Обычные командировки. Повести об уголовном розыске - Игорь Дмитриевич Скорин

изучить оперативную обстановку в городе и прилегающих районах. Все кражи объединяла автомашина, которой пользовались преступники, да и их квалифицированные методы действия. Меня насторожило то, что ни на одном месте преступления не оказалось следов. Ни обуви, ни пальцев. Сначала это показалось странным, а потом я решил: странного здесь ничего нет, просто характерный почерк опытных преступников, не оставляющих за собой следов. Дальше сам собой напрашивался вывод, что эти воры живут здесь, в самом городе. Тут они обворовали один магазин, а потом переметнулись к соседям. Дома-то ведь проще засыпаться. Тем более что парикмахера очень многие знали.

Когда я нашел у Славина в халате записку, где говорилось о буфете против железнодорожной станции, полученную накануне кражи, то почти полностью был уверен, что Славин — участник кражи. При знакомстве же с Богдановым бросилась в глаза его татуировка. Особенно якорь. Он был неуклюжий, и тушь разных оттенков. Сразу не мог додуматься, какую именно татуировку он в якорь переделал. Потом уже сообразил, что это был кинжал, обвитый змеей. Одно время у блатных модны были такие кинжалы со змеями. В общем, как ни конспирировался этот матерый жулик, подвела его излишняя осторожность. А диктовал эту осторожность животный страх, когда тень за медведя принимают. Внешне Богданов держался хорошо. Но это только внешне. Запросил я Москву. Ответ вы знаете. Кстати, еще до получения телеграммы, как только выяснилось, что конфетные обертки нашлись в «Москвиче», я уже об остальном догадался. Теперь еще о страхе. Именно страх толкнул преступников на мысль убить Лаврова. Сейчас объясню. Я долго гадал, где же могли скреститься пути Лаврова, Славина и Богданова. Попросил Олега припомнить все, что с ним произошло, где он был, с кем встречался, о чем разговаривал последние дни. Лавров исписал целую тетрадь и действительно припомнил возле гаража машину с тюками. Но Лавров — человек честный, и ему в голову не пришло, что это прячется краденое. А через день после кражи Богданов увидел Лаврова вместе с Ручкиным и решил, что все кончено.

Уговорить парикмахера убрать Лаврова Богданову не стоило большого труда: ведь Славин считал, что насмерть сбил в Железнодорожном милиционера, и теперь ему уже все равно. Остальное вы знаете. Если нет вопросов, позвольте дать вам один совет: вы хоть изредка встречайтесь и обсуждайте свои дела сообща да молодежью занимайтесь поосновательнее. И не рубите сплеча. К молодежи надо относиться по-дружески, с душой. Поверьте, они это поймут и оценят.

Сотрудники разошлись, в кабинете остались Дорохов и Киселев. Полковник, задумавшись, смотрел в окно, а потом обернулся к капитану:

— Ты, Захар Яковлевич, можешь найти печать?

— Могу. У дежурного есть.

— Тогда отметь мне командировку да закажи билет на дневной рейс, я как раз успею. Устрою своим домашним праздник: они раньше чем через неделю меня не ждут, а я уж больно по дочке соскучился.

Киселев вышел из кабинета и быстро вернулся.

— Послал Рогова в аэропорт, он привезет вам билет в гостиницу. А вот печать. Давайте ваше командировочное удостоверение...

В номер к полковнику Рогов пришел вместе с Киселевым. У него в руках была большая плетеная корзина, прикрытая газетой. Он поставил ее на пол и из кармана извлек билет.

— Достал, Александр Дмитриевич, через сорок минут полетите.

Дорохов расплатился за билет, хотел взять свой чемодан, но Киселев его опередил:

— Мы с Роговым вас проводим.

Евгений, улыбаясь, пододвинул корзину к полковнику:

— А это вам. Персики.

— Да что вы, ребята! — скрывая растерянность, заторопился Дорохов. — У нас в Москве фруктов на каждом углу навалом.

— Эти персики особенные, — запротестовал Рогов и кивнул на Киселева, — их наш Захар Яковлевич сам выращивал. У него ведь сад под окном.

Дорохов приподнял газету, прикрывавшую содержимое корзины, и увидел крупные розовобокие душистые плоды. Киселев, переминаясь с ноги на ногу, взмолился:

— Возьмите, Александр Дмитриевич, от чистой души, честное слово, сам вырастил... А за сомнение, что к вам было поначалу, простите. Хороший мне урок преподали...

Луну полой не закроешь

На аэродроме во Фрунзе, где была пересадка, Дорохов слушал радио. Диктор «Маяка» говорил о приближающемся Международном женском дне, сообщил о событиях в мире, а в конце передал сводку погоды: в Москве шесть градусов мороза, во Фрунзе пять тепла, а на юге Киргизии, в городе Ош, куда он направлялся, четырнадцать. «Совсем весна», — подумал Дорохов. В ошском аэропорту его встретил старый знакомый — Касым Мамбетов. Они давно не виделись — больше шестнадцати лет, и в первый момент немного растерялись, а потом оба, не скрывая любопытства, с пристрастием стали рассматривать друг друга. Касым изменился мало. Подтянутый, молодцеватый, лицо без единой морщинки. В отлично сшитой полковничьей милицейской форме. Они обнялись, по русскому обычаю трижды расцеловались. А потом уже в шутку перешли к киргизскому ритуальному приветствию.

Пряча в глазах улыбку, Касым начал:

— Ассалям алейхем, аксакал Александр Дмитриевич!

— Алейхем салам, Касым Мамбетович!

— Как долетел?

— Рахмат!

— Как жена? Здоровы ли дети? Все ли в порядке дома?

Дорохов подхватил старинное приветствие:

— А как твой скот? Лошади не устали? Сыты ли верблюды? Как перезимовали бараны?

Не выдержав, оба расхохотались, так как не было у них ни лошадей, ни верблюдов, ни баранов.

ГАЗ-69, ожидавший у летного поля, повез их в город.

— Значит, помочь решили? Прислали тебя ревизию произвести, в наших ошибках разобраться? Ну что ж, наши старики в таких случаях говорят: «Нет языка, который не заплетается, нет копыта, что не спотыкается...» Конечно, у вас в центре забеспокоились. Третью неделю деньги ищем. Вот и направили ревизора...

— Какой из меня ревизор? — усмехнулся Дорохов. — Как был сыщиком, так и остался.

— Ну ладно, о делах потом. Посмотри лучше, какая у нас красота. Начало марта, а уже на пороге весна.

Дорохов взглянул в окно. Асфальтовую магистраль окружали деревья с толстыми стволами и причудливо подстриженной маленькой кроной, напоминающей то шары, то какие-то замысловатые геометрические фигуры. Деревья росли не только вдоль дороги. Прижавшись к арыкам, ровными полосами разделяли поля.

— Тутовник, его всюду разводят, — сказал Мамбетов, поймав удивленный взгляд приезжего. — Листья с этих деревьев — кушанье для шелкопряда: шелкопрядильный комбинат у нас огромный.

Дорохов украдкой поглядывал на приятеля и удивлялся, как быстро пролетело время. Познакомились они с Мамбетовым еще в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, целый год сидели вместе