«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории - Генри Каттнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И смех постепенно становился все менее добрым, все более глумливым. Казалось, близится время, когда кровожадные баллады снова будут звучать, как в далекую старину, а смех опять сделается громогласным – на чью-то беду. Единственной альтернативой смеху станут слезы – слезы, означающие поражение. Только покорителям диких просторов, людям примитивной натуры, было свойственно смеяться от полноты чувств. В башнях никто не слышал настоящего смеха, жестокого и дерзкого, кроме, быть может, старейших жителей, помнивших давние времена.
Сэм Рид восхищался вольными компаньонами, оставшимися, казалось, в той же древности, что и земные динозавры. Слава, героизм, романтика – все это будоражило и его воображение. Но он осознавал причины этого душевного увлечения и мог посмеяться над собой. Дело не в подвигах вольных компаньонов, а в мечтах о свободе, которые в последнее время обуревали всех.
На самом деле люди в башнях не изнемогали от жажды свободы. Свобода труднодостижима и опасна; очень немногие готовы были заплатить за нее стабильностью и благополучием. Однако ностальгия обладает своим шармом, и общество упивалось ею на всю катушку.
О первом этапе покорения Венеры Сэм читал взахлеб. Оказывается, человек может всего себя отдать борьбе с таким соперником, как дикая планета, встретившая первопоселенцев в штыки. Еще он с острой тоской читал о старой Земле, о ее широких просторах. И напевал земные песни, и пытался вообразить ночное небо – должно быть, усеянное космическими мирами, оно выглядело жутко.
Проблема заключалась в том, что его собственный мир был примитивен. Этот мир усложнили искусственно, только ради изощренных интриг, но так, чтобы никто не мог, войдя в раж, ринуться на штурм его границ. Тоже искусственные, эти границы могли не устоять. Когда бьешь в стену одной рукой, другой эту стену нужно удерживать.
Единственным достойным противником, которого удалось найти Сэму Риду, было время – длинная, сложная цепь веков, которые ему не суждено прожить. Поэтому он ненавидел мужчин и женщин, ненавидел весь мир и себя самого. Не имея врага, с которым можно было бы вести осмысленную борьбу, он сражался со всеми без разбора.
Так продолжалось сорок лет.
И все это время сохранялось одно обстоятельство, которое он едва осознавал и к которому не испытывал интереса: ничто не воздействовало на его психику так же сильно, как синий цвет. Он предположил, что причиной тому засевшие в памяти истории о старой Земле, о ее невероятно синем небе.
Здесь же кругом царила вода. Воздух наверху был тяжелым от влаги, облака провисали, и в морях, серым одеялом покрывавших башни, воды содержалось совсем ненамного больше, чем в воздухе и облаках. Поэтому голубизна утраченного неба прочно связалась в сознании Сэма со свободой.
Первой женщиной, с которой он вступил в брак, была миниатюрная танцовщица. Когда Сэм впервые увидел ее в одном из кафе, расположенных на Пути, она выступала в скудном наряде из синих перьев. Глаза у нее тоже были синие, хотя и не такие яркие, как перья или незабвенные земные небеса. Сэм снял квартирку на окраинной улочке в башне Монтана, и там супруги прожили полгода, ссорясь не чаще, чем другие пары.
Однажды утром он вернулся после ночного дела с бандой Шеффилда и, открыв дверь, уловил незнакомый запах. В воздухе висела тяжелая сладость, а еще был резкий, густой, кислый аромат – распознать его в те декадентские времена могли очень немногие жители башни.
Маленькая танцовщица, съежившись, лежала у стены. Огромный бледно окрашенный цветок прильнул к ее лицу, обхватив голову лепестками, как пальцами. Цветок был желтый, но прожилки десятка лепестков покраснели, и алая жидкость стекала на синее платье.
Рядом на полу лежали цветочный горшок и разорванная зеленая обертка, в которой прибыл подарок. Сэм так и не узнал, чьих рук это дело. Возможно, некий враг отомстил за причиненную обиду; возможно, кто-то из друзей, – некоторое время Сэм подозревал Щипача – встревожился, что жена возьмет над Ридом слишком много власти и отвлечет от темного, но выгодного бизнеса. А может, это была соперница-танцовщица, потому что среди людей этой профессии не прекращалась борьба за малочисленные рабочие места в башне Монтана.
Сэм провел расследование, узнал все, что хотел узнать, и хладнокровно покарал тех, кого счел виновными. Впрочем, все это было проделано скорее для проформы. Жена оказалась не более приятной в общении, чем он сам. Просто она устраивала Сэма и у нее были синие глаза. Разбираясь с ее убийцами, Сэм всего лишь заботился о собственной репутации.
После нее были другие женщины. Сэм снял новую квартирку, потом нашел жилье получше в соседнем квартале. Выполнив чрезвычайно выгодный заказ, он оставил квартиру очередной брошенной сожительнице и перебрался в довольно элегантные апартаменты с видом на середину Пути. Подыскал хорошенькую синеглазую певичку, чтобы делить с ней кров.
К началу этой истории у него было три квартиры в трех башнях: исключительно дорогая, средней стоимости и дешевая, но очень тщательно выбранная в портовом районе, в самой темной секции башни Виргиния. Жители соответствовали этим квартирам. Сэм по-своему был эпикурейцем. Теперь он мог себе это позволить.
В дорогой квартире было две комнаты, куда он никого не пускал. Там содержались растущая библиотека и коллекция музыкальных записей, а также запас изысканных напитков и наркотиков. Об этом его коллеги по бизнесу не знали. Он приходил сюда под другим именем, и его принимали за богатого коммерсанта из отдаленной башни. Сэм Рид максимально приблизился к той жизни, которую Сэм Харкер вел бы по праву…
И королева мрака
Воскликнула, скорбя:
«О юный мой убийца,
Ждет завтра смерть тебя!»
А. Хаусмен. Ее исчезли чары.
Перевод Г. Бена
В первый день ежегодного карнавала, который проводился в последний год жизни Сэма Рида, тот сидел за столиком и разговаривал о любви и деньгах с девушкой в розовом бархате. Было, вероятно, около полудня, потому что тусклый свет пробивался сквозь Мелководное море и заполнял огромный купол башни. Но все часы останавливались на трое суток карнавала, чтобы никто никуда не спешил.
У того, кто не привык с детства к такому явлению, как карусельное кафе, движение города вызывало бы тошноту. Под негромкую музыку зал медленно вращался внутри
