Сказания о Русской земле. Книга 4 - Александр Нечволодов

Мария Тюдор – королева Англии

Получив множество знаков самого лестного внимания от королевы и лондонских жителей, Непея в 1557 году вернулся в Москву, привезя с собой много ремесленников, врачей, рудознатцев и других искусных людей.

Преемница Марии, сестра ее Елизавета, вступившая на английский престол в 1558 году, также, как увидим, самым деятельным образом поддерживала сношения с Москвой и хлопотала о предоставлении англичанам права исключительной торговли с нами; Иоанн очень внимательно относился ко всем ее просьбам и не замедлил вступить с ней в дружескую пересылку, но закрыть путь в Россию другим иностранцам отказался, а потому наряду с английскими в Белом море, у пристани святого Николая, начали появляться также суда голландские, бельгийские и другие.

В свою очередь, вслед за Непеею и русские купцы стали показываться в столичном городе Лондоне, причем английские летописцы отметили и имена некоторых из них: Твердикова, Погорелова и других.

Глава 2

Кончина царицы Анастасии Романовны ☨ Боярская измена ☨ Переписка с Курбским ☨ Казни ☨ Опричнина ☨ Святой Филипп ☨ Поход на Новгород и Псков ☨ Браки Иоанна ☨ Полоцк ☨ Борьба из-за Ливонии ☨ Нашествие Левлет-Гирея ☨ Люблинская уния ☨ Иезуиты ☨ Баторий и его успехи ☨ Подвиг русских пушкарей под Венденом ☨ Борьба со шведами ☨ Оборона Чихачевым Падиса ☨ Псков ☨ Сыноубийство ☨ Поссевин ☨ Мария Гастингс Ермак и завоевание Сибири ☨ Смерть Грозного ☨ Внутренние дела ☨ Православие в Западной Руси

Тысяча пятьсот шестидесятый год принято считать роковым в жизни Иоанна. 7 августа в пятом часу дня скончалась нежно любимая им супруга, кроткая Анастасия Романовна, оставя ему двух малолетних сыновей – Иоанна и Феодора. Незадолго до этого вспыхнул страшный пожар на Москве, и государь с величайшей опасностью для жизни принимал деятельное участие в его тушении, что вызвало сильнейшее беспокойство царицы, здоровье которой было уже значительно подорвано, особенно после поездки на богомолье осенью 1559 года. Вся Москва с великим горем и плачем провожала ее прах в Вознесенский Новодевичий монастырь; народная горесть была так велика, что нищие отказывались принимать щедрую милостыню, назначенную им для раздачи по случаю ее кончины.

Конечно, народ хорошо знал ту, которую он так горько оплакивал. Все помнили буйную молодость Иоанна и перемену, происшедшую с ним под благотворным влиянием Анастасии Романовны.

Мы видели, что, изверившись в своих боярах, государь приблизил к себе нескольких людей скромного происхождения во главе с Сильвестром и Адашевым и составил из них свой близкий круг – «избранную раду», которой вполне доверял. Мы видели также, как в 1553 году, во время болезни Иоанна, у него должны были открыться глаза на этих людей, которые, пользуясь близостью к царю, тем не менее поспешили войти в самые тесные отношения с боярской партией, очевидно, считая ее столь большой силой, с которой необходимо было жить в добром согласии.

Царь и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич. Царский титулярник

Иоанн выздоровел и ничем не проявил своего гнева против ослушников-бояр, несмотря на то, что бояре эти явно враждебно держали себя как относительно его сына, так и Анастасии Романовны и всей ее родни – Захарьиных. Все понимали, конечно, что не кто другой, как именно царица своею мудрою самоотверженною любовью сдерживала страстного, порывистого Иоанна от проявления какого-либо враждебного чувства по отношению людей, в которых он так глубоко и обидно для себя разочаровался.

Теперь, с ее кончиной, около царя уже не было никого, с кем в задушевной беседе он мог бы изливать волновавшие его душу чувства и находить в этом нужное успокоение. Единственный человек, которому он доверял, как отцу, митрополит Макарий, был в это время 79-летним старцем, стоящим одною ногой в гробу; в силу одного этого он не мог быть постоянно с молодым 30-летним царем, деятельным и кипучим. Что же касается бывших прежде столь близкими к Иоанну лиц – Сильвестра и Адашева, то к 1560 году между ними и царем был уже полный разрыв. Причин этому было много.

Как мы уже говорили, партия Сильвестра и Адашева (то есть все боярство) явно не сочувствовала войне с Ливонией, полагая, что надо воевать с Крымом; при этом Сильвестр, человек, бесспорно, большого благочестия, но очень властный и мелочный, не только постоянно докучал Иоанну своими наставлениями, вторгаясь даже в его супружеские отношения, но не переставал укорять его и за Ливонскую войну: «Началась война с Ливонцами, – писал впоследствии Иоанн князю Курбскому, – Сильвестр с вами, своими советниками, жестоко за нее восставал; заболею ли я или Царица, или дети – все это, по вашим словам, было наказание Божие за наше непослушание к вам».

Недовольство бояр новыми московскими порядками с самодержавным царем во главе продолжалось, разумеется, и после выздоровления Иоанна; Литва с ее огромными вольностями для больших панов служила им постоянной приманкой; начиная с 1554 года, движение московского боярства на Литву принимает, по словам одного польского писателя, «угрожающие размеры».

В июле 1554 года был застигнут при побеге к Литовским пределам князь Никита Ростовский; при этом было обнаружено, что, кроме него, собрался также бежать думный боярин князь Семен Ростовский со всей своей обширной родней – Лобановыми и Приимковыми; они вступили в сношения с Сигизмундом-Августом, а князь Семен Ростовский водился в Москве с польским послом Довойной, поносил ему Иоанна и рассказывал, что говорилось в Государевой думе насчет мира с Польшей. Подобный поступок являлся, очевидно, прямой изменой, за которую и в наше время полагается по закону смертная казнь. Царь и бояре осудили виновных к тому же наказанию, но затем, снисходя на просьбу духовенства, государь их помиловал и ограничился отправлением в ссылку на Белоозеро. К его большому неудовольствию, Сильвестр после этой ссылки относился с необыкновенным сочувствием к князю Семену Ростовскому и ко всему его роду. «Когда князь Семен Ростовский изменил и мы наказали его с милостию, то Сильвестр с вами, злыми советниками своими, начал его держать в великом бережении и помогать ему всяким добром, и не только ему, но и всему роду его», – читаем мы в письме Иоанна к князю Курбскому.

Сильное неудовольствие возбудило также в Иоанне поведение Сильвестра и его сторонников в отношении царицы Анастасии Романовны во время путешествия поздней осенью 1559 года, причем ее смерть он прямо приписывал огорчениям, претерпенным ею от дворцовых дрязг. «Зачем вы разлучили меня с женой? – спрашивал Иоанн Курбского в одном из своих последующих писем. – Если бы вы не отняли у меня мою юницу, то Кроновых жертв и не было бы (боярских казней). Только бы на меня с попом (Сильвестром) не стали, то ничего бы и не было, все учинилось от вашего самовольства…» «Как вспомню этот тяжкий обратный путь из Можайска с больной Царицей Анастасией… – говорит царь в другом месте своей переписки с Курбским. – Молитвы, путешествия ко святым местам, приношений и обетов ко святыне о душевном спасении и телесном здравии – всего этого мы были лишены лукавым умышлением; о человеческих же средствах, о лекарствах во время болезни и помину не было…».

Главной же причиной недовольства государя на Сильвестра и Адашева являлось, конечно, все более и более возраставшее в нем убеждение, что они, войдя в сношение с боярской партией, стали за его спиною сами всем распоряжаться в государстве, что, разумеется, должно было казаться Иоанну особенно нестерпимым и обидным, так как он, испытав в детстве страшное своеволие бояр, необыкновенно чутко и болезненно относился к тому, чтобы никто не смел посягать на полученную им от Бога царскую власть. «Подружился он (Сильвестр) с Адашевым и начали советоваться тайком от нас, считая нас слабоумными, мало-помалу начали они всех вас, бояр, в свою волю приводить, снимая с нас власть», – писал об этом царь Курбскому.

И действительно, нет сомнения, что Сильвестр и Адашев с боярами старались незаметно, но исподволь ограничить царскую власть. Они раздавали саны и вотчины самовольно и противозаконно и, по-видимому, даже старались отобрать у государя право жаловать боярство: «от прародителей наших данную нам власть от нас отъяша, – писал Иоанн, – еже вам, бояром нашим, по нашему жалованью честию председания почтенным быти».

Перед смертью царицы Анастасии Сильвестра и Адашева уже не было при дворе; Сильвестр, вследствие неприятностей в описанном государем последнем его путешествии с женою, добровольно удалился от двора и постригся в Кирилло-Белозерском монастыре, а Адашев был отправлен в Ливонию, как бы в почетную ссылку – третьим воеводою большого полка.