Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине - Николай Давидович Жевахов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смирение княжны Дондуковой не позволило ей высказать эту мысль иначе, указав на то, что нужно уже самому духовно воскреснуть для того, чтобы получить возможность входить в затворенные злобою и ожесточением сердца злодеев и преступников.
Вот почему ее прикосновение к ранам других не только никому не причиняло боли, а облегчало эти боли. Ее появление в тюремных помещениях и больницах вносило так много света в ожесточенные сердца, что они тянулись к Марии Михайловне уже без зова, без ее призыва. И нужно было видеть, какая материнская любовь светилась в глазах Марии Михайловны, когда ей удавалось вызывать слезы раскаяния, сокрушение о содеянных грехах. И плакали не только неразумные юноши, несчастные жертвы злой воли других, но и закоренелые преступники.
Вскоре после ее смерти, в одной из СПБ. газет появилась заметка под заглавием «Добрая Самарянка». Она приведена в воспоминаниях О. Д. Пистолькорс (стр. 6). Вот что пишет автор заметки о княжне Дондуковой:
«Об этой подвижнической деятельности княжны Дондуковой-Корсаковой можно говорить лишь теперь, после ее кончины. При жизни Мария Михайловна не любила, чтобы говорили и писали о ее подвигах добра и милосердия, и, зная всё это, многочисленные друзья и почитатели щадили ее скромность. Между тем не один человек был спасен княжною Дондуковой-Корсаковой от виселицы и каторги. Уже одним посещением тюрем и тюремных лазаретов княжна действовала благотворным образом на озлобленные души самых закоренелых преступников, будила в них добрые чувства и раскаяние.
Она вызывала у заключенных своими беседами воспоминания о том времени, когда они были чисты и непорочны[47]. Вот Мария Михайловна появилась в одно прекрасное утро в лазарете одиночной Выборгской тюрьмы, села около койки тяжело больного и повела свою обычную тихую беседу о неизреченной любви Спасителя о грешных людях… Койку занимал почтово-телеграфный чиновник Вячеслав Чучанов, обвинявшийся в том, что перехватил телеграмму на крупную сумму вместе с двумя товарищами. Несмотря на свою слабость, Чучанов встал во время беседы старушки, точно повинуясь какой-то силе, и жадно вслушивался в каждое ее слово. Его убеждали присесть, но он не соглашался. С таким же вниманием и благоговением слушали княжну и другие заключенные, совершенно преобразовываясь»…
К сожалению, приведенное сообщение весьма кратко и способно даже вызвать упреки в излишней сентиментальности… И в самом деле, чье доброе внимание может привлечь, напр., картина вооруженного нападения на завод – преступление, в коем обвинялся Никонов, – на чье участие может рассчитывать Чучанов, и сто́ят ли они того, чтобы общество дарило их своим вниманием, тем больше участием?
Не отражается ли в таком отношении к ним столь свойственная русскому человеку жалость к преступнику и равнодушие к жертве его?!
Так и я думал.
И потому, что я так думал, я и прошу теперь всех, кому попадется в руки эта книжка, – прочтите сборник Е. А. Вороновой «Люди – братья», достать его можно в каждом книжном магазине Петербурга или у автора (Петерб. сторона, Подрезова улица, 19) и не выносите приговора этим несчастным прежде, чем не узнаете, что толкнуло их на преступление.
Внешность и преступника и преступления так часто обманчивы!
Я хотел цитировать этот сборник, но это оказалось невозможным, хотел включить его рассказы в свои воспоминания о княжне Марии Михайловне, но и это оказалось невозможным. В первом случае сокращение испортило бы их, во втором случае – они заняли бы здесь много места. И мне остается лишь просить прочитать их. Эти рассказы так образно и живо рисуют не только быт тюремных сидельцев, но и дополняют биографию Марии Михайловны, показывая ту область, какая была сферою ее жизни, работы и мысли.
7
Мысль, что наши порывы, идейные стремления могут остаться непонятыми, а наши труды не принесут плода, не будут оправданы – губит часто лучшие начинания, заставляет нас часто опускать руки. Это несомненно одна из тех роковых мыслей, какая внушена нам дьяволом, который лучше нас знает, что и великие мысли и великие дела не только зарождаются в уединении и тишине, но и по самому своему существу, по своей природе, не могут явиться результатом коллективной работы, результатом техники, или того, что зовут «дружным усилием». В высшей степени, поэтому, интересно узнать, какие же плоды дала деятельность княжны Марии Михайловны, ее упорная, столь тяжелая и в то же время неблагодарная работа. И могла ли эта деятельность вообще оставить по себе какой-нибудь след, иметь практическое значение, независимое от того, какое связывается с воспоминанием о личности Марии Михайловны, и касается только ее одной.
Личные отзывы о княжне Дондуковой лиц, с которыми она находилась в общении – лучшие ответы на поставленные вопросы.
Вот что пишет о Марии Михайловне в своей книге «Шлиссельбургская крепость» И. П. Ювачев (И. П. Миролюбов)[48].
«Говоря о заключенных последнего времени в Шлиссельбургской тюрьме, нельзя обойти молчанием участие в их судьбе одной 78-летней старушки.
Когда нужда ближнего слишком очевидна, когда видим горе на улице, мы еще скоро отзываемся на помощь. Но если голодные, больные, холодные, страждущие скрыты за стенами, мы довольно спокойно проходим мимо, довольствуясь одним добрым пожеланием по адресу несчастных. К счастью, есть люди, которые не ждут, пока к ним протянется за помощью рука какого-нибудь случайно подвернувшегося бедняка, а сами ищут убитого горем и без его просьбы спешат к нему на помощь.
В петербургском великосветском обществе есть несколько самоотверженных женщин, которые время от времени проникают чрез крепкие стены темницы и по мере своих сил помогают несчастным заключенным. Одна из них, княжна Мария Михайловна Дондукова-Корсакова, почти всю свою долгую жизнь неослабно заботится о страждущих в тюрьмах и острогах. Эта почтенная старушка, узнав об условиях жизни шлиссельбургских узников, стала усиленно хлопотать о разрешении ей посетить их. Сначала ей ставили в этом всевозможные препятствия; когда же княжна изъявила желание самой быть заключенной в Шлиссельбургской крепости, лишь бы только жить одною жизнью с политическими узниками, удивительная самоотверженность женщины тронула сердца высших властей, и они разрешили ей навещать шлиссельбургскую тюрьму во всякое время.
Помимо заботы о тюремных страдальцах, личность Марии Михайловны сама по себе очень оригинальна и интересна. Не задаваясь сейчас целью писать полную биографию княжны, я все-таки считаю нужным передать здесь несколько моментов из ее жизни, а главное – как она подошла к неприступным для обыкновенных смертных твердыням Шлиссельбургской крепости…
Мое знакомство с Марией Михайловной произошло в начале 1902 года. Однажды, в небольшом кругу ею приглашенных лиц,
