Метафизика возникновения новизны - Иван Андреянович Филатов

более или менее определенно сказать, какие объекты являются составными частями идей возвышенности, вкуса, предустановленной гармонии, бренности жизни и т. д., и какие именно свойства этих объектов вступают во взаимосвязи с другими объектами. Сказать сходу мы это, конечно, не можем – слишком все неопределенно: и количество объектов, и конкретные их свойства, а тем более, взаимосвязи между последними. Да к тому же – и это уже, в-третьих – идея произведения искусства имеет содержание, как правило, облеченное в символическую форму, которая не может быть интерпретирована однозначным образом.

Вот эта неопределенность препятствует тому, чтобы наш интеллект «увидел» эту идею, подверг ее логической обработке и довел до мысленного образования, всеми понимаемого в своей конкретике, как это мы делаем в случае «схватывания» научных или технических идей. Символы неопределенны, многозначны, размыты, и наше сознание в принципе не в состоянии «зацепиться» за что-то конкретное и зафиксировать свое внимание на чем-то однозначно-понимаемом. То есть оно не может понять идею, поскольку понять это, прежде всего, означает не только «схватить» смысл идеи, но и раскрыть его до вполне определенной и понятной сознанию мысли. И понятной настолько, что оно (сознание, логика) может сформировать эту мысль и сформулировать ее на уровне тех знаков и символов, которые всеми однозначно понимаемы. Символы же искусства, хотя и дают нам повод для интерпретации смысла идеи, но они не дают нам основания остановиться на каком-либо одном варианте. Таким образом, уровень, на котором может быть выражена и воспринята идея – логический или символический – в конечном счете, определяет уровень, на котором она понимается («понимается»): сознательный или бессознательный.

И наше счастье в том, что большинство так называемых эстетических идей сводится к идеям общественно-нравственным, которые более знакомы и более понятны нам, благодаря тому, что мы чаще с ними соприкасаемся в нашей духовной и материальной практике. Причем, следует заметить, что, если искусство театральное, живописи, скульптуры, художественных произведений и т. д. мы еще можем отнести к общественно-нравственной сфере, то такие направления искусства как поэзия и музыка более тяготеют к чисто эстетической сфере или даже метафизической. Отсюда все те неодолимые трудности, которые возникают в процессе анализа и интерпретации поэтических и музыкальных произведений.

Так что наука и техника допускают идеи, в которых реализуется один конкретный и однозначно подтверждаемый результат; общественно-нравственные идеи допускают промежуточное или двойственное решение (то ли да, то ли нет, то ли хорошо, то ли плохо, то ли добро, то ли зло) какой-либо проблемы; эстетические идеи допускают множественность и неопределенность (вернее, множественность от неопределенности) интерпретаций или решений. Вот почему научные и технические идеи внедряются в практику жизни, общественно-нравственные внедряются с большим трудом, а эстетические идеи произведений искусства, казалось бы, находятся далеко от того, чтобы их можно было к чему-либо применить. Но искусство, кстати сказать, к этому вряд ли предназначено. У него совсем иные и более важные задачи. Перечислим хотя бы некоторые из них вместе с теми, которые мы уже изложили ранее.

Итак, искусство способно:

– быть сопроводителем и презентатором нравственных проблем (идей);

– стимулировать и развивать нашу способность продуктивно мыслить во всех сферах нашей деятельности (технической, научной, философской, художественной и т. д.);

– быть тем, в чем находят разрешение и удовлетворение наши природные дарования, то есть быть резервуаром создания и накопления ценностей: научно-технических, нравственных, эстетических, метафизических и т. д.;

– соединять нас с накопленной Культурой и демонстрировать ее ценности;

– показывать нам наше собственное лицо, то есть быть зеркалом (отображением) того, что мы сами собой представляем во всем нашем многообразии;

– осуществлять катарсическое воздействие на нашу психику;

– быть причастным к постановке и разрешению как метафизических, так и эстетических задач (Бытие, сущее, Истина, красота, гармония, вкус и т. д.).

Из одного только этого перечисления мы видим, сколь широк ареал тех областей нашей жизни, к которым причастно искусство. Это и наука с техникой, и нравственность с психологией, и познание с самопознанием, и творчество с метафизикой и мн. др. Так что в связи с тем, что искусство проникает во все сферы деятельности человека и при этом выполняет в каждой из них какую-то вполне определенную и крайне необходимую функцию, вполне можно согласиться с совсем недавно возникшим мнением эстетиков, высказанным философом Инишевым И. Н.:

«Как бы то ни было, практически все современные эстетики констатируют завершение эпохи философии искусства и начало эпохи философии «аистетики», в которой эстетическое не ограничено сферой искусства»88.

Что же касается конкретного вопроса применительности эстетического способа проявления и представления нравственных проблем к усвоению и воплощению в нашу жизнь нравственных ценностей, то здесь следует сказать следующее. Конечно, нравственную идею можно сформулировать в виде какого-либо дидактического наставления, христианской заповеди или, положим, кантовского императива:

«….поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»89.

Но вопрос-то в том, можно ли их претворить в жизнь, как мы претворяем в жизнь научные и технические идеи. Вот здесь у нас большие сомнения и трудности. А потому, поскольку нравственная проблема, как мы указали выше, не может быть ни обозначена, ни тем более разрешена научным или техническим способом, то она выявляется и выделяется способом эстетическим, тем способом, которым в наиболее привлекательном виде эта проблема может быть обозначена. А выявление и обозначение проблемы – это уже путь если и не к некоторому ее разрешению, то хотя бы к напоминанию о том, что она попрежнему остается насущной для нашего сообщества.

И эффективность усвоения нравственных представлений, скорее всего, в сильной степени будет зависеть от затронутости наших чувств. Именно к этому и призван эстетический способ отображения нравственных коллизий. А чем прочнее нами усвоены (нам привиты) нравственные представления, тем больше вероятность воплощения их в жизнь, поскольку нашими конкретными поступками более всего руководят чувства, а не разум. Вот так, окольным путем, ненавязчиво, в обход малоэффективной, а потому и бесполезной дидактике (нравоучительству) происходит как высвечивание нравственных проблем, так и «подталкивание» нас к свершению нравственных поступков (или отвращения от свершения поступков безнравственных).

А теперь, учитывая ранее нами сказанное как о сущностном свойстве искомого сущего, так и о свойствах остальных фигурантов (объектов) идеи, мы уже можем сделать один достаточно определенный и важный для нас вывод: последовательность системы объективных идей научно-технических, общественно-нравственных и художественно-эстетических обладает все возрастающей неопределенностью, размытостью смысла идеи, а следовательно, и сложностью для восприятия и анализа нашим интеллектом. Он пока что может создать (обнаружить, «понять») идею, состоящую из совсем небольшого числа объектов-сущих, свойства