Государь Иван Третий - Юрий Дмитриевич Торубаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прибыв на место, он приказал созвать народ в палату, ибо веча больше нет. Владыка было запротестовал. Мол, народ может подняться, не надо так сразу рубить. Князь ответил:
– Пускай твой народ влезет на стены и поглядит в жерла пушиц. Они все объяснят, владыка, – и дружески хлопнул его по плечу.
Лезть на стену не было необходимости. Проезжая мимо, владыка хорошо все видел. Видели и горожане. Новгородцы покорно подчинились.
Когда все собрались, угрюмую тишину нарушил голос князя Патрикеева:
– Новгородцы! Долгие годы великие князья нянчились с вами. Вы прогоняли их по своей воле, по своей воле звали обратно. Но ныне все! Великий князь Иван Васильевич, государь всея Руси, тебе, своему богомольцу, владыке и своей вотчине Великому Новгороду говорит так: «…ты, наш богомолец, и вся наша вотчина Великий Новгород били мне челом, чтобы я пожаловал, смиловался, нелюбье с сердца отложил… а вы били мне челом, грамоту записали и крест целовали».
Князь внезапно остановился и грозно глянул в зал.
– Да, да! – послышались крики, и все поднялись.
Князь поднял руку:
– Садитесь, новгородцы. Я хочу поздравить вас со слиянием воедино. А целое лучше половинок.
– Колокол снимать будешь? – раздался чей-то голос.
– Обязательно. В землях нашего государя великого князя Ивана Васильевича отродясь веча не было. А княжество все богатеет и богатеет, набирает силу, и многие считают за счастье войти в его состав. Он согласился вас взять. Али обратно захотели? – Князь задал этот вопрос таким тоном, что многие, привстав, в голос заявили:
– Нет! Нет!
– То-то! – довольно пробасил он и погладил бороду.
По рядам пробежал какой-то ропот. Но суровый взгляд князя тотчас успокоил публику.
– Когда снимать-то будете? – опять тот же голос с задов.
– Когда государь наш, великий князь Иван Васильевич приказать изволит.
Народ расходился медленно, неохотно, оглядываясь на князя. Но он держался уверенно, и ничто не могло его поколебать.
Великий князь не медлил со снятием колокола. Никто не ожидал, что он прикажет это сделать в предстоящую ночь. Чтобы не вызывать излишней нервозности, он приказал глухой ночью повязать сторожей, обвязать копыта коней, а в город вошел княжеский полк и оцепил площадь. Несколько человек быстро поднялись на колокольню. Мужики были подобраны один здоровее другого. Перекинув через крестовую балку толстую волосяную веревку, они крепко зацепили ее в проушине колокола. Один из них спохватился: «Язык-то не обмотали!» Двое из них подставили плечи. На них взгромоздился третий и обвязал язык тряпьем. Попробовал ударить им о стену. Раздался глухой звук.
– Пойдет! – решил один из них.
– Ну что, братцы, спускаем? – спросил самый здоровый мужик.
– Спускаем! – был ответ.
Верзила поплевал на ладони-лопаты и взял веревку.
– Берите! – приказал он другим. – А ты, Петруха, – это был самый низкорослый из них, – лезь и отвязывай.
Вскоре раздался его голос:
– Зубилу надо, легкий молот.
Князь знал, кого посылать. Они все предусмотрели. И вот послышались быстрые удары.
– Готовьтесь! – послышалось сверху.
Верзила наклонился через перила и крикнул:
– Сани-то подвели?
Перед снятием колокола, еще в Москве, обсуждали, на чем его увозить. И пришли к выводу, что ни одна телега его не выдержит. И решили мастерить дубовые сани, а запрячь в них шестерку здоровых жеребцов.
– Подвели, – послышалось снизу.
И все же они едва не упустили колокол. Он дернул их так, что только перила спасли, а то бы полетели вслед за ним. Колокол тяжело опустился на сани. Те заскрипели, но выдержали. Всадники окружили сани, чтобы никто ничего не мог рассмотреть. Так и выехали из города.
Когда подъехали к ставке великого князя, он вышел к ним. Воины расступились, и князь, подойдя к колоколу, погладил его.
– Эх, сколь раз ты звал народ, чтобы биться за волю свою, и сколь раз, чтобы позвать народ подняться против своих князей. Служи теперь нам своим святым гласом. Везите его в Москву! – приказал Иван Васильевич.
И глашатай новгородской свободы медленно, под надежной охраной, пополз на восток, в новую для себя столицу Московского княжества.
На другой день после этого события Иван Васильевич послал в город переодетых Ивана Ощеру и Григория Мамона. Один боярин, а другой новый дворянин очень приглянулись великому князю. Они обладали редким даром понимать без слов волю своего господина. В Великом Новгороде они должны были выяснить, как отреагировали жители на то, что лишились вечевого колокола.
С утра до вечера прослонялись они на площади и на улицах города, но народ безмолвствовал. Вечером, когда они известили великого князя о результате слежки, он пригласил к себе Василия Патрикеева. Они долго что-то обсуждали, а на следующий день, до восхода солнца, в хоромы Марфы и других бояр вломились московские воины. Они схватили Марфу, ее внука Василия Федорова. Были также схвачены боярин Иван Кузьмин, только что вернувшийся из Польши, купеческий староста Марк Панфильев и еще несколько знатных бояр и житных людей. И опять Иван Васильевич ждал, что будет говорить народ, как себя поведет. И опять полное безразличие. Кто-то рассказал, что схваченная Марфа Борецкая грозила великому князю, что поднимется за нее новгородский народ и тогда она будет судить князя. Не дождалась.
А Иван Васильевич, назначив своих наместников Ивана Стригу и его брата Ярослава Оболенского в Великий Новгород, отъехал в Москву. На его душе было радостно и спокойно: «Неужели все?» Ему с трудом в это верилось.
Глава 11
Король Казимир злился на боярыню Марфу, которая обещала спрятать его, короля, под свой подол, но понимал, что прийти на помощь Великому Новгороду, к чему она призывала, необходимо, ибо угроза и его королевству могла возникнуть в любой момент. Тут она была права. Много земель русских было под королевской рукой. Отдать их? А что скажут о нем потомки?
И он решил собрать у себя епископа, гетмана да еще кое-кого из знати: Чарторыйского, Мазовецкого, графа Лещину, прославившегося своими военными подвигами. Король коротко поведал о письме новгородской боярыни, умолчав о «подоле», и спросил, что думает совет. Все глубокомысленно молчали. Старые вельможи хорошо понимали, что дни Казимира сочтены, а расхлебывать заваренную королем кашу придется им. Не вытерпел молодой Лещина.
– Дозвольте, король. Я думаю, – говоря, он смотрел только на Казимира, – нам надо помочь Новгороду. При этом потребовать, чтобы они целовали наш крест, и назначить правителем выбранного тобой наместника на веки вечные.
Вельможи зашептались меж собой:
– Кто этот выскочка?
– Да говорят, сын графа Лещины, вечная ему память. Помните такого?
– Да кто не помнит этого забияку и ловеласа?
– Сын его! У семидесятилетнего? Ха-ха!
– Вы
