Дневники Фаулз - Джон Фаулз

Имея дело с кинобизнесом, я наделал немало ошибок: продал права слишком поспешно и слишком дешево; не оставил их за собой; не избавился от Стенли Манна как автора сценария (что можно было сделать, поведи я себя погрубее); и, наконец, не отказался иметь с ним дело в дальнейшем. И фильм погиб, погиб, еще не родившись.

22 ноября

Убийство Кеннеди. Шок; он, разумеется, обусловлен самим фактом гибели, а не тем, что погиб «лидер западного мира», то есть вовсе не тем, что декларируется в заявлениях официальных лиц. Лично меня удивляет, что в мире совершается не так уж много такого рода убийств. Ведь в капиталистическом обществе имя Кеннеди символизирует успех: деньги, процветание, власть — в мире, одержимом патологической жаждой того, другого и третьего (и где их так недостает), все это воплощается в одном-единственном человеке. Не отсюда ли берет начало вездесущее тайное стремление уничтожить этот идеал — или тех немногих, кто претворил его в реальность? Это стремление продемонстрировать базовое равенство: я = тебе. В итоге оказался уничтожен не только Кеннеди: в мозгу капитализма, пирамидального общества произошла закупорка сосудов. Отнюдь не Ли Освальд[781], а это самое общество нажало на курок.

26 ноября

Переделываю «Аристос» для публикации — или хотя бы чтобы представить его окружающим. Случившееся с Кеннеди подтверждает столь многое из сказанного в этой книге. Испытываю несказанную муку от того, что не могу объяснить это людям: ведь во рту у меня кляп, ничего из того, что я говорю, никто не опубликует.

«Корреспондент (1960): Почему вы хотите стать президентом?

Кеннеди: Потому что в Белом доме сосредоточена власть.

Джон Уилкс Бут (перед убийством Линкольна): Мне нужна слава — слава!

Руби (убийца Освальда): Его сестра сказала о нем: “Ведь он так восхищался каждым президентом. Вот в чем все дело”.

Джеки Кеннеди: Я хочу, чтобы похороны как можно больше напоминали похороны Линкольна».

(Как много этим сказано об американской болезни!)

29 ноября

За слишком упорную приверженность реализму приходится расплачиваться. В «Коллекционере» я, на свою голову, подарил Миранде слова и мысли, присущие именно девушке ее поколения и круга; а ведь большая часть писателей, даже «реалисты», блефуют. Устами своих персонажей говорят сами, не маскируясь.

18.15. Кажется, я закончил «Аристоса».

«Большой Мольн»[782]. Прочел его впервые. Странное чувство: вроде ощущения Робинзона Крузо, который видит следы на песке и осознает, что на своем острове он не первый. Ибо витающий над каждой строкой «Б. М.» зеленый призрак — родной брат тому, к какому я апеллирую в «Волхве». Произведение Фурнье выполнено акварельными, мое — ацетатными красками (не потому, само собой разумеется, что я создаю набросок будущей экранизации; просто не учитывать, что кинематограф — особенно фантастический-романтический-поэтический: фильмы Кокто, буньюэлевский «Робинзон Крузо», Антониони и прочее, — исподволь влияет на процесс письма, нелепо); однако сверхзадача того и другого — одна и та же. Тайна, чистая тайна. Ключ к притягательности «Б. М.» в том, что он зиждется на твердой основе сельского быта.

Секрет воздействия этого произведения в том, что его символическая, психологическая правда столь значима, что заставляет забыть обо всех фабульных несообразностях. «Б. М.» мог бы быть еще фантастичнее; и тем не менее мы не подвергали бы его сомнению. Это придает мне уверенность.

3 декабря

«Аристос». Вместе с Элиз убираем из него лишнее. Иными словами, самоупоенность, напыщенность, проповеди — то, что она называет «подпорками». Надо отыскать тон, свободный от флюктуаций времени, от капризов моды, не зависящий от чего бы то ни было; и если мне удастся его найти, пусть меня обвиняют в претенциозности. Ибо разве не претенциозность — заявлять в наш полный предрассудков и злорадный век о независимости? Мне хочется также, чтобы эта книжка адресовалась не одной стране, но апеллировала к международной аудитории, и потому, рискуя навлечь на себя неодобрение наших критиков, стараюсь не казаться чересчур английским.

Вечер с Бобом Пэрришем и его женой в Эджертон-Кресент[783]. Они арендовали особняк, доверху заставленный антиквариатом и погонными метрами живописи. Вечер прошел неплохо. Присутствовал некий м-р Голдстейн, владеющий яхтой на Мальте и обладающий невозмутимым самомнением Будды, обличающим голливудского магната.

— Моего отца прозвали «Голдстейн-Без-Ружья», — заметил он. — Я родом из Аризоны. Там приходилось носить с собой оружие.

Ностальгическое при этом у него было выражение. Очки подняты на лысый лоб. По-своему, в манере привыкшего повелевать голливудца, он обхаживал, пытаясь завлечь в постель, Сару Майлз. Хорошенькое капризное создание с большой белой собакой.

— Мама не позволяла мне держать животных, — прощебетала она с хрипловатым смешком, свидетельствующим о том, что под блестящей фарфоровой оболочкой таится раскаленная докрасна жаровня. Был еще Нил Патерсон, какой-то сценарист[784], со своей женой-шотландкой. Боб и Кэти Пэрриш нам понравились, да и Сара Майлз — премилая девчушка. Она первая кандидатура на роль Миранды — на мой взгляд, не слишком подходящая, но с ролью справиться ей по силам.

— Складывалось такое впечатление, будто я голая, — это она об одном из эпизодов в фильме «Слуга», — а на самом деле я кое-что подложила под полотенце, чтобы грудь казалась больше.

Быть может, этот хрипловатый, слегка дразнящий тембр лучше всего выражает ее «личность». Сказать правду, все эти «звезды» в столь раннем возрасте оказываются замараны киномиром, что с успехом сыграть роль Миранды смогла бы только совсем неизвестная исполнительница.

Потом Патерсон и его жена затащили нас в свой номер в «Хилтоне», и не так уж плохо начавшийся вечер протух. Он, ясное дело, уже с потрохами запродался бизнесу; не вызвало теплоты и то, как он пытается соблазнить Сару Майлз ролью в фильме:

— Сказать правду, Сара… Послушай, Сара… Я впишу реплики, с которыми ты вся заблещешь, Сара…

А ведь он видел ее впервые в жизни.

За стаканом виски в «Хилтоне» зашла речь о «профессиональном» («Все, о чем я забочусь, — это хороший сюжет») и «заказном» письме («И какое, к черту, право есть у кого-то — иными словами, у Дж. Фаулза — отягощать сюжет идеей?»). Пьяный в доску, разгоряченный, перегоревший шотландец, пустившийся в разглагольствования о Красоте и Правде, о «широкомасштабном радикализме». Его глубоко шокировало и уязвило, что я так и не понял, что он — «либерал». Я, видите ли, «проявил нетерпимость», заявив, что не смог бы искренне подружиться с консерватором или христианином.