Кого е…ут — тот сам е…ать не может».

Забавно: первый раз я услыхал эту народную мудрость в 21 веке от одной очень известной режиссёрши. Как пример отношения к ней окружающих в начале её карьеры. Карьера у неё удалась и тон мог бы быть издевательский. Но она говорила, что это правильное правило. Просто из каждого правила бывают исключения.