Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности - Андрей Ястребов

ТВ не разрушило миф литературоцентризма как главной ценности, оно просто адаптировало его к массмедийному способу воздействия на зрителя, а затем пошло дальше. Коммуникационные преимущества зрителя XXI века над читателем XIX – ХХ столетий очевидны. С помощью голосования можно сравнительно легко откорректировать отношения между Онегиным и Татьяной, внести необходимую редактуру в философские концепции Толстого и т. д.

Массмедиа наследовали литературоцентричную модель, адаптировали ее под изменившуюся философско-эстетическую и идеологическую конъюнктуру. Если русская классическая литература воспринималась проводником определенных этико-эстетических ценностей, то в основу массмедиа заложен идеологический и политический заказ.

Мифы и кунштюки

Мы привыкли к мысли, что российская культура издавна является литературоцентричной. Но сомнительность идеи очевидна. Чтобы быть литературоцентричной страной, необходимо иметь убедительную массу грамотных потребителей, способных оценить художественный гений плеяды русских гениев от Пушкина до Чехова. К началу ХХ века всего лишь 5–7 % россиян были грамотными.

Второй аспект проблемы, наверное, более важен. Если подвергнуть литературоцентризм небольшой метаморфозе, получается логоцентризм, иными словами, идея, напрямую связанная с априорным Логосом – Богом. Адепты литературы, отстаивая литературоцентризм в его логоцентрическом качестве, заявляли первенство словесного творчества над религией. Акция не то чтобы атеистическая, но более походящая на язычество: наградить литературу всеми параметрами и функциями веры означает создание нового фетиша. Книга начинает активно предъявлять права собственности на трансцендентные категории – Бог, природа, человек. Приватизационная акция происходит настолько успешно, что книга воспринимается едва ли не главенствующей величиной, по которой должно сверять часы человечество. При этом забывается, точнее, намеренно игнорируется, что, приватизируя трансцендентные категории, книга десакрализует их, подвергая обмирщению или критике Бога, природу, человека. Книга не страхует моральные ценности, она при необходимости конвертирует их в профанные данности, а при надобности выносит профанический материал на вершину морального рейтинга.

Сложилась ситуация, когда консервативное мышление не знает, как ему обращаться с некоторыми вещами, которые не вписываются в мифологическую логоцентрическую картину. И поэтому легче наброситься на ТВ с упреками, нежели понять очевидное (отмечу, обидное очевидное): изменились морфология и средства коммуникативного материала культуры.

Книга позиционировала себя как душеприказчика мыслящей личности. Идеальный читатель обыкновенно, читая книгу, миновал дедукцию или индукцию и следовал методу аналогии, рождал гипотезы, а потом проверял на собственном опыте, экспериментировал. В книге слишком велик процент чувствительной избыточности, здесь речь никогда не шла о граммах, разговор велся, начиная с вагонов страстей.

Клочковато-клиповая манера подачи информации на ТВ отражает размытость и неопределенность функции современного искусства. Высокие разговоры о роли логоса и глагола постепенно уходят в прошлое под воздействием распространения некоей совокупности неолиберальных догм, ставящий под сомнение традиционалистский пафос книги.

Раньше, во времена спроса на философию книги, были нужны события мысли – события сознания, а не языка, теперь образы ТВ заменяют словесное сообщение. Довольно говорить о литературоцентризме России, визуальная презентация реальности вытеснила словесную.

Литература в российском, но более – в советском обществе, нуждающемся в непреложных этико-идеологических фетишах, традиционно наделялась гипертрофированным значением. Современные писатели-апологеты данной тенденции, находясь на иждивении классики, игнорируют движение времени (стиль, интерпретация идей, эволюционирующие способы художественной и, что не менее важно, технической репрезентации реальности), отстаивают приоритет литературы в сознании современного читателя. Пушкин, Достоевский и Толстой назначены быть царями всех без исключения идей русской литературы и, соответственно, всех ответов на злободневные вопросы. Для ведомственной науки литературоцентризм имеет репутационное значение. Она привычно прикрывается менторским тоном, веером аристотелевских определений и отсылкой к временам, которые давно миновали, что подразумевает особо бережное отношение к мертвым фактам, упокоившимся на своих местах в музее культуры.

Идея литературоцентризма, несомненно, привлекательна, но настойчивая и безудержная ее пропаганда привела к тому, что на исходе ХХ века она превратилась либо в идеологический кунштюк, либо в социально-эстетический памятник уже не существующей эпохе. Метаморфозы современной культуры и социального текста диктуют необходимость отчасти пересмотреть идею литературоцентризма, отредактировать привычную слуху категорию, смикшировать ее пафос. В современности, более ориентированной на визуальные носители информации, литературоцентризм постепенно превращается в архаическую форму приобщения к культуре.

Должно отчасти пересмотреть понятие литературоцентризма, а может быть, и отказаться от него. Более предпочтительным и перспективным понятием сегодня видится культуротерапия классикой, которая отчасти задействует эффективные инструменты, рожденные литературоцентризмом, но вдохновляет их на новую жизнь.

МЫСЛИ НА ЛЕСТНИЦЕ

ПРОСТО МЫ ШИБКО ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЧНЫ

Пора продемонстрировать освоенное ремесло написания рецензий и разразиться образчиком этого самого жанра на то, что только что прочитано в этой главе.

Итак:

«Андрей Ястребов… О, сколько стоит за этим именем – подробный, добротный и прочный мир вещей, вещей в своей непосредственной данности, которые визуализируют внутренний монолог автора…

Свойственна Ястребову и болезнь времени: идея поглощения человека миром и неминуемое поглощение человека самим собой… Латентная живая этика текста – это и способ реконструкции человечности, и метафизический намёк на жертвоприношение…

Какое удовольствие следить за столкновением сценических планов в мысли автора… Да, несомненно, используются традиционные философские средства в осмыслении до боли знакомого культурно-социального материала, но при этом автору удается показать естественные реакции на слово и событие…

Визуальный ряд отстает от богатой природы человека, говорящего слова, – всего лишь странички, испачканные черненькими буковками. Подобное оформление ястребовской мысли на сто разрядов ниже, чем должно быть… о, это уникальный автор – особенная порода человеков, исключительный темперамент… Ястребов сам убедился в этом в каждом слове, написанном Ястребовым… У его слова очень длинное дыхание, от частной смысловой мизансцены он потрясающе убедительно выходит на обобщение… Он начинает с высокой ноты и держит ее до конца спектакля слов…

Все мы, пионеры, внуки и правнуки литературоцентризма, получили от главки наивысшее удовольствие, которое, будучи профессионалами, получаем редко…» Всё. Конец рецензии.

Слова. Слова. Слова.

Мы мало что умеем. Просто мы набили руку на написании рецензий на то, как обустроить Россию, воспитывать детей, судить, давать заказы жене на асфальт и дорожную плитку…

И еще… Наш мир в отместку набил руку на написании рецензий про нас, маленьких и слабеньких.

Мертвые души В поисках радости

Марина. Мама… ( Замолчала .)

Коля. Ну?

Марина. На той неделе телевизор купила…

Коля. Я знаю, ты говорила.

Марина. Мне два отреза на платье, шубу, вчера ковер дорогой принесла…

Коля. И что?

Марина. Какие-то свертки домой приносит, а потом уносит… Этого же не было никогда! Женщины к ней приходить стали… Противные такие, жирные, нарядные… Улыбаются ей, шепчутся…

Коля ( поняв, тихо ). Что ты!

Марина. Вот и сейчас «по делам» пошла.

В. Розов, В поисках радости

Покупки Чичикова сделались предметом разговоров в городе.

Н. В. Гоголь, Мертвые души

Коля ( зовет ). Олег!

Входит Олег.

Олег. Что, Коля?

Геннадий. Ты колбасу съел?

Олег. Копченую?

Геннадий. Да. Ты не ври, тут все свои.

Олег. Нет, нет! Я, понимаешь, сижу в комнате, чувствую – пахнет… Ну, поискал… Она за чемоданом была спрятана. Так я ее подальше, за шкаф запихнул, чтобы не пахла… Она там.

Геннадий. Пойду обрадую родителя. ( Ушел .)

В. Розов, В поисках радости

Виноват! Кажется, из уст нашего героя излетело словцо, подмеченное на улице. Что ж делать? Таково на Руси положение писателя! Впрочем, если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь… А вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе. Вот каковы читатели высшего сословия, а за ними и все причитающие себя к высшему сословию!