Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди - Фёдор Раззаков

— Брось пить, тебе нельзя! Ты погибнешь, сволочь!.."

Тем временем студент юрфака ЛГУ Владимир Черемушкин, получивший 15 марта тяжелую травму на соревнованиях по дзюдо, продолжал находиться в больнице. К этому моменту его состояние приблизилось к критическому. 25 марта к нему в палату пробралась его однокурсница Любовь Мальцева. Вот как она вспоминает об этой встрече:

"Все это время мы дежурили в больнице, но нас к нему не пускали. Говорили: станет лучше — разрешат навестить. Я пыталась к нему прорваться. Почему-то казалось, если он узнает, что мы здесь, рядом, он наберется сил и выкарабкается. Помню, как-то медсестра отлучилась, и я уговорила его отца помочь мне пробраться в палату. Володя лежал совершенно неподвижно. У него было парализовано все туловище, но мозг работал четко. "Уйди, уйди, — простонал он. — Я не хочу, чтобы ты видела меня таким".

К сожалению, этот визит не смог помочь больному: на следующий день после посещения однокурсницы Владимир Черемушкин скончался. После столь трагичного исхода обычно ищут виноватых в происшедшем, так называемых стрелочников. На эту роль вполне подходил тренер Черемушкина, старший преподаватель кафедры физподготовки по борьбе в университете. Но он за смерть своего "подопечного не понес никакого наказания. "Стрелки" в этом деле вполне могли перевести и на другого человека, рангом пониже тренера — Владимира Путина, который, как мы помним, включил малоопытного Черемушкина в команду университетских борцов. Но и его ни в чем обвинять не стали. Только кое-кто из сокурсников позволил себе бросить упрек в его сторону в связи со случившимся, и больше никто. Большинство все же понимало, что Путин и без того уже наказан потерей своего лучшего друга. Вплоть до окончания ЛГУ других близких друзей из числа сокурсников у него так и не появится.

В воскресенье 26 марта в Театре сатиры состоялась премьера спектакля "Ревизор" с Андреем Мироновым в роли Хлестакова. В зале был аншлаг — пришла вся столичная тусовка, среди которых были деятели культуры, спорта, генералы, а также "нужные люди" в лице директоров разных магазинов, баз, складов и т. д. Была там и министр культуры Екатерина Фурцева, у которой в антракте произошла неожиданная встреча с певицей Майей Кристалинской. Вот как описывает эту встречу А. Гиммерверт:

"Майя уже привыкла, что в театрах, где она бывала, ее узнавали, с ней здоровались, просили автограф, и она охотно раздавала их, не делая вида, что это ей безразлично, надоело и она оказывает снисхождение, ставя свою подпись на театральной программке. И дело не в том, что она бывала польщена вниманием, главное было в другом — не ставить себя выше тех, кто протягивает тебе программку, блокнотик и даже зачетку, как когда-то сделала девушка-студентка в Баку. И ободряюще улыбнуться каждому.

На этот раз ей протянула программку пожилая женщина в скромном и в то же время нарядном платье. Майя открыла сумочку, чтобы достать авторучку, и вдруг услышала громкое "Майечка, здравствуй!". Майя подняла глаза и увидела Фурцеву. Она была знакома с министром. Фурцева как-то пригласила ее к себе и попросила написать статью о важности исполнения русской народной музыки, русских песен, а если для Майи это трудно, только подписать уже готовый материал. Но Кристалинская деликатно дала понять, что статью напишет сама, ну а если не получится, тогда… Тогда перепишет, и уж наверняка все будет хорошо. Фурцева осталась довольна, Майя статью написала, и она была напечатана в "Вечерней Москве". Статью Майя написала быстро и легко, переделывать ничего не пришлось, а в газете ее сразу оценили — поющие редко бывают пишущими, за них пишут другие, а Кристалинская — пожалуйста, готовый автор. И в газете время от времени появлялись небольшие заметки с подписью: "Майя Кристалинская".

Фурцева выглядела эффектно — в модном удлиненном голубом костюме, высокая, тонкая, с широко раскрытыми глазами, ресницы подведены голубой тушью, и глаза показались Майе ослепительно голубыми. Женщина с программкой в руках замерла. Министру уже было за шестьдесят, но перед Майей стояла моложавая привлекательная женщина. Майя поздоровалась, растерянно пожав протянутую руку. "Я тебя давно не видела, Майечка, как твои дела? Тебе что-нибудь нужно?" — "Спасибо, Екатерина Алексеевна, у меня все в порядке, готовлюсь к концерту" (15–16 апреля в "Октябре" — Ф. Р.). — "О да, я видела афишу. Я постараюсь прийти. Так тебе все же что-нибудь нужно?" — повторила Фурцева. — "Нет, что вы, спасибо, у меня все в порядке". — "Ну, хорошо. Я за тебя рада. Извини, меня ждут", — просто сказала Фурцева и отошла к стоящей неподалеку небольшой группе людей, почтительно ожидавших министра…"

В тот же день 26 марта Борис Бабочкин вывел в своем дневнике следующие строки:

"Вчера вечером получил неожиданное и громадное удовольствие — смотрел по телевизору творческий вечер М. М. Яншина.

Благодарю его за то, что он на полтора часа вернул мне мою артистическую юность — это время, когда даже пройти мимо дверей Художественного театра в Камергерском переулке было событием, которое накладывало отпечаток какой-то особой радостной серьезности на весь твой день. Вот что для нас был Художественный театр тогда. И он действительно был таким. И Яншин вчера предстал таким, оттуда, из того Художественного театра… А куда же все это делось теперь?

Кто виноват в том крахе, который постиг МХАТ теперь и из которого не выручит театр никакой Ефремов с его хваткой и способностями… Кто виноват? Ведь Станиславский и Немирович оставили театр талантливым и воспитанным в определенных традициях людям, именно к ним принадлежат и Яншин, и умерший несколько дней назад Кедров. Почему же они сами, своими руками растащили великий театр и предали наследство своих великих учителей? Очевидно, решающую роль сыграло то обстоятельство, что МХАТ стал правительственным официальным театром со всей присущей этим учреждениям мишурой — званиями, карьерами, подхалимством, подлостями и погоней за мелкими злободневными победами, а не за искусством — оно осталось на задворках, в стороне. И вот здесь личные качества людей стали решающими в судьбе театра…"

27 марта съемочная группа фильма "Земля Санникова" завершила свою экспедицию в Зеленогорске и отбыла в Москву. Были отсняты "зимние" эпизоды фильма, в частности, когда четверка отважных путешественников пробирается по снежным торосам и у одного из них — Крестовского (Олег Даль) — не выдерживают нервы: он хочет вернуться назад и затевает драку с Губиным (Сергей Шакуров). Последний был инициатором грандиозной бучи на съемочной площадке, в эпицентре которой оказались пять человек: с одной стороны, это были режиссеры фильма Альберт Мкртчян и Леонид Попов, с другой — актеры — Сергей Шакуров, Владислав Дворжецкий и Олег Даль. Причем бучу подняли актеры, ее инициатором был Шакуров. Он был недоволен системой работы режиссеров, их непрофессионализмом (на тот момент Мкртчян снял посредственную комедию "Опекун", а Попов хоть и был автором нескольких картин, однако почти все они принадлежали к документальному кино). Отработав примерно половину экспедиции, "бунтовщики" принимают решение бить челом на "Мосфильм", дабы его руководство немедленно, пока съемки только начались, назначили пусть одного, но опытного режиссера взамен двух молодых. Была послана весьма дерзкая телеграмма: "Сидим в говне на волчьих шкурах. Дворжецкий. Вицин. Даль. Шакуров".

Конфликт разрешится самым неожиданным образом. Студия откажется идти на поводу у актеров и вместо режиссеров снимет с роли главного смутьяна — Шакурова. Вместо него будет найден другой актер — Юрий Назаров, который начнет сниматься в фильме с лета. Переснимать эпизоды с участием Шакурова не станут, поэтому в "зимних" эпизодах дотошный зритель может без труда заметить его лицо. Что касается Дворжецкого и Даля, то они, оставшись без вожака, присмиреют и в итоге большинство своих претензий к режиссерам снимут. Этой "подставы" Шакуров им простить так и не сможет. Как заявит он сам много позже:

"Влад и Олег меня предали: они согласились работать дальше. Я пошел до конца и написал заявление. По моему поводу было два худсовета на "Мосфильме". Но я уже не мог отказаться, остановиться. Это было бы вопреки моему разуму, который мне в тот момент говорил: "Ты что, Сергей, делаешь?" Но у меня, кроме бешенства, ничего не было. А после бешенства наступила апатия. Я вырубил этих двух людей из своей жизни — Даля и Дворжецкого…"

В тот же день, 27 марта, в Ташкенте тамошним сыщикам наконец-то удалось напасть на след неуловимых грабителей, нападавших на почтовые отделения и сберкассы города. Как мы помним, первое преступление ими было совершено 20 февраля. Через два дня они вновь засветились в другом почтовом отделении, после чего, видя, как усердно их ищет милиция, залегли на дно. Прошло чуть больше двух недель, и жажда денег вновь вывела их на скользкую дорожку преступлений. 11 марта они ограбили почтовое отделение № 50, 23 марта посетили с недружественным визитом сберкассу № 3649. А через четыре дня после этого нападения милиции наконец удалось напасть на след бандитов и всех арестовать. По меркам того времени это была весьма крупная банда, состоявшая из 12 человек. Причем подавляющая часть бандитов принадлежала к украино-русскоязычному населению, и только один был узбеком. Одним из главарей банды был 39-летний мужчина, который втянул в нее и своего 16-летнего сына.