Властелин Колец (Перевод В. С. Муравьева, А. А. Кистяковского) - John Tolkien

– В этот раз насовсем удрал, – пробурчал Сэм. – Довел до места, спасибочки: сюда, видать, и вел. Горлум! Попадешься – голову оторву!

Ощупью, спотыкаясь на каждом шагу, они наконец обнаружили, что левый проход – тупиковый, может быть, изначально, а может, его завалило.

– Здесь мы не пройдем, – шепнул Фродо. – Значит, и выбора нет – только другой проход, если он там один, и будь что будет.

– Скорее обратно! – пропыхтел Сэм. – Тут не горлумством пахнет. На нас кто-то глядит.

Другим проходом они не пробежали и двух саженей, как сзади послышалось невыносимо жуткое в плотном беззвучье урчанье, бульканье и долгий, шипящий присвист. Они в ужасе обернулись, но видно пока ничего не было. Хоббиты окаменели в ожидании неведомой напасти.

– Это ловушка! – сказал наконец Сэм, взялся за рукоять меча и вспомнил могильную мглу, из который он был добыт. «Эх, сюда бы сейчас старину Тома!» – подумал он. Но Том был далеко, а он стоял в непроглядной черноте, и гневное, темное отчаянье сжимало его сердце. Вдруг в нем самом забрезжил, потом зажегся свет такой нестерпимо яркий, будто солнце брызнуло в глаза, полуослепшие от подвального сумрака. Свет расцветился: зеленый, золотой, серебряный, огненно-белый. Вдали, как на эльфийской картинке, он увидал Владычицу Галадриэль на траве Лориэна, и в руках ее были дары. "Тебя, Хранитель, – услышал он далекий, но внятный голос, – я одариваю последним".

Ближе раздались шипенье, хлюпанье и тихий скрип с прищелком – точно что-то суставчато-членистое медленно шевелилось во тьме, источая смрад.

– Хозяин, хозяин! – крикнул Сэм, обретая голос. – Подарок Владычицы! Звездинка! Помните, она сказала: в темноте будет светить. Да звездинка же!

– Звездинка? – пробормотал Фродо в недоумении, как бы сквозь сон. – Ах да! Как же я забыл о ней! Чем чернее тьма, тем ярче он светит!Вот она, тьма, и да возгорится свет!

Медленно вынул он из-за пазухи фиал Галадриэли и поднял его над головой. Он замерцал слабо, как восходящая звездочка в туманной мгле, потом ярко блеснул, разгоняя мрак, наконец разгорелся ясным серебряным пламенем – и вспыхнул неугасимый светильник, словно сошел к ним закатной тропой сам Эарендил с Сильмариллом на челе. Темнота расступалась, а серебряный огонь сиял в хрустале и осыпал руку Фродо ослепительно белыми искрами.

Фродо изумленно глядел на чудесный дар, который так долго носил с собой как драгоценную и милую безделушку. В дороге он редко вспоминал о фиале – вот вспомнил в Моргульской долине – и не вынимал его: вдруг засветится и выдаст.

– Айя Эарендил Эленион Анкалима!– воскликнул он, не ведая, что значат и откуда взялись эти слова, ибо иной голос говорил его устами, голос ясный и звонкий, пронизавший смрадную тьму.

Но много злодейства таят глубокие полости Средиземья – могучего, древнего, ночного злодейства. Исчадие мрака, Она слышала этот эльфийский возглас в незапамятные времена, слышала и не убоялась его, не убоялась и теперь. И Фродо почуял ее кромешную, черную злобу и мертвящий взгляд. Невдалеке, между ними и скважиной, от которой их отшатнуло, явились из темени два больших многоглазых пучка, и скопища пустых глаз отразили и распылили ясный свет звездинки; смертоносным белесым огнем налились они изнутри, огнем ненасытной и беспросветной злобы. Чудовищны и омерзительны были эти паучьи – и вовсе не паучьи – глаза, налитые злорадством при виде беспомощных, затравленных жертв.

Фродо и Сэм пятились, не в силах оторвать взгляда от многоглазых пучков, а они все приближались. Дрогнула рука Фродо, он медленно опустил светильник. Цепенящее злорадство приугасло, глаза хотели позабавиться предсмертной суетней жертв – и жертвы повернулись и побежали. Через плечо Фродо, чуть не плача от страха, увидел, что глаза скачками движутся следом. И смрад объял его как смерть.

– Стой! Стой! – выкрикнул он. – От них не убежишь!

Глаза медленно близились.

– Галадриэль! – воскликнул он и с мужеством отчаяния снова воздел светильник над головой. Глаза застыли и опять приугасли, словно бы в некоем сомнении. И сердце Фродо воспламенилось гневом и гордостью, и он – безоглядно, безрассудно, отважно, – перехватив светильник в левую руку, правой обнажил меч. Острый, надежный клинок заблистал в серебряном свете, полыхая голубым пламенем. Высоко подняв эльфийскую звезду и выставив сверкающее острие, Фродо Торбинс, маленький хоббит из маленькой Хоббитании, твердым шагом пошел навстречу паучьим глазам.

Они еще потускнели, сомнение в них усилилось, и они попятились от ненавистного и небывалого света, надвигающегося на них. Ни солнце, ни луна, ни звезды не проникали в логово; но вот звезда спустилась в каменные недра и приблизилась, и глаза отпрянули и медленно погасли; мелькнула тенью огромная невидимая туша. Они скрылись.

– Хозяин, хозяин! – кричал Сэм. Он не отставал от Фродо с обнаженным мечом наготове. – Ура и слава нам! Ну, эльфы, если б об этом прослышали, как пить дать сочинили бы песню. Может, я как-нибудь уцелею, все расскажу им и сам эту песню послушаю. Но дальше, сударь, не ходите! Не надо в ихнюю берлогу! Улепетнем поскорее из этой вонючей дыры!

И они пошли по проходу дальше, а после и побежали. Там был крутой подъем, и с каждым шагом смрад логова слабел; сердце забилось ровнее, и сами собой двигались ноги. Но полуслепая злоба хватки не разжала: она таилась где-то позади, а может, рядом и по-прежнему грозила смертью. Наконец-то повеял холодный разреженный воздух. Вот он, другой конец прохода. Задыхаясь от тоски по небу над головой, они кинулись к выходу – и снова, отброшенные назад, поднялись на ноги.

Выход был прегражден, но не камнем, а чем-то пружинисто-податливым, однако неодолимым. Воздух снаружи сочился, свет – ничуть. Они снова ринулись напролом и опять были отброшены.

Подняв светильник, Фродо пригляделся и увидел серую завесу, которую не проницало и даже не освещало сияние звездинки, точно это была тень бессветная и для света неприступная. Во всю ширину и сверху донизу проход затянула огромная сеть, по-паучьи тщательно и очень плотно сплетенная, а паутина была толщиной с веревку. Сэм мрачно рассмеялся.

– Паутинка! – сказал он – Всего-то навсего? Но каков паук! Долой ее, руби ее!

И он с размаху рубанул мечом, но паутину не рассек. Она спружинила, как тетива, свернув клинок плашмя и отбросив руку с мечом. Три раза изо всей силы рубанул Сэм, и наконец одна-единственная паутинка перерубилась, свилась и свистнула в воздухе, задев Сэмову руку: он вскрикнул от боли, сделал шаг назад и поднес руку к губам – подуть.

– Ну, этак мы за неделю не управимся, – сказал он. – Что будем делать? Как там глаза – не появились?