Демонический мир - Бен Каунтер

Старейшин со связанными руками загнали внутрь вместе с избитыми колдунами, которые пережили чистки Тарна. За ними последовала демонетта, которая хныкала и молила сохранить ей жизнь, в то же время пытаясь разорвать опутывающие ее цепи. Потом вокруг дома навалили дрова и сожгли их всех заживо. Населению города приказали смотреть, как огонь поднимается все выше, и слабые крики с трудом пробивались сквозь рев пламени. Окутанная пламенем демонетта вырвалась наружу, проломив стену, но стражники, которым Голгоф приказал дежурить на наблюдательных башнях, утыкали ее дюжиной стрел.

Пятно выжженной земли там, где упала демонетта, все еще тлело даже спустя несколько часов. Голгоф не прекращал наблюдать — когда огонь наконец угаснет полностью, он заставит своих людей открыть дом и удостовериться, что убийцы его племени действительно мертвы.

Из города к нему вышел Хат.

— Они собираются, — крикнул он. — Весь город. Люди поняли, что мы не можем оставаться здесь.

— Насколько много они знают?

— Они знают, что с Гриком невозможно было спорить. Что люди исчезали, и что в его подчинении были демоны и колдуны.

— Должно быть, они все поняли. Как долго Грик продавал нас? Сколько это длилось еще до того, как Грик родился?

— Никто не это не ответит, Голгоф. Вопрос в другом — что ты будешь делать с Изумрудным Мечом теперь, когда завладел им.

Голгоф сплюнул в дымящуюся яму там, где умерла демонетта.

— Изумрудный Меч мертв, Хат. Я хочу убедиться, что он знает об этом. Пусть все воины вооружатся и готовятся идти на войну.

— Против кого?

— Против леди Харибдии.

Это был единственный путь. Сообщение, которое Голгоф нашел в жилище колдунов, было очень простым: леди Харибдия гарантирует Изумрудному Мечу безопасность, хотя ей понадобится относительно небольшое усилие, чтобы искоренить его. Со своей стороны Грик должен посылать самых здоровых новорожденных племени в храмы Бога Наслаждений, чтобы питать вечный голод алтарей, а лучшие воины Изумрудного Меча должны вступать в легионы леди Харибдии. Демонетта и колдовские трюки были приятным дополнением к сделке.

Грик сговорился с леди Харибдией, чтобы превратить гордый Изумрудный Меч в ферму, растящую человеческий урожай, и подпитывать чудовищные орды, которыми та правила. Скверна предательства превратила Грика в монстра, дала ему силу разговаривать с демонами и лишила племя того огня, который однажды едва не привел его к владычеству над всеми горами Канис.

— Никто из нас не выживет, Голгоф, — увещевал Хат. — Мы не пройдем дальше первой стены. Против нас выйдет десять тысяч легионеров, возможно, даже Насильники. Они призовут демонов на наши головы.

— Мне все равно. Хат, я всегда знал, что погибну в битве. Нам больше не за что сражаться, и это такая же хорошая битва, как и любая другая. Этих людей надо наказать за то, что они позволили своему племени погибнуть. И когда Меч наконец вымрет, он больше не будет отдавать леди Харибдии скот для убоя. Мы должны ранить ее, Хат, это единственная достойная цель, оставшаяся на планете. Это единственный способ, которым мы можем нанести ответный удар.

— Мой меч — твой, Голгоф, — сказал Хат, — и всегда будет твоим. Но это — конец. Ты хочешь, чтобы тебя вспоминали как вождя, который довел свое племя до вымирания?

— Грик уже это сделал, — горько ответил Голгоф. — Я лишь избавляю Меч от страданий. Найди почтовых птиц, и пусть Тарн напишет обращение. Каждая живая тварь в этих горах должна узнать, что Изумрудный Меч в последний раз выходит на войну.

Леди Харибдия была встревожена. А когда она тревожилась, Слаанеш не получал свою дань наслаждений с великого алтаря города, и поэтому неудовольствие леди Харибдии само по себе было ересью.

Сс’лл Ш’Карр был, конечно же, мертв. Доказательство было прибито к колонне, перед которой сейчас стояла леди Харибдия, в нефе капеллы с высокими трубчатыми стенами и настолько высоким сводом, что иногда здесь шел дождь. Свет миллиона свечей пробивался сквозь витражные окна и наполнял неф прекрасными, болезненно-разноцветными лучами.

Череп Сс’лла Ш’Карра свирепо смотрел с колонны множеством пустых глазниц. Его вытащили из разреза в одной из шахт, густо усеянной костями демонов и тех, кого они сокрушили. Царствование Ш’карра предоставило огромное количество сырья для города и крепости — кости с полей битв тех времен лежали более толстыми слоями, чем практически в любую иную эпоху Торвендиса, и благоухали смехом убийц и воплями убиваемых. Череп мог принадлежать только самому князю демонов — спиритические сеансы и прорицания, проведенные с ним, подтвердили наличие следов его воспоминаний. Даже теперь реликвия излучала гневное безумие, и леди Харибдия чувствовала его всюду вокруг себя, словно что-то кипело под самой поверхностью, и тысяча крошечных сердитых кулаков била по ее коже. Обычно она наслаждалась этим, когда купалась в теплой злобе, чтобы расслабиться, в полной безопасности и зная, что никто другой здесь не выживет без ее позволения. Но теперь многое здесь ее беспокоило.

Двери капеллы открылись, внутрь ворвался холодный воздух. Внутрь вковыляла кучка мудрецов вместе с ходячим кошмаром Кадуцеей, командующей легионов. Один из мудрецов был, скорее всего, Вай’Гар, верховный прорицатель, но леди Харибдия давно перестала утруждать себя, вспоминая, кто есть кто из ее подчиненных.

Все это были мужчины, преждевременно состарившиеся из-за близости к крепости — леди Харибдия обычно помнила, что надо притуплять сенсорное излучение здания, когда должны прийти низшие смертные вроде этих, но даже при этом пение заточенных душ и благовония из дистиллята невинных оказывали воздействие на тех, кто их чуял. Для пресыщенного зрения леди Харибдии все люди выглядели одинаково, если только она силой не заставляла свои чувства опуститься до уровня обычных смертных, поэтому она заставляла их одеваться в яркие цвета, чтобы можно было различить их функции.

— Моя госпожа, — начал предводитель мудрецов. Он был одет в белое. Наверное, это был Вай’Гар, но леди Харибдии по большому счету было все равно, кто он такой, пока он делал то, что она требовала, и давал ей ответы, которые она желала услышать. — Мы ответили на ваш призыв. Мы глубоко скорбим от того, что вы настолько встревожены, что просите нашего совета.

— На юге проснулось нечто, что объявило себя потомком Сс’лла Ш’Карра. На мой мир прибыли чужаки и убили моих жрецов. Торвендис чувствует, что ему грозит опасность, и я хочу знать, почему.

— Знамения оказались сложными, — расплывчато ответил другой мудрец, чьи одеяния были красными.

Леди Харибдия сердито посмотрела на него.

— Вы существуете, чтобы служить, — сурово напомнила она. — Если вы не желаете служить, то не желаете жить. Есть ли на Торвендисе сила, которая угрожает мне? Не сговариваются ли наши незваные гости, чтобы поднять войско против города?

Белый мудрец сделал широкий жест.

— Не бойтесь, моя госпожа, мы делаем все, что в наших силах, чтобы смягчить ваши тревоги. Мы просто… очень хорошо понимаем важность задачи, которой вы благословили нас.

— Очень хорошо, — с натянутой улыбкой повторил красный мудрец, и все разноцветные старцы согласно закивали.

— Песнь Резни особенно активна, — продолжал белый мудрец. — Как, конечно же, знает ваша милость, это знак перемен и конфликта. Стервятник тоже высок, а у Шакала наблюдаются странные конфигурации. Все указывает на конфликт и большое отчаяние.

— В опасности ли город?

— Ничто на планете не в состоянии угрожать нам, моя госпожа. Но… возможно, есть нечто дурное, исходящее от некоторых сателлитных народов.

— Меня весьма расстроило бы, если бы от них исходило что-то иное, — сказала леди Харибдия. — Кадуцея?

Командующая легионами шагнула вперед. Кадуцея была наполовину демоном, и это была лучшая половина — все остальное было чистокровным и полным зла человеком. Рассказывали, что, когда леди Харибдия приказала призвать великое множество демонов, Кадуцею должны были принести в жертву вместе с другими. Но она была кем угодно, только не жертвой, и не дала демону вырваться наружу из ее плоти. Они сплавились воедино, в нечто, на что было довольно страшно смотреть, и получившееся существо приобрело естественный авторитет, каким владеют истинные чудовища. Кадуцея раньше была воином, и не было времени, чтобы она не сжимала оружие в каждой руке — одержимость не изменила этой привычки, а лишь усилила ее до того, что одна рука оканчивалась пламенеющим дулом плазменной пушки, а вторая превратилась в жуткую клешню.

Ее тело было слегка деформировано потугами демона выбраться наружу, но с тех пор демон и смертная достигли перемирия. Тело, в котором обитали двое, было мощным и гибким, с красивой, бледной, узорчатой кожей и омерзительным, широкоглазым и острозубым лицом. Кадуцея не носила доспехов, не для того, чтобы демонстрировать свое неестественно совершенное тело, но потому, что по какой-то причине ее тело искажалось и не давало надеть на себя броню, даже изготовленную по ее меркам. Но в целом это мало что значило, потому что для того, чтобы ее убить, потребовалось бы больше, чем просто смертельная рана.